Конец пути

Илона обняла Нику и поцеловала ее в щеку.

– Ты сумасшедшая, – сказала та и с видимым облегчением улыбнулась.

– Да, – согласилась Илона. – Но когда-то тебе это во мне нравилось. Знаешь что… Ты сиди и отдыхай, а я пойду приготовлю нам пиццу!

Ника улыбнулась и покачала головой:

– Ты ее сожжешь.

– Ничего, поедим горелую. Главное, что мы снова вместе, и я никому не позволю тебя обидеть. Даже тому страшному инвалиду с лицом озлобленного Хавьера Бардема!

Ника засмеялась, поразившись точности сравнения сестры. Илона поцеловала старшую сестру в щеку, легко поднялась с дивана и ушла на кухню.

Ника опасливо посмотрела на окно.

– Просто показалось, – тихо проговорила она, будто убеждая себя. – Просто показалось.

Самогипноз подействовал. Ника облегченно вздохнула и отвернулась от окна. Она не знала, что в эту самую секунду Илона стояла на кухне и, хмуро глядя прямо перед собой, размышляла о том, что, кажется, кольцо начало сжиматься. Ника очень упрямая, и она никогда ничего не забывает. Если она один раз задала вопрос и не получила на него ответа, она обязательно задаст его во второй раз.

– И когда-нибудь мне придется сказать правду, – пробормотала Илона и, повернув голову, уставилась в темное, забрызганное дождевыми каплями окно.

Глава 12

Треугольник (II)

1

Ирина Широкова, жена бурильщика и интеллигентка в третьем поколении, стояла в ванной комнате, замотавшись в полотенце, и смотрела на свое отражение в зеркале. Без очков она видела все смазанным, но сейчас Ирина об этом не жалела.

Она давно ненавидела мужа и несколько раз была близка к тому, чтобы уйти от него, однако страх не позволял ей этого сделать.

Ирина догадывалась, что и в его чувствах к ней давно нет никакой любви. Есть привычка. И еще – лень. Ему не хочется ничего менять, в основном – из-за проблем, связанных с разводом, и в особенности с дележкой собственности.

Каждый раз, приезжая после вахты домой, Николай Широков пропадал дня на три, а когда возвращался, от него несло духами, алкоголем и спермой. Она давно уже не задавала вопросов, и он даже не пытался ничего скрывать. Ирина без особого труда свыклась с его звериным распутством, поскольку сама давно уже не испытывала к мужу ничего, что можно было бы назвать нежным или хотя бы родственным чувством.

За месяц, пока его не было дома, она успевала напрочь отвыкнуть от его запаха, голоса, ужимок, и когда муж притаскивался с вахты домой, он казался ей чужим человеком – мужланом, к которому она ничего не испытывала, кроме легкого отвращения.

Широков, казалось, это понимал, но не бесился, а наоборот – воспринимал с юмором. Чем хуже ей, тем приятнее становилось ему. Он словно мстил ей за свою скучную, нелепую жизнь, в которой не было ничего, кроме изнуряющего труда, сна, водки и секса со шлюхами, такими же потасканными, огрубевшими и отупевшими, как он сам.

Николай Широков знал, что жена его ненавидит. Но он даже не догадывался, что и она ему изменяет. Скорее всего, он даже не допускал подобной мысли. Жлобское самодовольство мешало ему разглядеть очевидное.

А Ирина изменяла. За последние полтора года у нее было пять любовников. Трое – коллеги с работы, которым она поочередно позволяла овладеть собой после шумных «корпоративов». Все это происходило глупо, суматошно и немного постыдно – в гардеробе, в комнате дома отдыха, в парковой беседке. Этот трижды повторенный «секс на раз» нисколько не отразился на ее отношениях с коллегами – все трое были женаты.

Потом в жизни Ирины случился еще один мужчина. С ним она испытала что-то похожее на страсть, но чувство это было кратковременным, поскольку утром, взглянув на него получше и послушав его глупые речи, она испытала жуткое разочарование…

Однако четыре месяца назад жизнь столкнула ее с аспирантом Алексеем. Мальчишка всерьез влюбился в нее, да и она испытывала к нему самые нежные чувства. Ирина понимала, что у их отношений нет будущего, и знание это накладывало на ее влюбленность отголосок скорби и горечи.

…Светодиодные лампы мигнули, и Ирина замерла перед зеркалом с феном в руках.

«Что, если сейчас погаснет свет?» – пронеслась в голове дикая мысль.

В ванной нет окон. Если свет погаснет, наступит полная, абсолютная, совершенная темнота. И эта темнота втянет ее в себя, как чудовищная воронка.

Ирина услышала, как дверь распахнулась, и увидела за спиной крупный силуэт мужа. Без очков она не могла разглядеть выражение его лица, но появление Широкова почему-то вызвало в ее душе тревогу.

– Я сушу волосы! – строго сказала она на всякий случай.

Медвежий силуэт мужа придвинулся. Она увидела, что Широков в одних трусах: мощные плечи, отвислое брюхо, широченная грудь, покрытая порослью рыжеватых волос.

– Коля, что ты…

Муж грубо обнял ее правой рукой, положив пятерню ей на грудь.

– Ты что? – воскликнула она.

– Соскучился, – пробасил Широков.

Она попыталась высвободиться:

– Дебил! Отпусти!

– Не-а.

– У меня в руке фен!

– Убери его.

– Я должна высушить волосы!

– Потом высушишь.

Она вновь попыталась высвободиться, даже побагровела от усилий, но спихнуть с себя мощную руку мужа не смогла.

– Да что с тобой, Широков?!

– Ничего. – Он горячо и хмельно задышал ей на ухо. – Просто обнимаю свою жену.

Она посмотрела в зеркало на отражение его лица – на нем застыла кривая ухмылка, а налитые кровью глаза мягко мерцали.

«Господи, – с тоской подумала она, – он и правда решил это сделать».

Однако она все еще цеплялась за соломинку.

– Дорогой, не сейчас!

– Почему? Я хочу прямо сейчас.

Она почувствовала, как он прижался к ее ягодицам своей отвердевшей плотью, и ее слегка передернуло от отвращения. Муж воспринял это по-своему и хрипло хохотнул.

– Вижу, ты тоже по мне скучала, – весело сказал он.

– Не сейчас, – сказала она. – Я не готова к сексу.

– А по-моему, готова.

– Нет!

– Да.

Муж прижался к ней еще плотнее. Он так сильно навалился на нее, что край раковины больно впился ей в бедра, а потом запустил лапу под полотенце. Она уже не делала попыток вырваться, лишь тихо вскрикнула, когда его пальцы грубо дотронулись до сокровенного.

– Ты мокрая, – самодовольно пробасил он.

– Дурак! – холодно сказала она. – Я только что из душа!

Она уже поняла, что секс неизбежен, но еще не смогла смириться с этой мыслью.

– Ну, давай, лапуля, – пробасил Широков, и она почувствовала на своей шее его мокрые губы. – Побалуй своего мужа.

Его пальцы бесцеремонно проникли внутрь, и она закусила губы, чтобы снова не вскрикнуть – на этот раз от боли.

– Полегче, – сказала она хриплым, безнадежным голосом. – Ты делаешь мне больно.

– Тебе всегда вначале больно, – невозмутимо пробасил муж, вновь обдав ее запахом водки. – А потом хорошо. Ну, давай, кобылка, не ерепенься! Раздвинь ножки!

И она подчинилась – не смогла не подчиниться. Он пошире расставил ей ноги, слегка отодвинулся и потянул на себя ее бедра. Ирина закусила губу.

Когда он вошел в нее, она зажмурилась и хрипло вздохнула. Он начал ритмично двигаться, каждым ударом больно прижимая ее к краю раковины. А она думала только об одном: «Когда же он сдохнет?.. Когда же он наконец сдохнет?»

2

Аспирант Алексей налил себе воды. Выпил. Поставил стакан на стол. Его лоб прорезали тонкие морщинки. Он думал об Ирине.

Боже, какая же она красивая! А ее муж – настоящая свинья. Неужели она его когда-то любила? Наверное, да. Ведь она вышла за него замуж. Хотя… в жизни бывают разные ситуации. Иногда приходится делать или терпеть то, от чего нас с души воротит.

«И мне тоже приходится терпеть, – с тоской и болью подумал Алексей. – Терпеть ее замужество. Мужа-борова, с которым она ложится в постель. Который лапает ее своими грязными обезьяньими лапами. Который сует в нее свой…»