Соперник Цезаря

- Вполне. Я всегда был достаточно милосердным, и меня никто не обвинит в природной жестокости. Жестокость бессмысленна. Лишь только я вижу, что кто-то из вождей готов подчиниться, уступить, пусть после бунта или даже войны, я протягиваю такому руку. Пусть это будет новый способ побеждать - состраданием и великодушием. Насчет того, до какой степени это возможно, мне кое-что приходит на ум, и многое можно придумать. Я прошу всех подумать об этом. - Цезарь закончил письмо и отложил тростинку.

- А та деревня, где всем мужчинам отрубили руки? Это тоже милосердие?

- Они напали на наших фуражиров, но я сохранил им жизнь. Галлы просили защитить их от германцев, - продолжал Цезарь, - наши союзники просили. Долг перед союзниками, долг патрона нельзя забывать.

- Сами они не могли себя защитить?

- О, нет! Знаешь, чем галлы отличаются от римлян? Они не умеют сопротивляться бедам. Насколько галлы смело и решительно начинают любые войны, настолько же они слабохарактерны и нестойки в перенесении неудач и поражений.

О да, римляне обладают удивительной стойкостью - этого у них не отнимешь. Никто не верил, что после Канн Рим сможет устоять против Ганнибала. А он не только устоял, но и весь круг земной - или почти весь - привел под свою власть.

Цезарь взял пилум, обернул вокруг него папирус, запечатал своей печатью и отдал Клодию.

- Выеду завтра утром, - сказал Клодий.

Полла лежала на деревянной самодельной кровати, накрывшись солдатским походным плащом, - одну из постелей любезно уступил Клодию писец Цезаря.

- Друиды говорят, сами мы не умираем, - сказала девушка. - Умирают только тела. Наши души вновь возвращаются и проживают новые жизни. Ты веришь в это?

- Может быть и так.

- Я верю. Как думаешь, кем ты будешь в новой жизни?

- Я… - Он задумался. - Буду править Римом. Прекрасным городом, самым прекрасным в мире, куда краше Афин или Александрии.

- Странно. Ты об этом мечтаешь? А я мечтаю, что мы с тобой будем жить в Массилии, ты сделаешься торговцем оливковым маслом. Я буду твоей женой. У нас будет трое детей. Все трое - мальчики.

- Массилия мне не нравится. Туда уезжают наши ссыльные. Мне бы не хотелось каждый день вдали от Рима видеть их кислые рожи.

- Тогда у нас будет небольшое имение, и мы будем растить хлеб, - предложила Полла. - Ты будешь высекать из мрамора статуи и подписывать их каким-нибудь знаменитым греческим именем - так делает один римский изгнанник в Массилии. Я его знаю. Его Венеры и Марсы стоят почти в каждом атрии нашего города.

- Ну, не знаю, смогу ли выдать обрубок мрамора с греческим именем за творение Мирона. Этому надо учиться. Все, что я сделал в своей жизни, - это статую Приапа для своей Альбанской усадьбы.

- Ты не похож на других. - Она смутилась на миг, или, вернее, изобразила смущение. - Тут для тебя хлеб и сыр.

Она соскочила с постели, положила перед ним на дубовый чурбак, служивший столом, ломоть хлеба и половину головки сыра. Клодий не стал говорить, что уже поел. Отрезал кинжалом кусок сыра. Она смотрела, как он ест, почти восторженно.

- А ты сама? - Он подвинул в ее сторону кусок хлеба. Губы ее изломились - то ли улыбка, то ли плаксивая гримаса стянула лицо.

Он налил из кувшина в чашу разбавленное вино, протянул ей, она отпила.

- Никто не приметил, что ты женщина? Женщине в лагере быть нельзя.

Она затрясла головой.

- Ну и прекрасно.

Он лег на кровать, притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.

Бросить просто так в лагере свою спутницу Клодий не мог - она оказала ему услугу, возможно, спасла жизнь не только ему, но и всему лагерю Квинта Цицерона. Клодий должен был вернуть благодеяние. Потому надо было спешно утром, до того, как поедет назад, найти для девушки пристанище в Самаробриве.

У всех городских ворот стояли римские караулы. Солдат в Самаробриву не пускали без пропусков. Таков приказ Цезаря: чтобы легионеры не проникали в город союзников и не безобразничали. Развлекаться солдатам позволялось за городской чертой. Тут уже построили несколько харчевен, лавок и лупанариев. Диплом сенатора, ^[149] разумеется, открыл Клодию ворота Самаробривы.

Почти сразу удалось отыскать какого-то торговца из Провинции и снять в его доме комнатку для Поллы. Романизированный галл, правда, потребовал плату за полгода вперед и цену заломил совершенно бессовестную, как будто это была комната не в каком-то крошечном городке в Белгике, а в самом Риме. Но Клодий не торговался, ему хотелось устроить девушку и знать, что ей ничто не угрожает. К тому же времени искать другое пристанище не было. Полла относилась к его хлопотам равнодушно. Казалось, ее не занимало, будет ли у нее завтра крыша над головой, или ее бросят посреди дороги, как дешевую солдатскую потаскушку. Клодий отдал ей все золото, какое было при нем, все равно в пути к лагерю Цицерона и обратно оно не понадобится.

Прощаясь, крепко поцеловал девушку в губы.

- Мы еще увидимся, - пообещала она.

Картина IV. Друиды

Галлия восстала. Но галлы проиграют. Потому что римляне есть римляне, и у римлян есть Цезарь.

Из записок Публия Клодия Пульхра

Клодий ехал рысью. Данное поручение его не слишком беспокоило - дорогу он знал. Ехать было не так уж далеко, главная опасность исходила от галльских отрядов. Правда, вид у Клодия был совершенно варварский, а его дар лицедейства и тут сослужил неоценимую службу. Вот только Клодий почти не знал местного наречия. С помощью Поллы он выучил пять или шесть слов, как показалось Клодию, самых необходимых. Но он не был уверен, что поймет, если его о чем-нибудь спросят аборигены.

Езда в одиночестве располагала к раздумьям - о себе, о Цезаре, о Риме. Встреча с Цезарем удивила. То, что император не пожелал говорить о Юлии, - это решение понятное и естественное для римлянина, который прячет свою боль, а не выставляет напоказ. Но о римских делах Цезарь не обмолвился ни словом, и это показалось странным. Как будто он здесь, в Галлии, уже не зависел от того, что творилось в Городе. Казалось, императора волновали только местные проблемы: восставшие галлы и попавшие в засаду легионы. «Полузнайка», - называл Цезаря покойный Катулл. Полузнайка… Так чего хочет этот полузнайка, и почему в Риме его так боятся?… Да, Цезарь по одну сторону Альп, Рим - по другую. На галльское золото Цезарь покупает себе сторонников. На сокровища Востока Помпей их перекупит. Потом начнут сорить золотом оптиматы - но у тех возможностей куда меньше. Наконец Клодий предложит свою цену - через клиента Гая место в списке на бесплатный хлеб. Но ведь так нельзя - постоянно перекупать друг у друга горстку продажных бездельников. Когда-то народный трибун Ливий Друз пытался опереться на провинциалов. Друза убили, но дело кончилось войной. Право голосовать италики получили. Но то - лишь название, а не подлинные голоса. Если создать консилий…

«Консилий», - цокали копыта по мерзлой земле…

Одним этим решением Клодий купит себе надолго - на всю жизнь - тысячи голосов. Ему мнилось в шелесте деревьев, что он слышит эти голоса. Одним ударом он свалит и Цезаря, и Помпея…

«Консилий», - ударяли о землю копыта.

А если расписать еще по трибам вольноотпущенников, то тогда Римом будет править Клодий. Один только Публий Клодий…

Надо принять закон о консилии. Принять закон, против которого восстанут все - и Цезарь, и Помпей, и сенат. Весь вопрос в том, как Клодию всех обхитрить?