Мертвый сезон в агентстве Глория

– Мы тоже не пальцем деланные, – возразил Леня, хотя было заметно, что он маленько сник. – Мы тоже кое-чего соображаем. И газетки почитываем, и телевизор смотрим…

– Мы – это кто?

– Братья мои. Да и я сам.

– А кстати, какую лапшу тебе вешал Комар, когда уговаривал на пластическую операцию? Он же не мог сказать, что тебя готовит на роль «каплуна»…

– Много чего болтал…

– Например?

– Ну говорил, что у каждого богатого человека имеется свой двойник, – неохотно ответил Леня. – Что он вроде бы как телохранитель. В отдельных рискованных ситуациях. А за риск отдельная же и плата.

– И ты поверил?

– А за такие бабки, что Комар отстегнул, я во что хотите поверю!… Это потом я стал кое-что понимать, да было уже поздно, у него кругом свои люди. Да и дело было сделано.

– Братья остались в Греции?

– Вам-то что? – помедлив, ответил Леня. – Если надо…

– А они тебя хоть узнали после операции?

– Так я сразу в Штаты рванул.

– С братьями?

Андриканис посмотрел на Кротова тяжелым взглядом и не ответил.

– Боюсь, скоро исчезнешь ты, Леня, из этого мира, – вздохнул Кротов. – И никакие братья тебе не помогут. Сам же говоришь, следят за тобой люди Комара… А если братья попробуют ему помешать, то пойдут следом за тобой, это хоть соображаешь? Зря приволок их сюда. У Комара гигантские деньги, он на них какую хочешь мафию купит, и не вам тягаться с ним.

– Это еще вопрос… – неуверенно проговорил грек и замолчал.

– Вот то-то и оно, – правильно расценил его сомнения Кротов. – Я ж не спрашиваю, сколько Комар тебе заплатил. Да пусть даже миллион долларов! А этих «лимонов» «зеленых» у него больше сотни. Ты в Гарлеме уже не первый день и знаешь, что даже за сотню баксов и тебя, и твоих братцев здесь пришьют, и не охнут! Видишь ведь, какой народец тут ошивается?

– Народец поганый, – согласился Андриканис. – А вот насчет миллиона ты загнул.

– Неужели согласился на меньшее?! – изумился Кротов.

– Двести тысяч и пять кусков ежемесячно.

– Наколол он тебя, Леня. Плохо с ним торговался. Дешево оценил свою жизнь… Это, впрочем, понятно. Сидел, поди, на мели? Да и семье ничего особо не светило… А поторговался бы, мог запросто и миллион отхватить. У Комара все равно тогда другого выхода не было. Полиция шла за ним по пятам. Интерпол. Слыхал ведь про такую организацию? И наша, российская. ФСБ.

– Да почем мне знать, что вы из уголовки?! – вдруг сорвался, закричал Леня. – Лепите мне тут! А вдруг вы люди Комара?!

– Да были бы мы людьми Комара, только за одни эти твои слова давно бы устроили тебе харакири. А мы серьезное дело предлагаем. После которого при тебе останется и твоя жизнь, и деньги тоже останутся, и братья не пострадают. Правда, вот личико обратно исправить у нас не получится.

– Так что за дело?! Я пока ничего не слышал!

– Спокойно. Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Нормально.

– Не врешь?

– А зачем?

– Резонно. Русский мат не забыл?

– Че-го? – даже растерялся Леня. – Да кто ж его забудет-то! Только зачем он мне сейчас? Вас послать?

– Нет, – рассмеялся Кротов, – послать надо, и как можно крепче, Валерия Михайловича Комара. Знаешь его телефон?

Андриканис молчал, то ли что-то соображая, то ли вообще не врубаясь в ситуацию. На лице его была полнейшая растерянность.

– По его телефону я звонить не могу, – сказал наконец.

– Это почему?

– Нельзя. Не велено. Только когда уже полный край.

– Так он уже и наступил. Не тушуйся, вот тебе моя трубка, – сказал Кротов, протягивая телефон, – набирай номер и говори.

– А чего говорить? – окончательно растерялся Леня.

– Сначала отматери его от всей полноты души. Как в лучшие свои времена. А потом скажешь ему, что раскусил, мол, его, подлеца, ну и так далее. Чем злей, тем лучше. Что он будет тебе кричать, не слушай. Говори, что находишься в аэропорту Кеннеди, поскольку улетаешь на родину, в православное государство Грецию. А на него, на Комара, стало быть, кладешь и так далее. Ясна задача?

Леня, поочередно оглядывая всех, молчал, соображая.

– Послать можно, отчего не послать… Только я братьев предупредить должен.

– Им позвонишь уже из аэропорта, – жестко сказал Кротов, и Андриканис не нашелся что возразить, лишь спросил:

– А я и в самом деле в аэропорт поеду?

– Ну а как же!

– А потом?

– Потом свободен. На все четыре стороны. Нам Комар нужен, а не ты.

– Выпить можно? – Леня, кажется, решился.

– Моего? – засмеялся Кротов, и остальные его дружно поддержали.

– Нет уж, хватит, – улыбнулся и Андриканис.

– Денис Андреевич, дайте ему бутылку. Но только после телефонного разговора.

– Так там мало! – возразил было осмелевший Леня.

– Закончим дело – хоть залейся.

– Придется, – пробурчал грек и стал набирать номер.

До определенного времени Валерий Михайлович Комар и не догадывался, что у него широкая натура. Гулять на всю бухгалтерскую зарплату было просто смешно, а дальше жить на что? Когда же он стал владельцем кабинета на собственной фирме, то поначалу держался скромно уже из соображений перспективы своего дальнейшего роста в бизнесе. Лафа с фирмой быстро кончилась, поскольку и создавалась-то она, как он скоро понял, ради ста двадцати миллионов, уведенных с завода «Кристалл». Далее – Гохран, зарубежные поездки, вояжи, серьезные партнеры. Им российским барством глаза не замылишь. Дома не развернешься как хотелось бы – из чувства самосохранения. Это какой-нибудь вчерашний уголовник может позволить себе все, что душе угодно, – он может и миллион баксов в рюкзаке таскать. Ему не зазорно. А ты чиновник, и у тебя любая клякса способна спросить: откуда взял? За границей тем более: обязательно найдется чей-то заинтересованный глаз, который обязательно уследит и доложит, школа-то старая. Вот и крутись себе между возможностями и реализацией собственных желаний, как между мифологическими Сциллой и Харибдой…

Никто не посвящал Комара в подробности аферы, которую, как он однажды понял, замыслили Пучков, Маркин и активно помогавший им Бояров. И то, что сам он занимается аферой, тоже уяснил не сразу. Сильно задело другое. Получалось, что его попросту использовали для достижения своих целей, чтобы затем отшвырнуть в сторону. Но почему же он должен оказаться в данной игре пешкой? И вот тогда, помимо постоянно сдерживаемой страсти к свободной, полнокровной жизни, в коей ты сам себе хозяин, возникла обида за собственную униженную гордость. Он что же, обязан всю жизнь в холуях чьих-то бегать? Подай, прими, поди вон? Создай фирму, переведи денежки, отдай дяде и получи крохи с чужого стола? Дудки!