Импортный свидетель (сборник)

Инъекция в мозг была сделана сорока семи пациентам, а не пятидесяти потому, что троим ввести иглу не удалось. Двое из них оказались русскими военнопленными моряками, один — черногорцем пастухом, два года назад пасшим отару овец на скалистых склонах, высящихся над приморским городком Будвой, древние стены которого облизывает прибойными волнами прозрачно синяя Адриатика.

Эти трое, приведенные в лабораторию, отказались подчиниться врачу. А когда их пытались усадить в специальные кресла силой, они, переглянувшись между собой, ударами кулаков разбили фарфоровую подставку столика с приготовленными для них иглами и разнесли бы все, что попалось им под руки в этой лаборатории, если бы Мильнер тремя точными выстрелами не уложил их всех прямо на руки подбежавшим от дверей охранникам, успевшим подхватить и выволочь заливающихся кровью людей в коридор, где их затоптали ногами.

Эта сцена прервала работу Войтецкого почти на час, потому что у него дрожали руки и он не мог ввести иглы следующим пациентам с надлежащей точностью. Все-таки Мильнер высказал на этот раз свое одобрение Войтецкому, который, по его мнению, вел себя достаточно спокойно. А сам Войтецкий, выслушивая слова одобрения, подумал, что, когда те трое накинулись на его столик, он просто не успел напугаться.

Позже Отто Альмединген, наблюдавший за всей этой сценой издалека, из другого угла лаборатории, сказал, что все-таки троим в безумной, но несомненной храбрости не откажешь: они должны были превосходно знать, чем кончается здесь любое, хотя бы малейшее, сопротивление, и этот их последний жест не был совершен в состоянии аффекта, ибо, взбунтовавшись одновременно, они явно сговорились заранее, хотя бы за несколько минут до того, как были все трое вместе введены в лабораторию.

— Вы могли бы мне рассказать их биографии? — спросил при Войтецком и Неде Тилич Отто Альмединген. — Вам, конечно, биографии их известны.

Желая поскорее успокоить расходившиеся нервы Войтецкого, Мильнер ответил:

— Известны. Но очень мало. Вот первый, этот высокого роста русский. Он коммунист, фанатик, подвергался пыткам еще в подвале за буйное поведение, но все выдерживал. Он числился у нас под именем «Миша», так как никому не открыл своей фамилии.

Далее Мильнер рассказал:

— Нам известно только, что в октябре сорок первого года он в составе десанта балтийских моряков, направленного из Кронштадта, высадился на берег в Петергофе, где в царском парке русские фанатики трое суток вели безнадежный бой. Их было примерно пятьсот. К ним на подмогу из Кронштадта было выслано на катерах подкрепление, но ему высадиться не удалось. Сопротивлялись моряки отчаянно, нанесли нашим большие потери, прежде чем сами были почти полностью ликвидированы. Прорвались в леса, вероятно, всего десятка полтора-два… Этот и с ним трое других сумели выбраться из котла и где-то за Лугой недели через три напали на штабной автомобиль нашей авиаполевой дивизии. Убили двух офицеров, шофера и солдата охраны. Переодевшись в их форму, промчались чуть ли не до Пскова. Там были задержаны, отстреливались, пока не полегли все четверо… Трое оказались убитыми, а этот — тяжело раненным. Долго лежал в Пскове или под Псковом, наши выходили. Нужны были его показания. Его выходили, но ничего, кроме только что рассказанного мною, от него не добились. Этот человек, подвергавшийся физическим воздействиям, скажу откровенно, вызывал к себе уважение. Это был наш лютый враг, но таких врагов мы в нашей пропаганде иногда даже ставим в пример гит-лерюгенду. Храбрость есть храбрость. К сожалению для нас, у русских коммунистов много таких фанатиков. Если бы не они, Москва и Ленинград давно были бы уже нашими.

— А второй? — спросил Альмединген.

— А второй был выловлен там же, в Финском заливе, за месяц до этого десанта, после падения Таллинна и потопления множества ушедших из него русских кораблей… Тоже держался стойко, если дожил до этого дня. О нем мне мало известно, но он подвергался у нас наказанию за систематическую передачу своей порции хлеба какой-то беременной женщине, пока она не была ликвидирована… Он тоже здоровяк, а истощил себя так, что, наметив его на перевод в ту же секцию, мы чуть было не отказались от него. Но когда стали следить, чтобы он съедал все, что ему было сверх нормы положено, он быстро окреп, и мы решили сохранить его как доброкачественный материал для ваших, герр Войтецкий, экспериментов. А третий, я обращаю ваше внимание, фрау Тилич, ваш соотечественник из Югославии. В партизаны пошел, чтобы бороться против итальянцев, высадившихся вблизи Которского залива… Тоже был ранен. Титовцы увезли его в глубь страны, там он вылечился, а вскоре попался нашим органам в Южном Банате — наши колонисты, местные швабы, выдали… Подробности меня не интересовали, интересовала его физическая сила. Уж очень кряжист, вынослив был… Сейчас я почти жалею, что я столь меткий стрелок и первой пулей укладываю наповал… Ну а теперь скажите, господин Войтецкий, вы довольны результатами сегодняшнего эксперимента?

— Они выяснятся, герр Мильнер, в ближайшее время. За ними требуется только особое медицинское наблюдение… Все ли как надо сделано?

— Можете быть уверены. Они считаются важнейшими клиническими пациентами… Вечером вы, конечно, будете совершать обход?

— Да, конечно, вместе со всеми вами! — ответил Войтецкий.

— У меня для вас сюрприз, — вдруг сказал Мильнер, как будто вспомнил какую-то мелочь, — сюда вскоре прибудет ваша супруга фрау Тильда.

Постановление

об избрании меры пресечения

г, Москва

Заместитель Главного военного прокурора генерал-майор юстиции С. П. Каштанов, рассмотрев материалы уголовного дела № 21/38 по обвинению Левитина А А в преступлении, предусмотренном ст. 65 УК РСФСР, установил:

Расследование уголовного дела по обвинению бывшего заведующего Литературным кафе Левитина А А в шпионаже в пользу иностранного государства и с этой целью похитившего личное имущество советского гражданина Вождаева В. В., могущее представлять интерес для зарубежных спецслужб, закончено и дело поступило в прокуратуру.

С учетом характера общественной опасности деятельности Левитина А А, руководствуясь ст. ст. 91, 92, 96 УПК РСФСР, постановил:

1. Избрать меру пресечения Левитину А. А. — заключение под стражу.

2. Направить настоящее постановление для исполнения начальнику следственного изолятора № 1 г. Москвы.

Заместитель Главного военного прокурора генерал-майор юстиции С. П. Каштанов

Часть 3. АВТОГРАФЫ ИЗУВЕРОВ

1

— Неужели все это правда, фрау Гильда? — спросил пораженный Кудинов.

— Естественно, что вы мне не верите, меня и саму проверяли на психогенность неоднократно. Увы, хотя слишком все это непостижимо, но ведь вам лучше, чем мне, должно быть известно, что то, чем занимался мой муж, не было преступлением против Бога, а всего лишь против человечества. Так думали изуверы и считали, что помогают Богу совершенствовать планету, создают абсолютную нацию.

— Но вы же не будете утверждать, что описанный вами остров был на картах мира? — не обратив внимания на старухины сентенции, спросил Кудинов.

— На больших картах он, быть может, и был, но большие карты хранятся у больших людей, а на маленьких его, конечно, было не видно.

— Но остров этот жюль-верновская фантазия, миф?

— Ошибаетесь. Жюль Верн писал о добре и добрых людях. А я вам рассказала о величайших преступлениях против человечества. И не все еще рассказала, потому что знаю сотую часть того, что было. А мы все вместе не знаем и тысячной части того, что есть теперь.

— Но почему в таком случае вы столько лет молчали и не давали никакой информации человечеству? Быть может, не было бы многих безобразий на земле из тех, на которые вы намекнули.

— Вы всерьез это говорите?

— Конечно, всерьез.

— Мой муж, Мирослав Войтецкий, всегда считал, что человечество, мы все без разбора — это живой организм и что если часть его больна какой-то инфекцией — эту часть можно называть «нацизмом в Третьем рейхе», то весь организм должен чувствовать эту боль и бороться с пораженными клетками. А близлежащие клетки пораженный участок попросту уничтожит. Я была той самой близлежащей клеткой, а вы предлагаете мне остановить на ходу курьерский поезд.