Страсти по Веласкесу

– Анька, не хитри! Не будешь же отрицать, что он на тебя произвел впечатление?

– Нет, конечно. Признаю, под обаяние попала, но говорила только то, что хотела.

– Врешь же!

– Нет. Посуди сама. Я знала, что существует некий искусствовед по фамилии Бардин, и занимается он исключительно Веласкесом. Когда шла к нему, думала, встречу интеллигентного бесхитростного старичка, который только рад будет поделиться с заинтересованным лицом накопленными знаниями. А кого я встретила? Молодого матерого мужика, которому палец в рот не клади – откусит! Такой без всякой причины делиться информацией не станет. Как думаешь, что бы он мне рассказал?

– Историю создания картины.

– Точно! А потом бы добавил, что следы ее утеряны, и выпроводил меня вон. Заготовленная легенда сыграла в ящик, а мне его разговорить нужно было. Чувствовалось, в нем что-то такое… потаенное. А вот когда я сказала, что ищу картину, да еще заказчик чудит и скрывается, тут он заволновался. Тут уже ему самому со мной пообщаться захотелось. Недаром во дворе телефончик клянчил и влюбленным прикидывался.

– Скажешь, и про архив не по дури растрепала?

– Нет, конечно, – удивилась я. – Я же ничем не рисковала. Ну рассказала про внучку, деда с архивом, и что с того? Ему-то какая с того польза? Та часть бумаг, где говорилось об изъятии картины, уже находилась у меня. Не думаешь же ты, что ее два раза у разных семей изымали? И потом… не все же до донышка я ему выкладывала. Кое-что и себе оставляла!

– А польза от этой откровенности какая?

– Дарья, он крючок заглотнул. Теперь настала его очередь интерес к себе подогревать, чтобы контакт со мной не потерять. А это можно было сделать только одним способом: информацией делиться.

– Но ты пустила его по своему следу!

– И что? Я всегда была на шаг впереди. Я первой получала информацию, а он приходил вторым и, возможно, ничего не получал. Подумай сама: почти все, с кем я говорила, были женщинами. Причем уже далеко не молодыми, а значит, умудренными опытом. Мне их еще как-то удавалось разговорить, хотя, возможно, потом они все об этом жалели. А если сразу после меня Бардин являлся? Стали бы они снова что-то рассказывать ему, такому-то качку? Нет! Подозрительно все это выглядело.

– Выходит, Бардин тебе нравился, а ты его все равно за нос водила?

Я пожала плечами:

– Работа такая.

С этими словами я выскочила из машины и заспешила к подъезду.

Мне очень не хотелось нажимать кнопку звонка, но я сделала над собой усилие, и в следующую минуту он залился уже знакомой трелью. Подождав немного, собралась позвонить еще раз, но за дверью раздались торопливые шаги, и в проеме передо мной возник сияющий любезностью Виктор Петрович. По тому, как переменилось его лицо, и погасла приветливая улыбка, стало ясно, что ждал он не меня и появлению моему не рад. Я, собственно, тоже не особо рада была этой встрече, поэтому можно было считать, что мы квиты.

– Вы? – только и смог он выдавить из себя, пребывая в полной растерянности.

– Я пришла за своим имуществом, – без обиняков сообщила я, считая, что после нашей последней встречи вполне могу обойтись без реверансов.

Даже в полумраке прихожей было видно, как Бардин покраснел.

– Ах… Ну да… Конечно же… – невнятно забормотал он, отводя глаза.

Что он там высматривал, было неясно, но я стояла спокойно и терпеливо ждала, когда же наконец этот любитель старинной живописи придет в себя и пригласит меня войти. Ждать пришлось долго, что было вполне понятно: визита он не ожидал, и пережить мое появление ему было не просто. Наконец Бардин взял себя в руки и через силу произнес:

– Прошу.

Приглашение прозвучало холодно. В нем отсутствовал даже слабый намек на приветливость, и это, признаться, огорчало. В конце концов, не я его обворовала, а он меня. Хотя претензий у меня к нему не было (не мне клеймить других, коли сама, случалось, грешила), однако, как ни крути, Бардин был передо мной в долгу, и хотя бы из вежливости ему следовало изобразить доброжелательность. А он между тем совершенно не скрывал своей обиды на меня.

«Не умеет проигрывать», – с сожалением заключила я, теряя к нему последние капли интереса.

Честное слово, если бы не дело, повернулась бы спиной к этому слабаку и в ту же минуту забыла бы о его существовании. Желание так и поступить было огромным, но я решительно шагнула через порог, потому что то, ради чего я явилась, было важнее всех моих чувств и эмоций, вместе взятых.

Двигаясь по пятам за хозяином вглубь квартиры, я опять поразилась царившей в ней мертвой тишине.

«Нет, все-таки он живет один», – подумала я, и в тот же момент одна из выходящих в коридор дверей неожиданно приоткрылась. В образовавшуюся щель высунулась заспанная физиономия молоденькой девушки в легкомысленном домашнем халатике.

– Я слышала звонок… – только и успела она сказать, как Бардин грубо шикнул на нее:

– Закрой дверь. Это ко мне.

Голова девушки молниеносно скрылась, а Бардин смущенно покосился на меня.

– Ваша дочь? – невинно поинтересовалась я, с удовольствием наблюдая, как он меняется в лице.

– Жена.

Эта миленькая сценка, невольным свидетелем которой я стала, бесповоротно поставила точку в моем отношении к непревзойденному знатоку Веласкеса. Что касается самого Бардина, то настроение у него было окончательно испорчено, и в результате меня не то что чаем не стали угощать, мне даже присесть не предложили. Не успели мы войти в кабинет, как Бардин тут же полез в шкаф, извлек из его недр мой футляр и как ни в чем не бывало пробормотал:

– Извольте получить.

Пока я со всех сторон придирчиво осматривала свою собственность, Бардин глядеть на меня избегал, косил глазами в сторону и явно томился. По всему было видно, ему очень хотелось, чтобы я прихватила возвращенное мне имущество и без промедления исчезла. В мои планы, однако, столь быстрое расставание не входило, поэтому я водрузила футляр на стол и сварливо поинтересовалась:

– Надеюсь, все цело?

Заслышав мой голос, Бардин нервно вздрогнул и усилием воли заставил себя посмотреть мне в лицо.

– В каком смысле? – слегка севшим голосом проскрипел он.

– В широком, – язвительно ухмыльнулась я в ответ.

Бардин деликатно кашлянул, прочищая горло, и с видом оскорбленной добродетели заявил:

– Что касается кофра, то с ним все в абсолютном порядке. Я был предельно аккуратен. А если речь идет о картине, так вам доподлинно известно, что ее там не было.

– Как это не было? – грозно нахмурилась я. – Вы сперли у меня футляр с картиной внутри! И не нужно отпираться!

При слове «сперли» Бардин страдальчески поморщился. Оно было явно не из его лексикона и, как я и рассчитывала, больно резануло рафинированный слух любителя прекрасного.

– Да-да! И не нужно гримасничать! Именно так это и называется! Вы мое имущество сперли! – зловредно повторила я, с удовольствие смакуя так покоробившее Бардина словечко.

Несомненно, в тот момент я в его глазах выглядела не лучшим образом. Наглая хабалка, напрочь лишенная тонких чувств и способная учинить грандиозный скандал по самому незначительному поводу. Не самая лучшая моя роль, но играла я ее с истинным удовольствием, потому что уже довольно давно хотела поквитаться с Бардиным и за свою глупую влюбленность в него, и за его недостойную настоящего мужчины пакостность.

В ответ на мое заявление Бардин сердито заявил:

– Вы не можете обвинять меня в том, чего я не делал! Я не брал Веласкеса! Его там попросту не было!

Я изумленно округлила глаза:

– Кто говорит о Веласкесе? Его там действительно не было, врать не стану, но была другая, тоже ценная картина.

– Ах, вы о той мазне? – презрительно скривился Бардин.

– Это отнюдь не мазня, – сурово осадила его я, – а творение одной очень самобытной и талантливой художницы. Она подарила мне его, и мне не хотелось бы, чтобы с ее подарком что-то случилось.