Эфирное время

в дорогом магазине и красиво подчеркивают вполне еще стройную фигуру.

«Неужели такая красота в честь возвращения мужа из больницы? – удивился Илья Никитич. – Или ждет гостей? А может, просто так, для себя? Тогда почему же раньше она выглядела как неопрятная старуха? Наверное, из-за смерти сына ей было все равно, как она выглядит. Это вполне понятно. Ну что ж, в таком случае, она очень сильный человек. Чрезвычайно быстро сумела взять себя в руки и привести в порядок».

– Добрый день. Проходите, пожалуйста. Простите, я не одета, – зачем-то со-. общила Елена Петровна, кокетливо поправляя прядку на лбу, – вот, я приготовила для вас кассеты, – она кивнула на обеденный стол, где были аккуратными стопками сложены коробки с аудио и видеокассетами.

– Спасибо, – удивленно кивнул Бородин, – если позволите, я все-таки просмотрю, вдруг там есть копии тех, которые я забрал в прошлый раз. Простите, я пока вам ничего не привез, но обязательно все верну, вы не волнуйтесь.

– Ну что вы, не спешите. Я понимаю, как это важно. Скажите, у вас что, действительно возникли сомнения по поводу виновности Анисимова? Мне казалось, там все очевидно…

– Для суда должна быть полная очевидность, – пробормотал Илья Никитич, к сожалению, я пока не могу поделиться с вами ходом следствия. Извините.

– Но я все-таки мать, – произнесла она с тяжелым пафосом, – я имею право знать, кто убил моего сына, – стало заметно, как трудно ей сдерживать страх и раздражение.

Она старалась изо всех сил понравиться следователю, развеять его подозрения, она щедро дарила ему свои белозубые улыбки, но глаза при этом бегали, то и дело косились на часы. Когда послышался гул лифта, Елена Петровна вздрогнула и покраснела.

Илья Никитич между тем нарочно тянул время, просматривал надписи на каждой коробке, вытаскивал каждую кассету, вертел ее в руках.

– Извините, – не выдержала хозяйка, – вы не могли бы побыстрей? Я должна лечь, я плохо себя чувствую.

– Да, конечно. Простите.

Наконец Бородин аккуратно уложил кассеты в большую спортивную сумку, направился к двери. Хозяйка расслабилась, вздохнула с облегчением. Дверь отрылась, Илья Никитич шагнул за порог, но остановился:

– Ох, я, кажется, оставил очки на столе. – Он закрыл дверь, решительно вернулся в комнату, осмотрел стол, потом наклонился, заглянул под стол, вытащил очки из кармана пальто, нацепил их на нос, растерянно взглянул на Елену Петровну и громко произнес; – Одного не понимаю, как же вы позволили ребенку принести в школу такую дорогую вещь, показывать ее одноклассникам? Да и как сам Артем не понимал, насколько это опасно? Он что, не знал, что этой броши цены нет? Однако погодите, получается полнейшая ерунда!

Сейчас у нас девяносто девятый. Правильно? Четырнадцать лет назад Артему исполнилось шестнадцать, и тем ужасным летом он как раз закончил девятый класс, стало быть, брошь с алмазом «Павел» он принес в школу в десятом? Нет, вы меня, простите, но в таком возрасте уже можно соображать. А главное, как же вы допустили,