Черный саквояж

Коридор был слабо освещен, одной лампочкой. Под лампочкой стоял стул. На стуле сидел незаметный человек с черным саквояжем. Он держал саквояж на коленях и возился с его застежкой.

И вдруг я испугался. Даже не знаю почему. Вообще-то я не очень трусливый, но очень уж странным мне показалось это совпадение. К тому же в коридор можно было пройти только через нашу комнату, а через нее за последний час никто не проходил.

Наконец незаметный человек справился с застежками, саквояж распахнулся. Внутри что-то блестело. Потом послышалось тихое жужжание, которое странным образом отразилось в моей голове. У каждого человека есть свой невыносимый звук. Я, например, не выношу, когда ладонью сметают крошки со скатерти, а Настасья буквально умирает, если кто-то скребет вилкой по тарелке. Так вот это жужжание было невыносимым.

Я боролся с желанием убежать, потому что надо было подойти к незаметному человеку и спросить, что он здесь делает.

Я даже поднялся из-за стола, но потом застыл.

Человек совершенно не обращал на меня внимания. Он что-то подкручивал в своем саквояже, и руки его, утопленные в пасти саквояжа, шевелились, будто он чистил там апельсин.

Наконец я решился. Я сделал шаг к двери и тут услышал голос Женьки Симона:

– Что вам здесь нужно? – Оказывается, Симон тоже заметил этого человека, но так как раньше он его не встречал, то он не испугался.

– Одну минутку, – ответил человек, не отводя взгляда от саквояжа.

– В самом деле! – услышал я собственный голос. – Что вам тут нужно?

– Все, – сказал человек и захлопнул саквояж. – Я закончил, не беспокойтесь, все в порядке.

Он говорил как зубной врач, который уже поставил пломбу и обещает, что больше больно не будет.

Человек поднялся и пошел от нас к двери в мастерскую.

– А я все-таки спрашиваю, что вы здесь делаете? – вспылил Симон. – Туда нельзя!

Но человек уже открыл дверь в мастерскую.

Потом дверь закрылась. Мы были так удивлены, что потеряли, наверное, целую минуту, прежде чем побежали за ним.

Мастерская была пуста. Все там стояло на своих местах, но ни одной живой души.

Окно было открыто. Оно выходило во двор. Первый этаж, но довольно высокий.

Я выглянул в окно. Внизу какие-то малыши возились в песочнице.

– Ребята! – крикнул я. – Из нашего окна кто-нибудь прыгал?

– Куда прыгал? – спросил один из малышей.

– Вниз.

Но я уже понял, что от них никакого толку не добьешься.

Женька Симон возился за моей спиной.

– Ты чего? – спросил я, обернувшись.

– Проверяю, чего он похитил.

Разумеется, ничего тот человек не похитил. Он приходил за другим. Но в тот момент я еще не понимал, зачем он приходил.

2

Я бы глубже задумался о том, что же делал незаметный человек в нашем Доме пионеров, но в тот момент я очень спешил – Сорокалет, наверное, уже ждал меня.

Я поспешил к автобусу.

У меня было странное, какое-то опустошенное состояние. Вроде бы все в порядке, я еду к самому Сорокалету, сбывается моя мечта. Но почему-то мне было куда приятнее думать о том, что установилась хорошая погода и облака текут по небу, как льдины по реке весной, что скоро я поеду в Сызрань, к тетке, на каникулы, что Артем собирается жениться на Настасье, как только им исполнится по восемнадцать лет, а я не знаю, хочу ли я, чтобы моя сестра выходила замуж, или нет. И вот от этих мыслей моя встреча с Сорокалетом уже не казалась мне такой важной, и даже приятнее было думать о том, как я буду рыбачить, чем...

Тут автобус остановился, и я оказался перед пятиэтажным скучным зданием института, в котором работал Сорокалет.

В вестибюле сидел за столиком вахтер, который сразу углядел меня среди прочих людей. Ни у кого этот вахтер не спрашивал пропуска, я даже думаю, что и не нужен пропуск в этот мирный институт, но на меня он сразу сделал стойку. Сейчас закричит: «Мальчик, ты куда?» И чтобы не подвергаться унижениям, я сам к нему подошел деловым шагом и сказал почти сурово:

– Мне к товарищу Сорокалету.

Вахтер, конечно, не ожидал такого тонкого хода с моей стороны и послушно принялся водить пальцем по списку телефонов, соображая, видно, кто такой Сорокалет, хотя ему следовало бы знать наизусть это великое имя. Потому что знаменитый изобретатель сделал бы честь любому институту...

Вахтер не успел мне ничего ответить, потому что мое внимание отвлек человек, спускавшийся по лестнице. Он был склонен к полноте, сутулился, маленькие толстые очки сползли на кончик носа. Человек был невероятно печален, можно сказать, убит горем. Это был тот самый мужчина, которого я видел в подземном переходе, когда он преследовал незаметного человека с саквояжем.

Тогда, под землей, я был ни при чем и не вмешивался в чужие дела. Но тот, с саквояжем, побывал в нашем кружке, и теперь я имел полное право спросить плотного человека, что за тайна связана с черным саквояжем.

И в этот момент вахтер, завершив мыслительную работу, вдруг громко сказал:

– Сорокалета спрашивал? Павла Никитича? Так вот он идет собственной персоной.

И показал на плотного человека в маленьких толстых очках.

Вот это совпадение было выше моего понимания. Я буквально остолбенел.

Полагаю, что на моем месте вы бы тоже остолбенели.

Сорокалет прошел мимо меня, ничего не замечая, и вышел на улицу.

– Переживает, – сказал вахтер сочувственно. – Как не переживать, если на ученом совете, при всем народе, солидный человек, а провалился.

Мне бы, конечно, спросить, почему такой великий человек, как Павел Никитич Сорокалет, гений изобретательства, мог провалиться на ученом совете, но вахтер перестал для меня существовать. Я уже несся за Сорокалетом.

Я догнал Сорокалета в сквере. Он остановился, как человек, не знающий, куда идти дальше, потом направился к скамеечке. Я глядел, как он постоял возле скамейки, потом почему-то нагнулся, смахнул с нее пыль, осторожно сел и уставился перед собой пустым взором. К такому человеку даже подходить неловко. Но я все же подошел. Ведь он сам назначил мне встречу.

– Павел Никитич, – сказал я, – моя фамилия Бабкин.

Сорокалет очень удивился.

– А почему Бабкин? – спросил он серьезно. – Рано еще.

– Что рано?

– Бабкин. Ты пока Деткин. Или даже Внучкин.

Если бы так пошутил кто-то другой, я бы возмутился и ушел. Но я знал, что у Сорокалета несчастье. И притом я даже догадывался, кто причина этого несчастья. Поэтому я ответил:

– Простите, Павел Никитич. Вы меня пригласили, чтобы поговорить о моих изобретениях. Но я понимаю, что вы находитесь в подавленном состоянии. Поэтому я могу уйти.

Я, конечно, никуда не ушел.

Мои слова не сразу дошли до Сорокалета.

– О чем говорить? – спросил он после паузы.

– О моих изобретениях. Я из Дома пионеров. Занимаюсь изобретениями в области практической экологии.

Я назвал свою фамилию. Она у меня редкая.

И тогда Сорокалет засмеялся.

– Я же говорил, что ты Деткин!

Я понял, что слишком волнуюсь. Перепутать собственную фамилию! Я даже забыл на минутку о человеке с саквояжем. Мне так не хотелось казаться растерянным ребенком.

– Я – изобретатель! – воскликнул я. – Уже третий год я отдаю все силы этому делу. Я не хочу хвастаться, но все говорят, что у меня есть талант. И он не зависит от того, Деткин я или Бабкин!

Нечаянно я раскричался, и люди, проходившие через садик, с удивлением смотрели на мальчика, который машет руками, подпрыгивает перед самим Сорокалетом.

– Прости, – сказал Сорокалет. – Я расстроен. Но если ты изобретатель, расскажи мне, что ты изобрел... Хотя я тебе ничем не смогу помочь.

– Как же так, – сказал я. – Я ждал встречи с вами давно. Моя мечта работать в вашем семинаре.

– Так что же об изобретениях?

– Я хотел познакомить вас с тремя из моих работ, – начал я. Этот текст был подготовлен мной заранее. – Первая моя работа касается очистки водоемов от загрязнения и построена на таком принципе...