Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»

— Так, — поспешил согласиться Марголис.

В кухне отсутствовал потолок — только крыша из рифленого металла, опиравшаяся на древние балки. Хозяин сидел на краю стола и внимательно разглядывал паутину, свисавшую с балок; голова его легонько поворачивалась то вправо, то влево — Марголис наблюдал, как в потоке теплого воздуха, поднимающегося от плиты, раскачиваются длинные серые нити.

— Вы оставили для сестры дверь черного хода незапертой, — твердо продолжал Берден, — и легли спать, но вскоре вас разбудил телефонный звонок: мистер Коуторн спрашивал, где ваша сестра.

— Да-да. Я был крайне раздосадован. Коуторн — ужасный старый зануда, и я не разговариваю с ним, пока меня к этому не вынуждают.

— Обеспокоил ли вас этот звонок?

— Нет. С какой стати? Я решил, что Энн передумала и отправилась куда-нибудь в другое место. — Художник слез со своего насеста и плеснул немного холодной воды в две грязные чайные чашки.

— Около часа ночи, — продолжал Берден, — вас разбудили снова — по потолку вашей спальни двигались блики света. Вы предположили, что это свет фар автомобиля вашей сестры, ведь на Памп-Лейн никто, кроме вас, больше не живет. Однако вы не встали…

— Я тут же заснул опять. Я очень устал тогда.

— Да, вы, кажется, сказали, что ездили в Лондон.

Кофе оказался на удивление хорош. Берден постарался не смотреть на разводы по ободку чашки и с удовольствием пил. Кто-то имел здесь привычку окунать мокрые ложки в сахарный песок, а потом они, по-видимому, соприкасались с ножом, измазанным джемом.

— Я ушел в три, — сказал Марголис с рассеянным видом — казалось, он хочет спать. — Энн сидела дома. Она предупредила, что ее не будет, когда я вернусь, и сказала, чтобы я не забыл ключ.

— А вы, мистер Марголис, его забыли?

— Конечно, нет, — неожиданно возмутился художник. — Я же не сумасшедший. — Одним глотком он выпил кофе, и какое-то подобие жизни появилось на его бледном лице. — Я оставил свою машину на стоянке в Кингсмаркхеме и пошел повидаться с тем человеком, ну насчет выставки.

— Выставки? — переспросил Берден.

— Ну да, — нетерпеливо ответил Марголис, — выставки моих работ. По правде говоря, у вас здесь прямо колония филистеров. Вчера я выяснил, что никто как будто не знает моего имени. — Он бросил на Вердена подозрительный взгляд, словно сомневался и в его кругозоре. — Итак, я пошел повидаться с этим человеком. Он директор галереи Мориссо в Найтсбридже, и, когда мы закончили разговор, он довольно неожиданно пригласил меня отобедать. Но я совершенно вымотался, раскатывая по округе. Он ужасный зануда, просто сидеть с ним и слушать его болтовню — уже тяжкий труд. Вот почему, увидев свет, я не встал с постели.

— А вчера утром, — сказал Берден, — вы обнаружили ее машину на обычном месте.

— Мокрую и омерзительно грязную, да еще с «Нью Стейтсмен», налипшей на ветровое стекло, — вздохнул Марголис, — Газеты валяются по всему саду. Я не надеюсь, что вы пришлете кого-нибудь собрать их. Может, хотя бы совет дадите, что делать?

— Нет, — твердо отказал Берден. — В среду вы вообще не выходили из дома?

— Я работал, — ответил Марголис, — и спал. — Затем добавил неопределенно: — Вперемежку. Я подумал, Энн приходила и опять ушла. Каждый из нас живет своей жизнью. — Голос его внезапно зазвенел на высокой ноте. Вердену начало казаться, что Марголис все-таки слегка свихнутый. — Но без нее я погиб. Она никогда не уезжала, не сказав ни слова! — Он резко вскочил и сбил на пол бутылку из-под молока. Горлышко отлетело в сторону, на циновку из кокосовой пальмы пролилась прокисшая сыворотка. — Пойдемте в студию, если не хотите больше кофе. У меня нет фотографии, но я написал ее портрет. Может быть, он вам поможет?

В студии находилось около двадцати картин, одна — огромная, во всю стену. Только раз в жизни Берден видел большую — рембрандтовский «Ночной дозор», когда, на один день приехав в Амстердам, он скрепя сердце сходил к этому шедевру. На картине Марголиса Берден различил какие-то фигуры в безумном танце. К холсту прилипли клочки шерсти, куски металла и газетные обрывки. Берден решил, что предпочитает «Ночной дозор». Если портрет выполнен в таком же духе, толку от него мало. У девушки будет один глаз, зеленый рот и какая-нибудь металлическая мочалка для мытья кастрюль, торчащая из уха.

Берден уселся во вращающееся кресло, предварительно убрав с сиденья закопченную серебряную подставку для гренков, расплющенный тюбик из-под краски и деревянный духовой инструмент, возможно, средиземноморского происхождения. Газеты, одежда, грязные чашки и чайные блюдца, пивные бутылки громоздились на всех плоских поверхностях, а местами переползали на пол. Возле телефона в стеклянной вазе с зеленой водой стояли мертвые нарциссы, и один из них, со сломанным стеблем, упокоил свой сморщенный колокольчик на клиновидном оковалке сыра.

В этот момент пришел Марголис с портретом. Берден был приятно удивлен. Портрет был выполнен в реалистической манере, близкой к стилю Джона [5], хотя Берден и не знал об этом. Художник изобразил голову и плечи девушки. Глаза, как у брата, — голубые с легкой зеленью. Черные волосы двумя массивными полумесяцами обрамляли ее лицо. В облике чувствовалось что-то ястребиное, если только ястреб может наводить на мысли о нежности и красоте. Красивый рот с полными губами, нос почти такой, какой принято называть римским. Марголис уловил в, сестре или придал ей проницательность и ум. Если девушка уже не погибла в расцвете лет, подумалось Вердену, с годами она превратится во внушительную старуху.

Берден почувствовал некоторую неловкость — вроде бы положено хвалить картину, когда ее показывает художник, — и осторожно сказал:

— Очень красивая. Здорово.

— Да, чудесная работа, одна из моих лучших.

Марголис не выказал признательности, не благодарил. Он поставил картину на свободный мольберт и со счастливым выражением на лице любовался портретом; хорошее настроение вернулось к нему.

— Так, мистер Марголис, — сурово произнес Берден, — в делах, подобных этому, положено спрашивать ближайших родственников, где, по их мнению, может находиться пропавший человек. — Художник кивнул, но не повернулся к Вердену. — Прошу вас сосредоточиться, сэр. Что думаете лично вы: где сейчас ваша сестра?

Берден поймал себя на том, что начинает говорить, как строгий школьный учитель, и осекся. С момента своего появления в Куинс-Коттедж Берден не выпускал из памяти газетную статью, но только как ориентир, как сведения о брате и сестре. Теперь он вспомнил, почему статья была написана и кто такой Марголис. Берден находился рядом с гением или, — если допустить, что журналист преувеличил, — большим талантом. Марголис не походил на других людей. Что-то в его пальцах и голове ставило его особняком; возможно, оценить и постигнуть это «что-то» удастся лишь через много лет после смерти художника. Берден почувствовал почти благоговение, хотя его по-прежнему смущал беспорядок, царивший вокруг, да и сам художник, бледноликое создание, был похож больше на битника, чем на современного Рембрандта. Но кто такой Берден, провинциальный полицейский, чтобы судить, насмехаться, — разве не один из местных обывателей? Голос Вердена смягчился, когда он повторил свой вопрос:

— Где, по-вашему, мистер Марголис, она может находиться?

— С каким-нибудь из своих приятелей. Их у нее десятки. — Он повернулся к Вердену, и стало ясно, что его переливчатые глаза видят не Вердена, а одному ему ведомые таинственные дали. Интересно, приходилось ли Рембрандту иметь дело с теми, кто в его время был полицией? Наверно, тогда гении встречались чаще, подумалось Вердену. Их было больше, и люди знали, как вести с ними дела. — Вернее, я бы так подумал, — добавил Марголис, — если бы не записка.

Берден подскочил. Неужели и Марголис получил анонимное письмо?

— Какая записка? Насчет вашей сестры?

— Дело в том, что записки не было, хотя она должна была быть. Понимаете, Энн часто неожиданно отлучается, и обычно она не тревожит меня, если я работаю или сплю. — Марголис запустил пальцы в длинные прямые волосы. — А мне кажется, ничего другого я почти не делаю — только работаю и сплю. Она всегда оставляет записку на видном месте — около кровати или еще где-нибудь. — Казалось, на художника нахлынули воспоминания о былой заботливости сестры. — Обычно очень подробную записку: куда и с кем она идет, как поддерживать чистоту и порядок и… про кое-какие мелочи, которые мне следует сделать. — Он нерешительно улыбнулся, но тут же скис, потому что зазвонил телефон. — Это наверняка старый зануда Рассел Коуторн, — сказал Марголис. — Донимает меня: хочет знать, где сестра.