Крупным планом

— Я теряю свою семью, Фил.

— Да, так говорит Бет. Скверные дела, верно?

—  Скверные? Скверные?Это все, что может выдать твой мозговой арифмометр?

— Не надо орать, Бен.

— Я буду орать столько, сколько захочу, тупая макака.

— Теперь ты становишься грубым, Бен. Это никуда не годится. Мне кажется, нам следует закончить этот разговор. Но когда Бет вернется, я скажу ей…

— Бет нет дома?

— Да. Она ушла примерно час назад. Сказала, что ей нужно встретиться с какой-то Венди…

Я услышал, как где-то рядом завопила Люси:

— Фил, ты последний идиот, я же предупреждала…

Я проорал в его другое ухо:

— Она поехала сюда, вернулась, чтобы повидать Венди Вэггонер?

— Ну, слушай, ведь ехать всего полчаса.

Тут трубку у него вырвала Люси:

— Бен, на твоем месте…

— Ты сказала, что она дома. Ты сказала…

— Я сказала, что она не хочет с тобой разговаривать. И она…

— Какого хера ей делать у Венди? Брать урок готовки?

— Получить юридическую консультацию — так она сказала.

— Венди никакой не юрист…

— У нее есть друг юрист, специализирующийся на разводах.

— И она не могла по телефону позвонить этому «другу»? Ей удобнее было бросить детей…

— Мальчики в полном порядке.

— Что ты с ними сделала? — заорал я.

—  Что я с ними сделала?Я их тетя, а не Дэвид Кореш. [19]

— Скажи мне…

— Я уложила их спать. Я сменила Джошу памперс. Я прочитала Адаму книжку и пожелала веселых снов. Надеюсь, тебя в этом ничего не пугает?

— Я сейчас приеду и заберу их…

— Бен, не надо…

— Это мои дети…

— Если ты здесь появишься, я позвоню в полицию. Ты же не захочешь иметь дело с полицией.

— У тебя нет никаких прав…

— Все равно это будет выглядеть очень гадко.

— Ты не посмеешь…

— Ты мне никогда не нравился. Еще как посмею.

И она бросила трубку.

Я пнул стол. Разбил пепельницу из богемского стекла. Выскочил из дома, сел в свою «мазду-миата» и поехал по Конститьюшн-Кресент, откуда свернул на шоссе 95 — наиболее короткий путь до Дарьена. Пусть эта Лаура Эшли вызывает полицию. Чтоб она сдохла.

Внезапно я резко нажал на тормоз, затем свернул на дорогу, которая называлась Хауторн-драйв. Остановился перед трехэтажным деревянным домом, который стоял в глубине за двумя коротко стриженными лужайками. Дом Венди и Льюиса Вэггонер. Темно. Тихо. Никаких машин на подъездной дорожке.

Я стукнул кулаком по рулевому колесу. Воспользовалась «мясным рулетом» Венди и ее так называемым «другом-юристом» в качестве прикрытия.

Я знал, что сейчас сделаю: на полной скорости промчусь через лужайку Гари, врежусь своей «маздой» во входную дверь и влечу прямиком в гостиную. Но когда я уже направился назад, на нашу улицу, тихий голосок в моей голове прошептал: Осторожнее. Не делай ничего такого, чего нельзя поправить. Будь сдержан. Оцени ситуацию и тогда реши, что следует делать.И хотя мне хотелось наплевать на этот предупреждающий юридический голос, повести себя бесшабашно хотя бы ради разнообразия, я неизбежно следовал его совету. Я сбавил скорость. И долго ездил по соседним улицам, пока не заметил «вольво», припаркованную около дома Гари. Ну и умница же ты, Бет. Ведь твоя машина у дома Гари может вызвать некоторые подозрения.

Я свернул на Конститьюшн-Кресент, погасил фары и аккуратно поставил «мазду» на собственную подъездную дорожку. Затем тихо обошел дом и отпер дверь в подвал. Войдя туда, я схватил мою новую «Кэнон EOS», пленку, большой телеобъектив и треножник и поднялся на второй этаж. Окна спальни Адама выходили на улицу. Я быстро поставил треножник, прикрепил к нему камеру, вставил пленку и прикрутил телескопический объектив. Пододвинул стул, сел, уставился через видоискатель на дверь дома Гари и принялся ждать.

Прошел час. Затем, как раз после половины девятого, входная дверь открылась. Я подкрутил фокус и добился резкости как раз в тот момент, когда в дверях показалась Бет. Гари притянул к себе и крепко поцеловал… Она одной рукой провела по его взлохмаченным волосам, а другой схватила его за задницу в джинсах. Меня передернуло, я отвернулся и не отпускал палец с кнопки спуска затвора. Камере понадобилось шесть секунд, чтобы отснять тридцать шесть кадров. Когда я снова неохотно взглянул в видоискатель, объятия только что заканчивались. Бет нервно посмотрела в сторону нашего дома. Увидеть она могла только свет в гостиной за задернутыми шторами. Она снова повернулась к Гари. Последний, страстный поцелуй в губы, последний взгляд на пустую дорогу. Затем, опустив голову, она устремилась в ночь, молясь, вне сомнения, чтобы ей не встретился сосед, вышедший погулять перед сном.

Я вскочил на ноги, кинулся вниз, к входной двери, намереваясь выскочить на дорогу и поймать ее до того, как она дойдет до «вольво». Но снова заколебался, раздумал и шлепнулся на диван.

Этот поцелуй. Слишком страстный для случайной интрижки. Такой несдержанный, такой пылкий, такой серьезный.Когда Бет меня в последний раз так целовала, президентом был еще Джордж Буш. Что, твою мать, она нашла в этом подонке? Но я знал, что, если побегу за ней сейчас и устрою шумную ссору, это будет равносильно выстрелу в ногу из автомата. Со всеми надеждами на примирение в будущем, какими бы призрачными они сейчас ни казались, придется распрощаться. Она воспользуется тем, что я следил за ней, как еще одним доказательством, что наш брак распадается. Мы пересечем границу, за которой нет возврата, и никогда не отыщем дорогу назад.

Я принялся вышагивать взад-вперед по гостиной. Я был человеком, который вот-вот потеряет все. Перед моим мысленным взором стояла картинка: судья отдает детей под ее полную опеку, ей же отходят дом, машины и акции, а также три четверти моего дохода. Моя новая жизнь в крохотной клетушке где-нибудь на задворках. Один раз в месяц поход с Адамом и Джошем в зоопарк, потому что до детей меня будут допускать не чаще. Адам начнет ухмыляться так же, как Гари. А когда Джошу будет четыре, он повернется ко мне и скажет:

— Ты когда-то был моим папой, а теперь мой настоящий папа — Гари.

Гари. Неожиданно я поймал себя на том, что иду через дорогу к его дому. Я не представлял себе, что ему скажу, не знал, чего хотел этим добиться. Но тем не менее я стоял на пороге и нажимал на кнопку звонка.

Бет ушла каких-нибудь пять минут назад, так что, когда Гари распахнул дверь и увидел меня, он остолбенел. Сначала растерянно заморгал, но сразу же постарался взять себя в руки. После продолжительного молчания — я полностью потерял дар речи — я мысленно задал себе логичный вопрос: какого хера я тут делаю? Первым нарушил молчание Гари:

— Бен?

Я умудрился выговорить только одно слово:

— Камеры…

— Что?

— Камеры. Вы сказали, что я могу зайти, чтобы поговорить с вами о камерах…

Его явно позабавило мое выступление, он осторожно меня разглядывал, видимо стараясь решить, не простое ли совпадение это мое появление на его пороге.

— Ага… конечно, я говорил. Но сейчас воскресенье, вроде уже поздно…

— Всего лишь без двадцати девять, — сказал я, бросая взгляд на свои часы. — Вовсе не поздно. Все равно, Бет и мальчики уехали…

— Да, я…

Он вовремя спохватился.

— Что? — спросил я.

— Заметил, что «вольво» нет у дома.

— Заметили, вот как? — Я внезапно осмелел.

— Да, заметил… и все.

Теперь он не мог подобрать слова.

— Не знал, что вы так пристально наблюдаете за моим домом.

— Да нет, у меня нет такой привычки… Послушайте, Бен, я здорово устал, так что…

— Давайте по-быстрому выпьем по бокалу вина, — предложил я.

Он заколебался, я почти слышал, как он соображает: смогу ли я с этим справиться?Он сделал широкий жест правой рукой:

— Заходите, приятель.

Я вошел. Хотя дом Гари был обычным пригородным домом в колониальном стиле, таким же, как у меня, переступив порог, я попал в совсем другой мир, эдакую эрзац-Трибеку. [20]Стены ободрали, а затем покрасили серо-голубой краской. Ковры сняли, а пол выкрасили в черный цвет. С потолка свисали четыре светильника. И единственной мебелью во всем помещении был длинный черный кожаный диван.