Рассказы (авторский сборник)

— Черепаха. Я тебе ее завтра утром принесу, если ты выйдешь. Она довольно большая.

— Да ты что? А почему бы тебе не вынести ее сейчас?

— Потому что мы собираемся сейчас кушать, — сказал Виктор. — Пока.

Войдя в дом, он почувствовал, что чего-то достиг. Во всяком случае, казалось, Франк был действительно заинтересован. Виктор пожалел, что не может вынести черепаху сейчас же. Мать не разрешала ему выходить, когда стемнеет, а сейчас было уже практически темно.

Когда Виктор поднялся наверх, мать все еще была на кухне. На плите кипели яйца. Она поставила большую кастрюлю с водой на заднюю конфорку.

— Ты снова достала ее? — сказал Виктор, увидев коробку с черепахой на столе.

— Да, буду готовить рагу, — ответила мать. — Для этого мне и нужен был жир.

Виктор посмотрел на нее.

— Ты собираешься… ты убьешь ее сегодня вечером?

— Да, мой маленький, сегодня вечером. — Она потрясла кастрюлю с яйцами.

— Мама, можно я отнесу ее на улицу показать Франку? — быстро спросил Виктор. — Всего на пять минут, мама. Франк сейчас внизу.

— Какой еще Франк?

— Это мальчик, про которого ты меня сегодня спрашивала. У него светлые волосы. Мы его всегда встречаем внизу. Пожалуйста, мама.

Она нахмурила черные брови.

— Отнести черепаху вниз? Конечно нельзя. Не говори глупостей, мой маленький. Черепаха — не игрушка!

Но Виктор все еще не снимал жакет. Он старался придумать причину поубедительней.

— Ты хочешь, чтобы я подружился с Франком?

— Да. Но какое это имеет отношение к черепахе? — Вода на задней конфорке начала закипать.

— Видишь ли, я обещал ему. Я… — Тут Виктор увидел, как его мать достала черепаху из коробки. Когда же она кинула ее в кипяток, он непроизвольно выкрикнул: — Мама!

— Что случилось? Чего ты кричишь?

С открытым ртом Виктор уставился на черепаху, чьи лапы бешено гребли от отвесных краев кастрюли. Рот черепахи открылся, и на мгновение ее глаза остановились на Викторе. Голова мучительно изогнулась и с открытым ртом опустилась в бурлящую воду — это был конец. Виктор сморщился. Она была мертва. Он подошел поближе и заглянул в кастрюлю: ее лапы, хвост и голова торчали из панциря. Он посмотрел на мать.

Вытирая руки полотенцем, она посмотрела на него и сказала:

— Ух! — Затем понюхала руки и повесила полотенце на место.

— Ты что, прямо так взяла ее и убила?

— А как же еще? Так и раков убивают. Ты что, не знал этого? Они же не чувствуют боли.

Он уставился на нее. Когда она попыталась дотронуться до него, он отступил назад. Он вспомнил широко открытый рот черепахи, и его глаза моментально наполнились слезами. Может, черепаха кричала, а ее крик не был слышен из-за шума бурлящей воды. Черепаха смотрела на него, хотела, чтобы он ее вынул, а он и не пошевелился, чтобы помочь ей. Мать провела его, сделав все так быстро, что он не успел спасти животное. Он снова сделал шаг назад.

— Нет! Не прикасайся ко мне!

Она быстро и сильно ударила его по лицу.

Виктор схватился за скулу, развернулся и пошел к стенному шкафу. Сначала он кинул жакет на полку, но потом повесил его, пошел в гостиную и бросился на тахту. Он уже не плакал, однако лежал с открытым ртом, лицом в подушку. Он вспомнил открытый рот черепахи и сомкнул губы. Черепаха очень страдала, иначе она не гребла бы с таким усердием, стараясь выбраться. Сейчас, когда он беззвучно оплакивал её, его рот снова открылся. Он поднес ладони к лицу, чтобы не замочить обивку. Прошло немало времени, прежде чем он поднялся. Тем временем мать на кухне что-то напевала. На кухне слышались ее мелкие шаги, она всегда так ходила, когда готовила. Виктор снова пощупал скулу и медленно направился на кухню.

Черепаха была вынута из кастрюли и лежала на разделочной доске. Мать, бросив на него взгляд и все еще что-то напевая себе под нос, достала нож и со стуком начала отрезать маленькие черепашьи коготки. Виктор наполовину опустил веки, наблюдая за происходящим. Ноготки вместе с кусочками кожи, приставшими к ним, мать смахнула с разделочной доски в ладонь и выбросила в мусорное ведро. Затем она перевернула черепаху на спину и тем же острым ножом принялась отделять тельце от панциря. Виктор попытался отвернуться, но не смог. Затем стали видны красные, белые и зеленоватые внутренности. Виктор почти не слышал рассказа матери о способах приготовления блюд из черепахи, которыми увлекались в Европе еще до его рождения. Ее голос был мягким, утешающим, как бы контрастируя с тем, что она наделала.

— Да не смотри ты на меня так! — внезапно взорвалась она, топнув ногой. — Что на тебя нашло, ты что, с ума сошел? Да, я думаю, так оно и есть на самом деле. Ты просто ненормальный, ты хоть это понимаешь?

Виктор не притронулся к ужину, мать не могла его заставить, даже тряхнув за плечи и пригрозив ударить. На ужин у них были бутерброды с жирной отбивной и тосты. Виктор не проронил ни слова. Он чувствовал, что отдален от матери как никогда прежде. Он чувствовал себя так, как если бы у него болел живот, однако живот у него не болел. Когда они легли спать, ему стало страшно в темноте. Он увидел мордочку черепахи многократно больше натуральной величины, ее открытый рот, ее широко распахнутые и переполненные болью глаза. Виктору захотелось шагнуть через окно на улицу и плыть по воздуху куда глаза глядят. Он захотел исчезнуть и в то же время быть повсюду. Он представил, как, ухватив его за колени, мама втаскивает его обратно, тогда как он пытается выйти в окно. Он ненавидел свою мать.

Он поднялся и тихонько пошел на кухню. Там было абсолютно темно, так как кухня была без окна. Дотронувшись рукой до подставки с ножами, он осторожно нащупал нужный ему. Он представил черепаху, разрезанную на мелкие кусочки, перемешанные с яичными желтками и залитые хересом, представил ее лежащей в кастрюле, что стояла в холодильнике.

Крик его матери нельзя было назвать тихим. Ему показалось, что у него лопнут барабанные перепонки. Второй удар пришелся по телу. Затем он снова резанул ее по горлу. Только усталость заставила его остановиться. В это время люди пытались уже взломать дверь. В конце концов Виктор подошел к двери, снял цепочку и отпер замок.

Его отвезли в большое старое здание, полное медсестер и врачей. Виктор вел себя тихо и выполнял все, о чем его просили, отвечал на все вопросы, которые ему задавали, но только на них. О черепахе его не спрашивали, а сам он этот вопрос не поднимал.

На крыльях надежды

(The Birds Poised to Fly)

Каждое утро Дон заглядывал в почтовый ящик, но письма от нее по-прежнему не было.

«У нее просто нет времени», — говорил он себе. Он перечислял в уме все, что ей нужно было сделать, — перевезти вещи из Рима в Париж, устроиться в квартире, которую она, вероятно, нашла еще до переезда, и, возможно, поработать несколько дней на новом месте, прежде чем у нее найдется время и появится желание написать ему письмо. Но вот прошли все дни, которые можно было отвести на эти дела. Потом прошло еще три дня, но письма не было.

«Надо дать ей время подумать, — говорил он себе. — Конечно, она хочет разобраться в своих чувствах, прежде чем возьмется писать о них».

Тринадцать дней назад он написал Розалинде, что любит ее и хочет на ней жениться. Это решение могло показаться несколько поспешным. Они не успели еще как следует узнать друг друга. Дон считал, что сочинил хорошее письмо, просто рассказал о своих чувствах, ни на чем не настаивая. Все-таки он знал Розалинду целых два года, или, вернее, познакомился с ней в Нью-Йорке два года назад. В прошлом месяце он снова встретил ее в Европе, полюбил и после недолгого ухаживания решил жениться на ней.

Дон вернулся из Европы три недели назад и за все это время не виделся почти ни с кем из своих друзей. Его полностью поглотили мысли и планы на будущее. Розалинда занималась промышленным дизайном, ей нравилась Европа. Если она захочет остаться в Европе, Дон тоже сможет переехать туда. Французский он знал уже довольно сносно. Фирма по инженерному консультированию «Дирксен и Холл», в которой он работал, имела филиал в Париже. Все дела можно было легко уладить. Нужна была только виза, чтобы перевезти кое-какие вещи: книги, ковры, проигрыватель, чертежные инструменты, — и он мог бы переезжать. Дон чувствовал, что еще не до конца осознал свое счастье. Казалось, с каждым днем завеса, скрывавшая прекрасный мир, чуть-чуть приоткрывается. Ему хотелось, чтобы Розалинда была рядом в тот момент, когда его очертания полностью определятся. Только одно удерживало его от того, чтобы прямо сейчас устремиться в этот счастливый мир: у него не было ее письма, чтобы взять с собой. Он снова написал в Рим, сделав на конверте надпись по-итальянски: «Перешлите по новому адресу». Возможно, она была уже в Париже, но он не сомневался, что в Риме она оставила свой новый адрес.