Голоса трех миров

— Меля, Мель, — догнал и обогнал он их, загородив собой дверь. — Тебя твоя мать разыскивает.

— Мама? Откуда? Где? Сегодня же не ее день… — Удивление Мельницы было безграничным и искренним.

— Экстренный вызов по всему ЗОДу дала. В школе

сидит, тебя ждет, в восьмом классе твоего направления.

— Ну вот, — вмешался Дюша. — А ты… — Он чуть было не сказал «плакала», но вовремя спохватился, тут бы ему уж не поздоровилось, разглашения такой тайны Мельница могла и вообще не простить. — А ты беспокоилась, — выкрутился Андрей. — Давай, прямо в «бублик» ныряй, — посоветовал он ей кратчайший путь.

— Ладно, — махнула рукой Мельница. — Я поговорю и вернусь. Ты меня дождись.

— Зачем? — не согласился он. — Сразу из школы домой выходи. У тебя в конторе и встретимся.

— А в школу ты что, не пойдешь?

— Это мои проблемы, — отмахнулся Андрей. — Давай скачи через «нуль».

И она прыгнула.

— Что случилось–то? — поинтересовался Стеба, когда они остались вдвоем.

Но Андрей, не собираясь никому ничего рассказывать, отделался пожатием плеч и неопределенной присказкой:

— Мельница — она и есть Мельница.

На том и расстались.

— Тайны у них. Темнят, — недовольно ворчал, удаляясь в глоботрясовское пристанище, Стеба.

Андрей тоже уже собрался прыгнуть через «дырку от бублика» — только не в школу, а к десятому выходу, — как из «нуля» опять появилась Мельница.

— Ну что еще? — удивился он.

— Дурак, — неоригинально начала она, — тебе нельзя в Горбатый, тебя же разыскивают. Ты думаешь, в департаменте такие же, как ты, и не установили слежки за офисом?

— Точно. — Он помрачнел. Мельница была груба, но абсолютно права.

— И на улицу тебе нельзя, если твою бездарную макушку в телемире видели.

Он было помрачнел еще больше, но вдруг понял, что нет ничего такого уж страшного.

— Ерунда, я все продумал, макушку я спрячу, и никто меня не выследит, потому что в Горбатый я не пойду. А видеть нас с тобой там действительно ни к чему. Только это тоже не беда, пришли ко мне Руту, будем через нее связь держать.

Он даже обрадовался, это все было так по–настоящему, как он всегда и мечтал. Просто здорово.

— Пришлешь ее ко мне в Парк. Я буду на главной аллее третьего квадрата. Пусть прибежит туда.

— Что ты задумал? — озадаченно спросила Мельница.

— О–о–о! — таинственно протянул Андрей. — Я знаю, что делаю. Ладно, к маме беги, пока она тебя еще дожидается.

То ли прощаясь с ним, то ли безнадежно махнув рукой, Мельница снова исчезла в «дырке от бублика».

Через минуту он тоже вошел в тренажерную, на этот раз даже раньше отца. Дома никто ничего не знал и ни о чем не беспокоился.

Барди открыл глаза только тогда, когда закрылась крышка и приглушила голоса людей настолько, что он уже не мог толком разобрать слов. Лишь невнятное гудение, они все еще разговаривали. Впрочем, глаз он мог бы и не открывать — кругом полная темнота, ничего не видать. Но он не удивился, он знал, где находится. Ник сам все сказал. «В багажник», — ответил Ник, когда служитель распределителя поинтересовался: «Куда его?» Да, он был в багажнике флайера, темном и глухом.

Гудение голосов совсем стихло, и через несколько секунд Барди понял, что уже летит. Впервые в жизни. Интересно только — теперь–то «куда его»? Как бы то ни было, у Барди имелось некоторое преимущество перед своим похитителем — Ник был уверен, что похищенный спит.

Как только Барди услышал про снотворное, он потихоньку передвинул носом пластиковую плошку с водой к закрытой решеточкой дырке в полу, явно сообщавшуюся с канализацией, и, перевернув плошку лапой, вылил туда все содержимое. Потом вернул тем же способом пустую плошку на ее изначальное место и растянулся на полу рядом с ней, притворившись спящим.

Служитель сначала удивился, приблизившись к камере Барди вместе с Ником, но, заметив пустую плошку, обрадовался, сказал: «Сработало». И потом еще долго хвастался, утверждая, что подсыпал хорошее снотворное и что «на этих псах» он «собаку съел», что «они могут и не жрать, но уж попьют обязательно». Барди тогда еле сдержался, чтобы зубы не показать, а потом было еще труднее сдержаться, когда они его взяли за передние и задние лапы своими грубыми ручищами, чтобы отнести к флайеру. Зубы еще ладно, но он чувствовал, как у него на загривке сама собой поднялась дыбом шерсть, хорошо, что его кверху ногами несли, а то бы наверняка заметили.

И все же он выдержал. И теперь чувствовал удивительное воодушевление, ему было весело, как во время разудалой игры на пустыре со своими сверстниками. Он обманул людей, и они ничего не заметили! А ведь его учили, что такого просто не может быть. И все же куда его?

Когда багажник открылся, он едва успел прикрыть веки, все произошло слишком неожиданно — тихая посадка. Ник все делал молча, но Барди сразу понял, что Ник опять не один. Вскоре люди словами подтвердили то, что он уже и так распознал обонянием.

— Давай его прямо в операционную, — сказал незнакомый мужчина с довольно приятным голосом и столь же неприятным запахом. — Сколько же он влил в него снотворного, если пес до сих пор не проснулся.

Барди уже столько раз здесь называли псом, что он просто перестал обращать на это внимание.

— Артур дело знает, — усмехнулся Ник, хватая Барди за заднюю лапу. — Кажется, просыпается, напряженный какой–то.

— Да, похоже, — согласился второй, после того как Барди почувствовал, что чей–то палец приоткрыл ему веко на правом глазу. — Впрочем, черт его знает. Темно. Тащи в операционную.

Ник сгреб все собачьи лапы, по две в каждую руку, и потащил пленника, куда было велено. О прибытии в операционную Барди узнал по резким, острым, противным запахам каких–то лекарственных средств и медикаментов. А еще пахло псиной. Вернее, псиной тут пахло везде, даже на улице. Именно псиной, а не собаками. Так пахнут бессловесные дикари, что ни говори, а запах у них почему–то особенный.

Ник небрежно швырнул его то ли на стол, то ли на кушетку. Барди с закрытыми глазами не мог угадать куда. Тут же где–то совсем рядом послышался тихий зловещий лязг металла о металл и такое же тихое по- звякивание металлической посуды, будто плошки из тележки Гаврилы–кормильца.

«Как только он наклонится надо мной, — решил Барди, — т- я вцеплюсь ему в горло».

Он почувствовал, что его начинает бить нервная дрожь.

— Точно, просыпается, — произнес Ник, — вон уже трясет всего.

— Ерунда, — отозвался голос приятного тембра, — усыплю снова. Ты что, будешь смотреть или помогать?

— Да еще чего, — фыркнул Ник. — Я пойду подышу на улице.

Барди слышал, как удалились его шаги.

Голос приятного тембра тут же стал напевать какую–то мелодию, и металлическое звяканье возобновилось. Потом стихло. Стихло и пение без слов. Зато Барди осветил яркий свет, он чувствовал и даже видел его через закрытые веки. И еще он слышал, как, деловито сопя, приближается к нему человек.

«Как только он заслонит собой свет», — назначил себе момент для атаки Барди.

— Афтандил! — ворвался в операционную новый грубый и хрипатый голос.

— О господи! — тихо вскрикнул Афтандил от неожиданности.

— Афтандил! Опять мясо пришло. Полную фуру пригнали, козлы. Я не знаю, о чем они там думают.

— А я тут при чем? Прими, — отозвался Афтандил тем самым приятным голосом.

— Куда «прими»? Весь холодильник забит, а они все гонят и гонят. Каждую ночь. Куда я его, к лешему, дену?

— Куда хочешь. Слушай, я занят.

— Не-е, ну здорово! — возмущался хрипатый. — Он занят, он ни при чем. А я при чем? Кто сейчас главный? Ночь. Директор дома дрыхнет, а может, вообще где–то там мотается, у него доступ пятого уровня. Ты дежурный? Дежурный. Ну так и решай. А то: «Я тут при чем». Да вот при том. Иди сам с ними разговаривай. Мясо сгружать некуда. Пусть увозят его на фиг.

— Ч-черт, — в раздражении голос Афтандил а утратил всю свою привлекательность. С громким звяканием он швырнул что–то металлическое в таз. Быстрой поступью, зло вдавливая каблуки, Афтандил вышел из операционной, за ним удалился и хрипатый. Барди понял, что больше такого момента ему не представится.