Дотянуться до моря (СИ)

Остачний испугался. «Ну, зачем так-то? — примирительно заюлил он, не глядя Аббасу в глаза. — Разумеется, мы можем договориться». И — пообещал Аббасу, что вернет деньги. «Вы твердо даете мне в этом честное мужское слово?» — переспросил Аббас. «Даю слово», — в точности, как герой актера Леонида Марков в фильме «Долг», сказал Остачний. Аббас поверил, и это была точка невозврата.

Вся зима, весна и начало лета 2000-го были посвящены встречам Аббаса с Остачним по вопросам урегулирования проблемы. Сначала Остачний предлагал квартиру, и Аббас ездил по объектам «НСХ», смотрел разные варианты. Но ни один из них в итоге не устроил, и все вернулось к деньгам. Потом оказалось, что денег в кассе нет, и надо подождать «недельку-другую», пока не продастся какая-нибудь квартира в одной из новостроек. Наконец, в начале июля Остачний позвонил и сказал, что он готов отдать первый транш — пятьдесят тысяч долларов. Встречу назначили на 12 июля в офисе «НСХ».

— Я отвела Дашку в школу и сидела дома, а Аббас уехал встречаться с Остачним, — говорила Ива. — Он был в прекрасном настроении, вечером мы обсуждали покупку новой квартиры, даже лучше, чем та, злосчастная, и дешевле. Прямо от Остачнего Аббас собирался ехать к застройщику делать первый взнос. Но вместо этого через три часа он вернулся домой в сопровождении кучи ментов и в наручниках. Мне он успел сказать, что Остачний его подставил, и ему «шьют» 163-ю статью, вымогательство, до 14 лет. Менты сунули мне под нос ордер на обыск и закрыли меня на кухне, но все было слышно. Они начали шмонать, но долго не искали, потому что в бельевом шкафу у нас обнаружился пакет с кокаином, или героином, не знаю. Все загалдели, полезли к Аббасу в джинсы и вытащили у него из заднего кармана еще пакетик с порошком. Аббас закричал: «Суки, подстава!», но понятые, которые были с ментами, закивали — мол, видели, видели. Они и меня спрашивали, давно ли мой муж употребляет наркотики? Я отвечала, что, конечно, мой муж не употребляет наркотики и что всем очевидно, что пакеты нам подбросили, а их главный так серьезно сказал понятым, что, наверное, я тоже наркоманка. Я спросила, не наркоманка ли, по его мнению, также и наша семилетняя дочь, на что мент сказал, что он это вполне допускает, и что таких, как мы, нужно лишать родительских прав. Аббас сидел на табуретке посреди комнаты с руками, скованными за спиной, и был в полной прострации. И тут один мент, типа, сочувствующий, предложил ему попить. И я, же дура, не сообразила тоже! Он пошел на кухню, налил воды в стакан и чего-то замешкался. Принес стакан, дал Аббасу — тот выпил взахлеб, текло по подбородку, — понятно, сушняк какой от таких нервов. И тут как закричит: «Вода горькая, вода горькая!» Вскочил с табуретки, согнулся, типа, хотел блевануть, но наручники же, два пальца в рот не сунешь. Его усадили, прижали к табуретке. Старший мент говорит так серьезно и радостно: «Ну, вот, теперь не открутишься, наркоман проклятый! Давайте, товарищи, подписывать бумаги». И все — понятые подписали. Я прочитала — в шкафу якобы нашли полкило героина, а в кармане у него — полтора грамма кокса. Я знаю — это гигантские количества. Аббаса забрали, он в дверях посмотрел на меня с такой тоской, до сих пор душу рвет. Вчера утром позвонил этот мент, сказал, что ему предъявили обвинение по статье 163 часть 2 и по 228 в особо крупных размерах, это наркотики. По первой ему светит семь лет, по второй — вообще десятка.

И, видимо, не в силах больше сдерживаться, Ива зарыдала. Мужики снова заскрипели шеями, ожгли меня осуждающими взглядами — эх, что ж ты такую кралю плакать заставляешь? На аборт денег, что ли, жалко? Теперь я хмуро крутил по скатерти стакан, — ну, не по голове же ее гладить в утешение, в самом-то деле?! Да, дела-а… Кроме как «полный пи…дец» и сказать-то нечего.

— Чем я могу помочь? — наконец, по-деловому спросил я.

— Да я даже и не знаю, — гнусавя. ответила Ива, с помощью платка борясь с тем, что текло из глаз и из носа. — Денег я не прошу, хоть дома ни копейки, денег обещал Борис дать. Ездить нужно по всяким делам, туда-сюда, передачи возить, мне не на чем. Адвокат нужен, нет у вас знакомого хорошего адвоката?

Я тут же бросился звонить Ведецкому, хотя прекрасно помнил, что Александр Алексеевич — не «уголовник», а «гражданский» адвокат. Ведецкий ответил, выслушал, сказал, что, разумеется, у него есть хороший знакомый — прекрасный адвокат по подобного рода делам и сразу же продиктовал телефон. Ива записала номер и подняла на меня глаза, полные благодарности.

— Я очень благодарна вам, Арсений Андреевич, — сказал она, — что вы приехали, что выслушиваете тут мои сопли и предлагаете помощь. Я примерно представляю, на чем испортились ваши с Аббасом отношения и прекрасно понимаю, что он был… как бы это сказать… неправ. Вы — благородный человек. Не уверена, что на вашем месте Аббас поступил бы так же.

Я сдержанно кивнул, хотя на самом деле мне очень, о-очень приятно было слышать такое про себя. Или — такое из уст Ивы Эскеровой?

Весь остаток лета я мотался с Ивой по делам ее мужа и, если бы не Питкес, это не могло бы не отразиться на бизнесе. Но Самойлыч был надежен, как Третьяк в воротах, а мы ездили к адвокатам, встречались с журналистами, милицейскими чинами, просто с нужными людьми. Через одного телевизионщика — бывшего ВИДовца, которому мы на «ура» сделали одну из первых Аббасовских квартир, вышли на известного юриста-правозащитника Харчевского. Правда, правозащитник делом заниматься отказался, сославшись на то, что как-то все грязновато, наркотики, на самом деле шепнув другу-ВИДовцу на ушко, что переть против «сам знаешь кого» — он не Александр Матросов, отнюдь. Через Жору-Скальпа, с которым и у меня сохранились наилучшие отношения, закинули в СИЗО, где держали Аббаса, «маляву», о том, что этот человек, хоть не из «пиковых», но непростой, и относится к нему нужно с уважением.

Следствие шло в направлении, похоже, указанном лично товарищем Министром, и как ни старались адвокаты, заменить Аббасу меру пресечения с «содержания под стражей» на «подписку о невыезде» не выходило. Самым главным аргументом обвинения было то, что в организме Аббаса были обнаружены опиаты — напоить задержанного «заряженной» водичкой у ментов вышло на славу. Следак-капитан рыл землю, не принимая никаких доказательств защиты, упорно ведя дело к передаче в суд именно по этим статьям, обе из которых были в те годы очень «популярны» у судей — статистика «посадок» по ним не предвещала «вымогателю-наркоману» ничего хорошего.

За это время мы с Ивой очень сблизились, в смысле — подружились. Она оказалась гораздо умнее, чем я представлял ее раньше, может быть, потому, что сейчас ей не нужно было прятать мозги за вывеской примерной матери и домохозяйки. Или, может быть, потому, что ее не подавлял сейчас своим интеллектом Аббас? А еще она могла понять и поддержать какую-нибудь шутку с закавыкой, и пошутить сама, и у нас получалось долго и непринужденно обсуждать разные темы без того, чтобы неловкое молчание повисло между нами. Мы почти сразу и очень органично перешли на «ты». Мне было с ней — хорошо? Пожалуй, «немного» не то слово, — скорее, комфортно, и я был абсолютно уверен, что и ей со мной — тоже. Как бы о ни было, в спектре моих наблюдений за Ивой Эскеровой явно начали проступать цвета интереса к ней, не только как к женщине, но и как к личности.

Адвокаты говорили, что никак нельзя допустить, чтобы в суд Аббаса привезли из тюрьмы — и примета плохая, да и дожидаться суда дома или в душной общей камере — как говорят в Одессе, две большие разницы. Поскольку решить этот вопрос через следователя возможным не представлялось, начали искать заходы, что называется, «через верх». В результате через адвоката, которого посоветовал Ведецкий, вышли на одного из заместителей прокурора Москвы, старого дедушку, скоро уходившего на покой. За 65 «штук» зелени — внучке на квартиру — дедушка согласился подписать постановление об освобождении из-под стражи. Деньги дал Борис, и 10 ноября, на «День мента», Аббаса выпустили.