Волк на заклание. Отель «Гранд Вавилон»

— Весьма признательна, — поблагодарила она сдержанно, но с легким удивлением, словно когда-то такие знаки внимания были ей не в диковину, но остались в прошлом, и она уже отвыкла от них.

— Так, значит, вы ничего не видели из этого добра? — грубовато спросил Берден, поднося перечень украденных стеклянных предметов прямо к похожему на луковицу носу ювелира.

— Я уже сказал вашему молодому помощнику, мистер Берден.

Дрейтон подобрался, губы сложились в жесткую линию.

— Я считаю, что нужно осмотреть вашу лавку, — произнес констебль. Нобби открыл рот, словно собравшись пожаловаться, и представил на обозрение несколько коронок из золота, не уступавшего по качеству золоту старинных часов. — Только не вопите насчет ордера. Холодно очень, горло застудите.

Обыск ничего не дал. Руки Вердена покраснели, пальцы не гнулись, когда он вышел из внутреннего помещения лавки.

— Ну и ну, прямо пещера Аладдина в Арктике, — пробормотал он. — Ладно, поживем — увидим.

Нобби был не только скупщиком краденого, но и осведомителем. Берден сунул руку в нагрудный карман, где лежал бумажник, слегка деформировавший идеальные очертания нового костюма.

— Вам нечего сообщить нам?

Нобби наклонил свою огородную голову набок.

— Обезьяна Мэтьюз вышел, — с надеждой в голосе сообщил он.

— Расскажите о том, чего я не знаю, — отрезал Берден.

Когда они вернулись в участок, входная дверь на пружине, открывавшаяся в обе стороны, поддалась не сразу — примерзла. Сержант Кэмб сидел за машинкой спиной к конторке. Сунув палец в струю теплого воздуха, вырывавшуюся из вентиляционного отверстия, он, судя по выражению лица, целиком ушел в свои мысли. Увидев Вердена, он с той яростью, которую допускала его медлительная воловья натура, выпалил:

— Всего только минуту назад я от него избавился.

— От кого?

— От того шута, который пришел, когда вы уходили.

— Вам не следовало так располагать к себе беднягу, — рассмеялся Берден.

— Наверно, он думал, что, проторчи он тут достаточно долго, я пошлю сержанта Пича прибраться у него в доме. Он живет в особняке Куинс-Коттедж по улице Памп-Лейн, живет с сестрой, только она взяла да и сделала ему ручкой. Ушла во вторник на вечеринку и не вернулась.

— И он явился сюда искать домработницу?

Берден был слегка заинтригован, но решил, что незачем пополнять список пропавших без вести, если можно этого избежать.

— «Я в растерянности», — говорит этот чудак. «Прежде Энн никогда не уезжала, не оставив мне записки». Энн — то, Энн — се. Вот и спрашивай: разве я сторож брату своему?

Сержант любил поболтать, и Берден невольно подумал: задержался ли бы Марголис здесь так долго и так ли подробен был бы его рассказ, окажись на месте Кэмба кто-нибудь менее разговорчивый.

— Старший инспектор на месте? — спросил он.

— Только что пришел, сэр.

На Вексфорде было серое пальто, то самое страшное серое пальто, которое никогда не окажется в чистке в холодные дни, потому что оно вообще с чисткой не знакомо. Цвет и фактура материала — это была пальтовая ткань в рубчик — усиливали сходство обладателя пальто со слоном. В этот момент старший инспектор тяжело спускался по лестнице, запихнув руки в карманы, сохранявшие, даже будучи пустыми, форму кулачищ, любивших там находиться.

— В путь туда, где можно чего-нибудь перекусить, сэр? — спросил Берден.

— Почему бы нет? — Вексфорд толкнул дверь, она не поддалась, и он толкнул еще раз. Чуть заметно усмехнувшись, Кэмб с самодовольным видом повернулся к пишущей машинке.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Берден.

Ветер с удвоенной силой свирепствовал среди ваз с гиацинтами.

— Ничего особенного, — ответил Вексфорд, нахлобучивая шляпу поглубже. — Обезьяна Мэтьюз вернулся.

— Неужели? — изобразил удивление Берден и поднял руку, чтобы стереть с лица первые ледяные капли вновь зарядившего дождя.

3

Старший инспектор Вексфорд в пятницу утром сидел за своим столом розового дерева и читал еженедельное приложение к «Дейли телеграф» — верный признак прямо-таки кладбищенского затишья в Кингсмаркхеме. Перед старшим инспектором стояла чашка чая; теплое дыхание системы центрального отопления вызывало ответные теплые чувства. Наполовину задернутые домотканые шторы отгораживали комнату от мира, в котором хлестал дождь. Вексфорд скользнул взглядом по заметке о пляжах Антигуа, нагнул пониже колпак лампы на гибкой стойке. В его маленьких глазках цвета точильного камня мелькала насмешка, когда они задерживались на более сочной, чем обычно, рекламе верхней одежды или белья. Сам он носил серый двубортный костюм с отвислыми карманами и мешками под мышками. Он листал страницу за страницей — одно и то же. Его не интересовали лосьоны после бритья, кремы для волос, диеты. Дородный, тяжелый, он смирился с судьбой — всегда быть толстяком.

За две страницы до конца Вексфорд наткнулся на статью, которая заинтересовала его. Он неплохо разбирался в искусстве, и новая мода вложения средств в живопись не оставляла его равнодушным. Он рассматривал цветные фотографии двух картин и художника, нарисовавшего их, когда вошел Берден.

— Все, как видно, спокойно, — сказал Берден, с одного взгляда заметивший и «Уикэнд Телеграф» и сваленную кучей корреспонденцию Вексфорда. Он зашел за спину старшему инспектору и заглянул через его плечо.

— Секундочку, — сказал он. Что-то в его голосе насторожило Вексфорда. — Этот тип был здесь вчера. — И Берден ткнул пальцем в фотографию художника.

— Кто? Руперт Марголис?

— Надо же — художник! Я подумал, просто пижон.

Вексфорд усмехнулся:

— Здесь говорится, что он гений двадцати девяти лет от роду, а его картина «Рассвет небытия» только что куплена галереей Тейт. — Вексфорд снова опустил глаза на страницу и принялся читать: «Марголис, чье „Изображение грязи“ вполне в духе „театра жестокости“, пользуется в своей работе угольной пылью и чайными листьями, помимо красок. Его увлекает волшебное многообразие текстур, создаваемых различными материалами на холсте вне их привычной среды» и т. д. и т. п… Ну-ну, Майк, соберитесь. Давайте-ка пораскинем мозгами. Что он здесь делал?

— Искал кого-нибудь для помощи по хозяйству.

— Очень мило — мы превращаемся в бюро добрых услуг, так, что ли? «Бюро Бердена: дворецкие напрокат!»

Отсмеявшись, Берден продолжил чтение вслух с абзаца, располагавшегося как раз под толстым пальцем старшего инспектора:

«Некоторые из лучших работ Марголиса родились во время двухлетнего проживания в Ибизе. Вот уже год он и его сестра Анита живут в Суссексе. Марголис работает в переоборудованной в мастерскую гостиной дома, называемого Куинс-Коттедж, в Кингсмаркхеме. Именно здесь, в этом старом доме XVI века, под кроваво-красным айвовым деревом после шести месяцев мучительных родов он дал жизнь своему шедевру. Прихотливая фантазия художника нарекла его детище „Ничто“».

— Похоже на статью по акушерству, — поморщился Вексфорд. — Нам это не подходит. Уж если рожать, то мы должны родить что-то.

Но Берден весь ушел в приложение — теперь журнал лежал у него на коленях.

— Интересная штука, — пробормотал он. — «Аниту, в прошлом фотомодель и известную в Челси чаровницу, часто видят в белом спортивном автомобиле „эл-пайн“ на Хай-стрит в Кингсмаркхеме — она делает закупки для дома…» Никогда ее там не видел, а судя по тому, что здесь написано, ее трудно не заметить: «Двадцати трех лет, темноволосая, изысканная, с завораживающими зелеными глазами — та самая Энн с портрета Марголиса, за который некий южноамериканский коллекционер предлагал художнику две тысячи фунтов. Ее преданность вдохновила Марголиса на создание нескольких из его лучших работ, и именно эта преданность, как говорят, стала причиной разрыва помолвки Аниты с поэтом и прозаиком Ричардом Фэрфаксом».

Вексфорд вертел в руках стеклянную статуэтку, почти такую же, как в кабинете Вердена. Вместе со столами розового дерева и домоткаными шторами эти украшения были частью имущества, приписанного к полицейскому участку.