Конец пути

– Отличная привычка, правда?

– Я бы сказала, убийственная, – ответила Ника.

Оба они усмехнулись.

– Даю вам слово, что не имею никаких «видов» на вашу младшую сестру, – сказал Максим. – Хотя, будь я ее отцом, я бы всыпал ей хорошего ремня.

Непонятно почему, но эти простые слова совершенно сбили с Ники весь воинственный настрой. Было в тоне голоса Максима что-то такое, что не позволяло усомниться в правдивости его слов. Несколько секунд Ника курила молча, а затем спросила:

– Вы бывший полицейский?

– Да, – отозвался Максим.

– А теперь вы – писатель и сценарист?

– Спорный вопрос. Не всякого, кто выбивает из клавиш искры по три часа в день, можно назвать писателем.

– Но вы написали хотя бы одну книгу?

Максим усмехнулся.

– Только одну и написал. А вот вторая никак не идет, хотя вымучиваю ее уже третий месяц.

– И о чем ваши книги?

– О мерзавцах. И о тех, кто их ловит. Но те, кто ловит, мало отличаются от самих мерзавцев.

– Ясно. – Взгляд Ники смягчился. – Вы пишете детективы, да?

– А что еще может писать бывший полицейский? Кроме этой мерзости, я ничего в жизни не знаю, вот и приходится вываливать ее на бумагу.

– А как ваша фамилия, может, я слышала?

– Вряд ли. У книжки был тираж пятнадцать тысяч экземпляров. А только в нашем районе Москвы живет двести тысяч человек. Во всей Москве – около десяти миллионов. Если бы моя книжка попала к вам в руки, я бы назвал это чудом.

Где-то в отдалении громыхнул гром. Ника взглянула на окно и слегка побледнела. Это не укрылось от взгляда Максима.

– Предлагаю сменить тему, – сказал он.

Ника перевела взгляд на него.

– Что?

– Сегодня день нашего заселения в «Умный дом». А у меня есть непочатая бутылка коньяка. Что, если мы выпьем по бокалу – в честь новоселья?

Ника растерялась:

– Даже не знаю… Я пришла сюда не пить…

– В такой день грех не выпить, – сказал Максим. – Кроме того, вы уже начали – я вижу это по блеску в ваших глазах.

– Обычно я не пью крепкие напитки…

– Я отпустил своего слугу прогуляться, – с улыбкой сказал Максим. – Так что я буду единственным свидетелем вашего «падения».

Он развернул кресло-коляску и покатил на кухню.

– Ну, вот, – тихо пробормотала Ника, когда он скрылся из глаз. – Пришла ругаться, а напросилась на суаре. Ну, как это называется, а!

Максим вернулся с бутылкой дорогого французского коньяка и пузатыми бокалами.

– И все же я не уверена, что хочу…

– Бросьте, – небрежно сказал Максим. – Представьте, что сегодня Новый год. Да, по сути, так оно и есть. С этого дня наша жизнь перевернется с ног на голову или наоборот, это уже как повезет.

Он открыл бутылку и разлил коньяк по бокалам.

– Перейдем на «ты»? – предложил Максим.

– Давай, – согласилась Ника.

Они чокнулись и отпили по глотку. После двух бокалов мартини глоток коньяка нежно ударил Нике в голову, мир вокруг преобразился, цвета стали мягче.

– Ты был ранен во время полицейской операции? – спросила она, глядя на Максима.

Он кивнул:

– Да.

– А ты… убивал людей?

– Пачками.

– Я серьезно.

– Ну, а если серьезно, то на такие вопросы я не отвечаю.

– Значит, убивал, – констатировала Ника.

Он поднес бокал к губам и посмотрел на нее поверх стеклянной кромки.

– Я стал в твоих глазах монстром?

– Да, пожалуй.

– Врешь. – Максим посмотрел на нее пристальнее, чем прежде. – В твоих глазах нет страха, а только интерес.

– Вот как? И что еще ты разглядел в моих глазах?

– Дикое любопытство. Тебе хочется знать, что чувствует убийца. Но не могу понять – зачем тебе это?

– Выдвини какую-нибудь версию, ты же полицейский.

– Бывший полицейский.

– Это не меняет дела.

Максим некоторое время молчал, глядя на то, как Ника пьет коньяк, а затем сказал:

– Хорошо. Рискну предположить, что ты хочешь сопоставить свои чувства с моими. Ты тоже кого-то убила, я прав?

Ника не ответила.

– По тому, как ты побледнела, я вижу, что угадал.

Она отпила еще глоток. Потом тихо произнесла:

– Да. Ты угадал. Это был мой отчим.

Ника удивилась тому, как быстро Максим справился с изумлением.

– Ему не нравились твои борщи и котлеты? – спросил он с усмешкой.

– Мне нравится, что ты говоришь об этом таким тоном, – сказала она. – Этот гад пытался изнасиловать Нюру. А она – его родная дочь.

– Мерзавец, – сказал Максим.

– Я тогда сильно мучилась и страдала. Целую неделю не могла ничего есть. Меня выворачивало наизнанку, а перед глазами все время стояло его лицо.

– А сейчас?

– А сейчас я не чувствую ничего. Ну, или почти ничего. И знаешь… иногда мне кажется, что я… Вот это меня и пугает.

– Не бойся. Мы все латентные убийцы, даже те, кто роняет слезы над стихами и занюхивает лимонад ромашками. Человеку свойственно убивать других людей. Вся история человечества – история убийств.

– Ты так говоришь, будто уговариваешь себя.

– Подумай сама – и ты со мной согласишься. Все эти цари, короли, полководцы, реформаторы – все они жуткие убийцы. А мы поклоняемся им, пишем про них книги, снимаем фильмы, ставим им памятники. А ведь каждый из этих героев даже не по колено – по горло в крови.

Он отпил из бокала, и Ника заметила, что рука его подрагивает.

– У тебя есть парень? – спросил вдруг Максим.

Она покачала головой:

– Нет.

– Это хорошо.

– Хорошо? – приподняла брови Ника.

Он вдруг протянул руку и легонько провел ладонью по ее волосам.

– Ты красивая, – сказал он мягко, почти нежно.

Она улыбнулась:

– Это я раньше была красивая. Лет десять назад. А сейчас я просто интересная. Талия у меня стала ни к черту, зато грудь увеличилась на размер.

– Вот как? – Максим улыбнулся. – Интересно было бы взглянуть.

Рука его скользнула с ее волос на шею, оттуда – к груди. Ника мягко отодвинула его руку. Максим вздохнул:

– Вот так всегда.

Он взял бутылку и наполнил бокалы. Затем потянулся за сигаретами.

– Нельзя так много пить, – сказала Ника. – И курить тоже.

– А то что? – иронично уточнил Максим. – У меня отнимутся ноги?

Ника хмыкнула:

– Ты всегда так мрачно шутишь?

– Угу. С тех пор, как превратился в обрубок.

Максим закурил.

– Интересно, у нас с тобой могло бы что-нибудь получиться? – снова заговорил он. – Не сейчас конечно, а когда я еще был нормальным человеком.

– Ты и сейчас нормальный, – сказала Ника.

– Угу. Не считая этого. – Он кивнул на свои ноги.

– Ты про ноги? – спросила Ника.

– Я про все, – сказал Макс.

Ника опустила взгляд и спросила:

– Что, все так плохо?

– Хуже некуда.

Она снова взглянула на его лицо. Сейчас, в свете настольной лампы, подчеркивающей жесткость и резкость его черт, оно показалось ей удивительно мужественным и красивым.

«У него лицо средневекового рыцаря, – подумала Ника. – Или викинга. Интересно, этот парень вообще хоть чего-нибудь боится? И вообще, способен ли бояться чего-нибудь человек, у которого такое лицо?»

Максим затянулся сигаретой, выпустил облачко бледно-голубого дыма и посмотрел, как оно медленно расплывается в воздухе.

– У меня был один случай… – проговорил он глуховатым и каким-то скрипучим голосом. – Не то чтобы жуткий, но довольно неприятный. В общем, однажды мне пришлось пятьдесят часов кряду просидеть в темном подвале, прикованным наручниками к трубе. Темнота там была… я даже не могу тебе передать какая. Полная тьма. Абсолютная! Ни единого отблеска, отсвета или блика. На вторые сутки я уже ни черта не понимал – где пол, где потолок, где я сам, сколько дней или часов прошло… И даже – кто я такой. – Максим невесело усмехнулся. – Полная дезориентация.

– Могу себе представить… – проговорила Ника, сочувственно глядя на него. – Ужас. Я бы, наверное, свихнулась.

– Я тоже, – усмехнулся Максим. – Когда через пятьдесят часов увидел луч фонарика – я задергался как паралитик и стал что-то кричать… Потом даже не помнил, что именно. Там даже не темнота была страшна. А то, что я думал: все, амба. Тьма никогда не закончится, и я так и околею в этом подвале, и найдут меня месяца через два обглоданного крысами. Так бы все и случилось, если бы одна маленькая девочка не увидела из окна, как меня, избитого, тащат в этот проклятый подвал.