Соперник Цезаря

- Их имена?

- Если ты убьешь их, все догадаются. Оставь.

В первый миг ему показалось, история выдуманная. Потом понял - не совсем. С рабами она спала, но по своей прихоти - господин не делит больше с нею ложе, так пусть его рабы займут место бывшего любовника. А потом взъярилась - за свою слабость, за свое унижение - на Целия Руфа.

Столько лет она считала себя повелительницей и вдруг поняла - сама поняла - что никакая она не повелительница, а всего лишь старая шлюха. Теперь Цицерон ее ославил и унизил публично, - он свою речь непременно издаст, - и красавица Клодия останется в людской памяти старой шлюхой, и только.

- Их имена, - повторил Клодий ледяным тоном.

- Грил и Посидоний.

- Посидоний? Этот сладкий, что подставляет ягодицы всем подряд?

- Мне плохо. - Она бросилась ему на шею. Он обнял ее по-братски, без намека на какую-то чувственность. - Что мне делать, скажи? Так тошно…

Клодий усадил сестру в кресло. Погладил по волосам. У корней - там, где они отросли, - было много серебряных нитей.

Она попыталась взять себя в руки.

- Плевать на Цицерона! Поеду в Байи! Прогулки на лодке, пирушки, приятные молодые люди, которые готовы… - Она замолчала. Губы ее вновь задрожали. - Цицерон, чтоб ему в Тартар провалиться, попрекал меня этими поездками! Он называл меня шлюхой! А сам… сам… приставал ко мне, клянусь. В моих же садах! Пытался затащить в беседку, как легионер первую встречную девчонку в захваченной деревеньке.

Только теперь Клодий заметил, как она постарела. Возле глаз морщины, щеки обвисли, наметился второй подбородок. Сейчас она выглядела лет на десять старше брата. Два года назад - всего два года - она была само совершенство. Стареющая матрона поймала взгляд Клодия и, несомненно, поняла его мысли.

- Ты, случайно, не купаешься в молоке диких ослиц? - спросила подозрительно.

- Нет, я ем по утрам экскременты новорожденных поросят. Это секрет вечной молодости.

Она сосредоточенно сдвинула брови. Кажется, не могла понять, шутит он или нет.

- Давай со всеми помиримся, - предложил он. - Будем хорошими, будем, как все, перестанем будоражить Город. Наш брат Аппий в Луке - хочет помирить меня с Цезарем и Помпеем. Помпей поедет в третий день до апрельских Ид. ^[124] Впрочем, не он один. Многие отправляются поглазеть на это трехголовое чудовище, как прозвал триумвират Варрон. Говорят, всего поедет около двухсот сенаторов. Видишь, как все хотят мириться. И мы с тобой будем мирные-премирные. - Он взял ее за руку и принялся перебирать пальчики.

- Катулл отправился на Восток, - сказала она. - Кто будет писать мне стихи?

- Он вернется, и ты с ним помиришься.

- Мы стареем, Публий. - Она тяжело вздохнула и попыталась улыбнуться. Не получилось. - Ты тоже не мальчик. А все рвешься куда-то, все кричишь, как подросток, который только-только надел тогу и бегает на зеленое Марсово поле упражняться с мечом и копьем.

- Сказал же, не буду. Мир. Встречаемся у Цезаря. Цезарь всех помирит. Даже меня с Цицероном. Помпея со мной и Крассом. Вот увидишь. Мы будем ходить к Цицерону в гости. Я и ты. Будем хвалить ум Помпея, доблесть Красса, смелость Цицерона. И все вместе - добродетели Цезаря.

- Ты не болен, Публий? - Она засмеялась сквозь слезы и положила ладонь ему на лоб. - Мне кажется, у тебя жар.

- У меня всегда жар. Как у Александра Македонского.

- Все вы, мужчины, одинаковы. Только бы сравнить себя с Великим Александром.

- А с кем еще сравнивать? Ну, скажи, с кем?

- С Сократом.

- Я похож на Сократа? - Клодий провел пальцем по тонкому, с горбинкой, носу. - Похож на человека, который призывает не отвечать насилием на насилие? А?

- Публий, я, наверное, скоро умру, - сказала она, глядя куда-то мимо брата. - Мне сегодня Метелл приснился. Будто он пришел в спальню, хотел предаться со мной Венериным усладам - и не смог. Стал кричать. Страшно кричал. Совсем как при жизни. Я проснулась. А в спальне никого, я одна. На улице весна, погода чудная. Я вышла в перистиль. Сидела и плакала.

Она обняла его и принялась целовать куда более страстно, чем положено сестре целовать брата. Он ощутил приторный запах сирийских духов и запах пота, и еще едва уловимый, но явственный запах несчастья и утраты. Он осторожно высвободился из ее объятий.

- Давай, - сказал он, - будем только братом и сестрой.

Клодий зашел в пристройку к Целию Руфу. Тот собирался уходить: по случаю выигранного дела у Цицерона устраивалась пирушка, и Целий, разумеется, был зван.

- Я ненадолго, Красавчик Язон, - сообщил Клодий, садясь на скамью и окидывая взглядом таблин.

Комната была заставлена ларями, ларчиками, статуэтками, на скамье и ложе ворохом лежали пурпурные ткани, хранящие, впрочем, многочисленные пятна вина и воска. Целий Руф умел веселиться. Да и кто нынче в Риме не веселится? Никогда прежде в Городе не бывало столь многолюдных пирушек, начинавшихся так рано; никогда прежде дерзкие выходки не были так популярны. Всякое упоминание о суровости старины, о прежней доблести вызывало язвительный смех. Каждый сопливый наследничек знатного рода считал своим долгом выкинуть какую-нибудь дерзость, чтобы о нем денек или два поговорили на форуме.

- Слушай, в другой раз… - Целий нетерпеливо повернулся - рабыня поправляла складки тоги, но никак не могла уложить их так, чтобы понравилось хозяину.

- Сегодня! - проговорил Клодий упрямо и бросил на квартиранта взгляд исподлобья.

- Ну, хорошо! Только быстро.

- Продай мне своих рабов Грила и Посидония.

- Зачем тебе? Тем более… Посидоний. А… - Целий понимающе улыбнулся. - Наскучили красотки. Только учти, Грил для этого совершенно не пригоден.

- Не волнуйся, я найду для него работенку.

Целий нахмурился: было ясно, что Клодий затеял очередную авантюру, только не понять - какую. Но Целий не так глуп, как, видно, вообразил Клодий.

- Нет! Я своих рабов не продаю! - Целий Руф повернулся к Клодию спиной, давая понять, что разговор закончен.

- У меня твой вексель на четыре тысячи сестерциев. Просроченный. - Клодий помахал в воздухе клочком папируса. Вексель этот в качестве очередного подарка Клодию отдал Потид, не рассчитывая получить по нему ни асса.

- Орк! - выругался Целий Руф. - Послушай…

- Я отдаю тебе вексель, - перебил его Клодий. - А ты отдаешь мне рабов.

Четыре тысячи! Нет, эти двое не стоили столько. И все же… Зачем они Красавчику? Хочет выведать какие-то тайны Целия? Но Грил и Посидоний ни во что существенное не посвящены. Да, знают кое-какие амурные делишки господина. Да что в этом такого? Всем известно, что Целий Руф среди римских развратников может считаться олимпиоником, но даже Цицерон его за это не осуждает. Суд над Целием уже состоялся, оправдательный приговор вынесен, второй раз по тому же делу не обвинишь! Надо поговорить с этими двумя…

- Завтра утром, - предложил Целий Руф.

- Сегодня и сейчас.

Руф заколебался. Что же делать? Вексель хотелось получить. Но ведь просто так Клодий деньги не платит.

- Поклянись, что ничего не замышляешь против меня! - предложил Целий.

- Клянусь Юпитером, - охотно отвечал Клодий. - Против тебя лично я ничего не замышляю.

- Ну, хорошо, эти двое твои. Давай сюда вексель!

Целий Руф схватил клочок папируса и тут же порвал. Не то чтобы он был доволен собой - нет. Но он торопился на пирушку.

Посидония и Грила тут же увел Полибий. Больше их никто и никогда не видел.

Картина VI. Триумвират как он есть

Я всем - или почти всем - рассказывал, что в Луку не поеду.

«Во-первых, - говорил я, - в Городе у меня, как у эдила, хлопот - не продохнуть. Во-вторых, в Луку поехал брат Аппий, он все проблемы и уладит…»