Подземный флот маркшейдера Вольфа

Сергей Анатольевич Смирнов

Подземный флот маркшейдера Вольфа

Маленький, но грозный Пролог

с эскадрой геоскафов и океаном подземной магмы

Они были похожи на китов с необыкновенно гладкой, ртутного отлива, кожей…

Но еще больше они были похожи на ослепительные в своем совершенстве дирижабли. Острый, опытный взор строителя всяких плавающих и летающих судов мог различить на их огромных телах узкие полоски таинственного, текучего материала, простроченного крохотными пузырьками, – головками клёпок.

Каждый геоскаф был в десять раз больше самого большого кашалота. Их было девять, и они величаво плыли… нет, не в океанском просторе и не среди белых облаков, а в выжженных вулканической лавой пустынях. Они чудесным образом раздвигали своими телами земную твердь, словно тяжелую воду. И земная твердь сонно колебалась вокруг них, раскатываясь ленивыми волнами.

У них были странные носовые выросты – будто раскрытые и опущенные набок прозрачные зонтики размером с шатер цирка-шапито. «Зонтики» вращались и светились голубоватым холодным огнем. Порой по ним пробегали электрические разряды-молнии. Именно эти «зонтики» делали земную твердь почти бесплотной – подобной даже не воде, а вечернему туману.

Геоскафы плыли по пустыне неторопливым клином…

Они были одноглазыми китами, собратьями древних монстров-циклопов. И черным, хищно-вертикальным зрачком в глазу первого геоскафа, флагмана, был… человек в старинном костюме и черном галстуке-бабочке в белый горошек. Пенсне, бородка и слегка взлохмаченные темные волосы – всё это придавало ему сходство с писателем Чеховым. Но этот человек был отнюдь не писателем.

Сейчас он воображал, как невиданная эскадра по его команде пойдет на погружение. Огромные геоскафы нырнут в земные глубины так же легко, как уходят в океанскую глубину киты. И вскоре они достигнут иного океана – огненного. Они поднимут тяжелые волны раскалённой магмы, и закрутят в ней адские магмовороты, уходя все глубже и глубже. Наконец, они достигнут тонкой оболочки, покрывающей земное ядро, - слоя загадочной плазмы, в которой останавливается время…

Те картины не было игрой больного воображения. Человек в пенсне и галстуке-бабочке уже не раз проделывал этот маршрут. И теперь он был во всеоружии. Монстры его эскадры должны были всплыть в разных эпохах и нанести удары по разным местам, привлекающих любителей Истории и… туристов. Сам он нацелился на Москву, и у него были на это веские причины.

Глава Первая,

с «двойкой» по истории,

причина которой не в лени Никиты Демидова,

а в ночном нападении на него призраков-аристократов

Жизнь этой ночью у Никиты Демидова совсем не задалась… А уж утром, на уроках, и подавно!

А вы смогли бы не клевать носом на первом уроке и ответить хотя бы на твердый «трояк» про какие-то там паровозы и паровые двигатели, которые делали двести лет назад, если бы вам перед этим всю ночь не давали спать. Сначала - музыка за стеной, извергаемая огромным железным плеером - можно сказать, родным братом тех же древних паровых движков!.. А потом – призраки! Да-да, вот если бы прямо у вашей кровати посреди ночи стали беситься настоящие призраки, как бы вы себя утром чувствовали?! Хорошо, что Никита еще нашел в себе силы до школы дотащиться…

И между прочим, одно из этих привидений еще и девчонкой было… или была… да к тому же в старинном летном шлеме и огромных, страшных, черных перчатках-крагах…

А если эти призраки еще и обзывались такими словами, что без Википедии не поймешь, кем тебя обозвали! Вообще, Никита – герой уж тем, что заикой не остался на всю жизнь с той ночи. А уж за то, что в школу пошел утром – вообще, дважды герой. А ему вместо двух геройских звезд – просто «пару» вкатили, эх!

Никита Демидов - Кит, как его кличут в классе, - хотя и худенький сам, но по натуре совсем не врун и даже не фантазер вовсе. И раньше с ним ничего подобного никогда не случалось. Не только в жизни, но даже во сне!

Было вот что. Сначала папаня часа в два часа ночи, и правда, врубил свой могучий железный плеер доисторической сборки и поставил свой любимый виниловый диск – ну, типа, с любовными песнями римских гладиаторов… Записанный примерно в те же времена.

Хотя, если уж совсем честно признаться, в это же самое время Кит новую ролевую игру про Ведьмака на своем нотике осваивал.

Полвторого ночи в дверь заглянула маманя.

- Если через пять минут…

Теперь про папанин плеер. Этот такой тяжеленный ящик, что если на ногу упадет, то на уроки можно не ходить неделю, а если со шкафа на голову, то – все, отдыхай дурачком до конца жизни. «Старт» у него – это такая ручка, которую надо вертеть-напрягаться, а динамик – такая прикольная труба во все стороны на полкомнаты… Догадались, что это? Правильно, грам-мо-фон. Древний, потому крупный такой гаджет, древнее всех мобильников. И древний, окаменевший винил он пилит так, что слышно, будто искры летят. И громкость у него не регулируется. Кит так сначала и спросил папаню, когда первый раз услышал, как трещит бедный оперный тенор, словно его там на электрическом стуле записывали:

- Па, а ты можешь его в наушниках слушать?

Кит, хоть и знал, конечно, про граммофоны и паровозы, но, когда увидел этот плеерище, не сразу врубился. Он даже представил себе, какие прикольные наушники должны к нему прилагаться: все в блестящих латунных клепках и ободках, почти как шлем водолаза. Тяжелые, наверно, заразы!

А папаня как заржет. А чего смешного-то?

- Да представил себе, как маленький Вовочка Ленин с ним в гимназию топает. Прикрутил к ранцу, согнулся весь и поперся в наушниках – во-от таких…

И папаня сразу стал рисовать картинку – мальчишку в жеванной кепке, с ящиком на горбу, и наушники у него на голове, как двойной звонок на старом будильнике, только очень большой. А сам все хохочет…

- И что он там слушал? – слегка опешив, поинтересовался Кит.

- Наверно, запрещенные песни какие-нибудь… - выдумал папаня. - Про пролетарскую революцию.

А все-таки прикольно было в те далекие времена: были какие-то запрещенные песни, в которые даже мата не было, притаишься где-нибудь в уголке, слушаешь про революцию, сидишь на измене и при этом кайф ловишь, а тебя менты ищут, полиция.

У папани есть еще много разных причуд. Его и самого мама называет «Чудо Светы. Первое и, дай Бог, последнее». Это потому что маму Светой зовут. Папаня у Кита – «настоящий художник, который зарабатывает не на семью и жизнь, а на культурную родословную». В кавычках – это потому, что так, слово в слово, мама иногда говорит… а потом может погладить папу по голове и поцеловать куда-нибудь. А мама у Кита – крутой математик, кандидат наук и доцент в университете, и все определения у нее точные, как леммы и теоремы. И она радуется, что Кит пошел в нее, хотя была бы не против, если бы Кит умел рисовать. «Хотя бы натюрморты», - вздыхает мама. На что папаня замечает, что тогда бы Кит отлично подделывал подпись в дневнике, что он сам умел делать одной левой – притом не рукой даже, а ногой. Вот такая простая, интеллигентная московская семейка.

Раз папаня врубил граммофон посреди ночи, значит, к нему творческая мысль пришла, озарение, и он коньячку накатил… нет, совсем немного, рюмочку, максимум вторую. Это вот раньше, почти десять лет назад, еще на памяти Кита, была проблема. В ту пору, когда у папы перестали картины покупать и наступил творческий кризис, вообще, спать было невозможно. «Сатана там правит бал…», вернее правил, да еще как - ночами стены качались! Старый граммофон дуэтом с крутым музыкальным центром – хоть идею продавай в какой-нибудь крутой клуб! Полиция пару раз приходила. Потом они с мамой жили у бабушки, маминой мамы, почти полгода… потом, как помнил Кит, папа пришел с большущим букетом белых цветов и широченной улыбкой, и тогда Кит единственный раз в жизни видел папаню в галстуке.