Вестники несчастья (сборник)

— Ну, хотя бы какие-нибудь признания, — сказал я, подыгрывая ему.

— Неужели вы действительно полагаете, что это моих рук дело? Вопрос был для меня неожиданным.

— Не знаю, — откровенно признался я. — Не думаю, потому что по ряду причин это было бы вам не на руку.

— И у меня точно такой подход.

— Кто же тогда, по вашему мнению, мог сделать это?

Он оглянулся по сторонам. Затем пальцем быстро нарисовал женский торс на песке. Я невольно обратил внимание, с какой легкостью он это делал, почти не глядя на линии — крайне неожиданно для художника-абстракциониста.

— Не знаю, что и сказать, — произнес он. — У меня есть только предчувствие. Все происшедшее ставит меня, как и всех остальных, в тупик. Единственная разница, что большинство из гостей уверены в том, что убийца это я. Хотите верьте, хотите нет, но я не мог совершить ни одного убийства.

Это произвело нужный эффект. Я даже посмотрел на него с некоторым изумлением.

— Вы хотите сказать, что…

— Сегодня ночью, когда был убит Флетчер, если это действительно произошло до четверти второго, до вашего появления на пляже с Рэнданом, я был с Элли Клейпул.

Вот это поистине была новость. Теперь понятно, почему Гривз был так мрачен сегодня утром.

— Вы сказали об этом полиции?

— Даже с некоторым удовольствием.

— Они поверили вам?

— Им оставалось только спросить Элли.

— Но она, кажется, в истерике и даже без сознания, разве не так?

Он слегка нахмурился.

— Так утверждают. Но когда она вновь придет в себя, они выяснят, что ни я, ни Элли, если уж на то пошло, не могли бы убить ее брата.

Некоторое время мы помолчали. Я пытался вспомнить, что происходило прошлой ночью, раздавались ли какие-нибудь звуки, когда мы с Рэнданом шли вокруг дома. Были ли следы на песке. Единственное, что я вспомнил, — огромный темный дом на фоне лунного неба. Темный! Кажется, я наконец-то нашел прореху в этой истории.

— Вы что же, беседовали с мисс Клейпул в темноте? Ведь в доме не было ни огонька, когда мы подошли к нему.

— Мы сидели на веранде, освещенной лунным светом.

— На веранде, выходящей на террасу?

— Нет, с южной стороны, там, где площадка для гольфа.

— Интересно, а где же были полицейские?

— Один все время ходил вокруг дома, а другой искал свечи, которые дворецкий никак не мог найти. У полицейского был фонарь, — добавил он и пальцем проткнул фигуру, нарисованную на песке.

— Вы больше ничего не хотите мне сообщить? — спросил я доверительным тоном, пытаясь расположить к себе собеседника. — Завтра я отправляю очередную статью и…

— Вы можете просто подчеркнуть, что я был с мисс Клейпул, когда был-убит ее брат. Кроме того, упомяните, что моя жена имела привычку принимать для успокоения нервов большие дозы снотворного в любое время дня и ночи. Я пытался объяснить все полиции, но они, видимо, посчитали это маловероятным. Возможно, сейчас они отнесутся более серьезно.

— Вы считаете, что миссис Брекстон никто не убивал? Что она сама приняла лекарство?

— Уверен в этом. Поверьте, ее смерть была сюрпризом не только для нее, но и для всех нас.

— А вам не кажется, что она хотела покончить с собой? Уплыть подальше от берега, где она знала, что обязательно утонет?

— Покончить с собой? Да она мечтала жить вечность! Вот какой человек она!

Но он не стал развивать эту мысль дальше, и вскоре мы повернули к дому. Полицейский в штатском продолжал следить за нами с высоты террасы.

В тот же день к нам нагрянула Лиз, и мы с ней пешком отправились вдоль берега в клуб. Полицейскому явно было не до меня.

В малиновом бикини Лиз была просто очаровательна. Глядя, как она бредет по песку, любуясь ее длинными прямыми с гладкой кожей ногами, которыми она поддевала ракушки и высохшие морские звезды, я невольно забыл все свои тревоги.

Но Лиз не позволила мне забыть об убийствах. Она прочитала не только мою статью, опубликованную в «Глоуб», но и другие, издания.

— Думаю, тебе грозит опасность, — заявила она после того, как перечислила все кровавые подробности, которые успела почерпнуть из газет.

— Я так не думаю, Лиз, да и что я могу поделать?

Я, конечно, пытался извлечь из сложившейся ситуации всю возможную выгоду. Мысль о том, что она могла эротически возбуждаться, зная о той опасности, которой подвергается ее мужчина (ср.: поведение женщин в годы войны), была привлекательной, но не соответствовала истине. Насколько я понимаю, у Лиз вообще отсутствовало воображение, однако она, как большинство женщин, считала, что если женщина не вмешается и не восстановит прежний статус-кво, все станет значительно хуже. Правда, помочь Лиз ничем не могла, лишь только советом.

— Тебе нужно уехать, вот и все. Они не могут удерживать тебя. Единственное, что они могут сделать, и самое худшее — вызвать тебя в суд в качестве свидетеля.

Драматические последствия такого шага, казалось, привлекали ее. Она довольно слабо представляла себе технику суда, но все равно — в волнении она была просто прекрасна. Глаза ее горели огнем, а на щеках даже сквозь загар появился яркий румянец.

Мы маневрировали среди дюн, пока не оказались у клуба. Она была так занята мыслью о моем вызволении, что с опозданием обратила внимание на то, что мы скрыты ото всех тремя дюнами, которые, хотя и не похожие на горы Айдахо, напоминали собой треугольник из остроконечных холмов. Сперва она стала сопротивляться, затем просто закрыла глаза, и мы окунулись в блаженство любви в колыбели из белого горячего песка с голубым небом над головами.

Затем мы отдыхали, а наши сердца бились в унисон. Наконец-то я расслабился — впервые за последние два напряженных дня. Кроме нашей любви, все остальное казалось неважным. Но затем практичная Лиз села и стала надевать свой бикини, который я безжалостно смял во время нашей верблюжьей игры.

Я ждал какого-нибудь слова любви.

— Знаешь, дорогой, — наконец произнесла Лиз, — есть такая вещь как кровать, хотя, может быть, это и звучит старомодно.

«Так тебе и надо, — подумал я, — чего ждал, то и получил».

— Уверен, что тебе было не так удобно, как мне, — сказал я, надевая на себя спортивные брюки, правда сперва выбив песок, набившийся в самые сокровенные места.

— Ты мало знаешь женщин, — нежно произнесла Лиз. — Я принесу тебе рисунки и покажу различия между нашей анатомией и вашей, напоминающей собой удивительно простую, даже вульгарную туалетную систему.

— Значит, женщина — это нечто совершенное?

— Вот именно. Первоклассное. Мы символ вечности. Врата в действительность, в саму жизнь. Все мужчины завидуют нам, потому что мы можем рожать детей. Вместо того, чтобы шляться с этими висящими трубками, мы…

— Сексуальный шовинизм, — прервал я ее и повалил на песок. Правда, на сей раз заниматься любовью мы не стали. Мы просто лежали и загорали, пока жара не стала невыносимой. Затем, обливаясь потом, мы побежали к клубу, который был всего в нескольких ярдах от нас.

Днем «Лейдирок» напоминает собой своеобразный морской корабль с развевающимися флагами, бассейном для детского купания, террасой для серьезных пьяниц, рядами маленьких пляжных домиков — так называемых «каван», — образцовый клуб на образцовом пляже, полный образцовых членов, если не столпов, то, по крайней мере, больших шишек национального общества.

Я чувствовал себя несколько нервозно, когда Лиз представила меня своей тете. Та восседала вместе с группой полных среднего возраста дам в ярких цветастых платьях и широких шляпах под полосатым зонтиком. Все они пили чай. Я абсолютно уверен, что наша похоть была видна невооруженным глазом, правда, об этом свидетельствовало только одно — наши разгоряченные лица и потные тела в довольно прохладный день. В остальном ничто не говорило о наших недавних занятиях. Заявив, что в нашем возрасте уже поздновато устраивать гонки по песку, тетушка милостиво нас отпустила.

— Надо же! Она назвала это гонками! — проиронизировал я.