Голоса трех миров

— Кайф, вот кайф–то, — пробормотал он.

Повернув голову, опять испугался — он заметил, с

какой скоростью проносятся внизу верхушки елей, у него закружилась голова. «Спокойно, — скомандовал самому себе. — Штурвал на себя, поднимусь еще выше. Осмотрюсь, освоюсь с махолетом, выберу курс и буду крутить педали». Так он и сделал, и все у него получилось. И это было в тысячу раз интереснее, чем лететь внутри флайера над городом или оцифрованным фантомом нестись в виртуальном пространстве

ЗОДа над суетным скоплением пестрых микромиро- миров. Здесь, из–под крыла махолета, он видел великое разнообразие. Озеро леса, за ним сияющее яркой зеленью в желтизне скользящих лучей вечернего солнца свободное от деревьев пространство, скопление игрушечных домиков, еще одно огромное озеро леса, синий овал настоящего озера, темная змейка дороги, голубая лента реки.

— А где же город? — опять спросил он вслух и стал искать то, что ему было нужно.

Города не было. «Где–нибудь сзади?.. Попробую сделать разворот. Как там Леший говорил: крутить, но не резко?». Перестав давить на педали, Андрей немного повернул полубаранку штурвала. Махолет идеально послушался — слегка завалившись на правое крыло, начал описывать круг, почти незаметно снижаясь. Вот он, город! Вот река, вот пляж, а вот тот самый лес, хотя дома Лешего почему–то не видно, а вот и вертолет, низко–низко, над самыми верхушками, и на его борту наверняка сидит, свесив ноги, Ник и ловит на мушку очередную беспомощную жертву.

— Ну, гад, — процедил сквозь зубы Андрей. — Сейчас я приведу помощь.

Он выровнял махолет, положил его на правильный курс, потянул штурвал на себя и заработал ногами, набирая высоту перед снижением в городе.

«12 июля 247 года от начала эры Всемирного Разума.

Я пережил три знаменательных дня, может быть, самых значительных во всей моей жизни. Трагедия современного мира открылась мне во всей ее полноте. Но не это считаю я самым главным в череде тех событий, наблюдателем и участником которых оказался. Трагедия несовершенства для меня не новость. Все это я уже знал и видел, пусть не в таком остром и жестоком обличье. Нет, суть не в этом. Суть в том, что я опять поверил в человека. В человека и его обретшего голос друга, с которым, я это знаю, путь наш лежит через вечность.

В тот миг, как человечество обрело Разум, оно потеряло героя. Герой растворился в безопасности виртуального существования, а баловство экстремалов — обычный наркотик нашей эпохи. Сам я тоже никогда не был героем, даже не был натуропатом. Просто я вырос там, где и остался. Мои родители — последние фермеры этого мира, и детство мое — самое счастливое время моей жизни. Когда трансгенная масса мясных производств уничтожила фермы, а фрукты и овощи поселились в теплицах, достигнув небывалых размеров и вкусов, фермеры перестали существовать. Но мой собственный разум просто отказался влиться в единый и общий, вот я и остался с теми, кто оказался таким же ненужным в самом Разумном и самом бездушном мире в истории человечества. Да, такой, какой есть, я тоже не нужен людям, как птицы и звери, и даже больше. Я не нужен, как бессловесный. Побочное открытие исследователей стимуляции центров коры головного мозга подарило слово животным. Со слова начинается разум. Бездумный порыв ани- малгуманистов забил место в Мире Рук для стимулированных животных. Про бессловесных же и всю остальную природу все позабыли. От них отгородились кордоном, как от чумы. Я хотел, чтобы и меня позабыли тоже.

Нина пыталась вернуть меня людям. До сих пор я не разделял ее желаний. Та затея с концертом на поляне у Большого пня — ее очередная попытка. Я дал себя уговорить только для спокойствия жены и на радость Султану. Поэту и на четырех ногах тоже необходимо признание. Может быть, это было провидением, волей господа, в которого верит Нина, но я получил в тот день много больше.

Впервые за несколько десятилетий я встретил настоящих героев. Встретил и не узнал сразу. Хотя один из немногих догадался, что тот, кого называли бешеным, отнюдь не бессловесный. И все же я не шевельнул и мизинцем, а только ушел к себе в лес, ни в кого не поверив и не думая, что верят в меня.

А они не спрашивали, верят ли в них. Одни, уже отстраненные департаментом от дела, сдав значки полицейских, отправились в погоню за мнимым преступником самовольно. И они же поставили штатский флайер на пути вооруженного вертолета, чтобы спасти от истребления бессловесных, не имея на то полномочий, не ожидая помощи и поощрения — просто не могли иначе. Другие, загнанные и обманутые, которым вдруг открылась истина, занялись почти безнадежным делом — спасением обреченных на гибель преследуемых. И наконец, один из них, дрожащий и бледный, взмыл на махолете в небо — и принес спасение всем. На то они и герои.

Вчера все собрались у меня в «логове». Свободный от подозрений Виктор, счастливая Марина, красавица Рута, одетый с иголочки и вымытый Дюша, Барди с новой говорилкой и Эл, восстановленная в своем статусе. Не было только Джоба, пока. Парень здоровый, врачи нынче и не таких собирают — пара недель, и он встанет на лапы. Так и Эл говорила, и Виктор. Потом они долго все вспоминали, спорили о крысах, воюющих в подземелье, на поиски которых Виктор угробил ту ночь, за которую его потом арестовали. Когда пили чай из самовара с блинами Нины, заставили петь меня и Султана. Долго потешались над Барди, который перепутал поэтов. Ввели парня в смущение: «Я же не знал, — ворчал он, — что они уже месяц знакомы и работают в одном доме: Султан — охранником от бессловесных, а Варя — прогулочной нянькой». Больше всех, по–моему, был счастлив Дюша. Не сомневаюсь, что он бы со мной прямо тогда поменялся. Пока я смог только оставить его здесь на ночь, и то родители решились скрепя сердце. Когда же Виктор и другие улетели, остались только