Странники в ночи (СИ)

Ошеломленно Андрей смотрел на деньги. Главное место в его мыслях занимали не успех и перспективы, а то, что теперь он сможет расплатиться с Филатовым. Он назвал адрес и телефон, которые Свиридов записал в ежедневнике.

- Виталий Борисович, - проговорил он следом за тем, - а почему вы с ходу предложили мне большой договор? Вам понравились "Неоновые Псы", но это не значит, что и вторая книга будет похожа на первую, и так далее.

- Собираетесь сменить жанр?

- Пока нет. Мне очень интересно работать именно в этом жанре, есть замыслы... Но все может быть. А если мне взбредет в голову написать что-нибудь эдакое... Бытовое?

Редактор зазразительно рассмеялся.

- Бытовое - это не ко мне. Но вы же сами сказали, что есть замыслы. Я верю в вас. Если все время осторожничать, то много не проиграешь... Но и не выиграешь.

- Спасибо, - искренне поблагодарил Андрей.

- За что?

- За веру. И за аванс, конечно.

- Ни за то, ни за другое благодарностей не принимаю. Это ваша заслуга, а не моя.

- Надеюсь, - мысли Андрея приняли иное направление, - вы не собираетесь что-то кардинально менять в тексте "Неоновых Псов".

Склонив голову к плечу, Свиридов задумчиво постучал пальцами по картонной папке.

- Видите ли... Ну, вот та сцена, где героя преследуют на заброшенном заводе... Двадцать страниц! У вас есть видеомагнитофон?

- Нет.

- И вы не смотрите американских боевиков?

- Почему, смотрю иногда у друзей... И наша телекомпания балует.

- Тогда вы, наверное, обратили внимание. Завод - в каждом втором боевике.

- Гм... Да.

- Или вот сцена на вилле, где журналист сжигает доллары. Она кажется мне надуманной.

- Но без неё непонятен финал.

- Да будет вам! Вполне понятен. Или вот еще. Когда герой проникает в контору этой таинственной фирмы, как ее...

- "Возрождение", - подсказал Андрей.

- Да, "Возрождение". Почему он пошел сам, он что - сыщик или взломщик? Не логичнее ли было бы для него доверить эту миссию кому-то другому?

- Но кому?

- Да кому угодно. Можно ввести второстепенного эпизодического персонажа, который, например, чем-то обязан герою... В общем, перед публикацией я пришлю вам текст, оцените мой редакторский произвол. Я понимаю, как болезненно автор воспринимает любое вмешательство... Но посмотрите непредвзято. Наша совместная задача - сделать так, чтобы книга стала лучше. Если уж совсем вам не понравятся мои варианты - ну, выбросите, вернете свои, либо придумаете другие. Но насчет завода я настоятельно советую - или убрать, или сократить максимально.

- Возможно, я так и поступлю, - обтекаемо высказался Андрей, но про себя уже решил, что исключит сцену на заводе, вернее, заменит её какой-нибудь другой. Он выписывал её любовно и тщательно (отчасти потому она и получилась такой длинной), а её очевидной банальности не заметил. Увлекшись одним, он порой упускал из вида другое, не менее важное, а сейчас вдруг отчетливо понял, как не хватает ему иногда взгляда со стороны. Не менторства досужего критика, а взгляда человека, так же заинтересованного в творческой полноценности книги, как и он. Впрочем, писательская профессия одинока по определению - кроме случаев соавторства, но то отдельная статья.

Они беседовали ещё минут двадцать: о "Неоновых Псах", о собственных давних попытках Свиридова писать книги, о современной фантастической и детективной литературе и об альманахе "Зеркало воображения". Редактор намекнул, что неплохо бы получить от Андрея продолжение "Неоновых Псов". Андрей вежливо ответил, что пока продолжения не замышляет, а там как знать, как знать...

Расстались они тепло. Свиридов снова стискивал руку Андрея, теперь уже на прощание, с неожиданной в его тщедушном теле силой.

Издательство "Гамма" располагалось кварталах в десяти от дома Андрея Карелина, но он не сел в автобус и не остановил такси. Он шагал по тротуару в бодрящих волнах майской прохлады, ощущая в кармане приятную тяжесть пачки денег. Эйфория новых надежд переполняла его. Его книга, его первая книга была встречена с распростертыми объятиями и будет издана! Конец нищете, конец туманному статусу темной лошадки. Андрей вспомнил песню Гарланда Джеффриса под названием "Писатель-призрак". Это уже не про него, он больше не писатель-призрак! Правда, в песне подразумевался литератор, тайно сочиняющий за именитую бездарь, но Андрей вкладывал в это сочетание совсем иной, более близкий ему, почти буквальный смысл.

Краем глаза Андрей увидел желтое пятнышко, пляшущее у стены. Это была кувыркающаяся на ветру лимонная бабочка, и Андрей удивился. Бывают ли бабочки так рано в мае? А если и бывают, как она попала в бетонное сердце города?

Против ветра бабочка подлетела ближе и упала на рукав куртки Андрея. С превеликой осторожностью он ухватился пальцами за хрупкое крылышко, чтобы выпустить бабочку - стряхнуть её с рукава не получалось, не идти же ради неё с вытянутой рукой... А иначе есть риск растереть её в порошок о карман куртки.

Он удивился вторично, теперь гораздо сильнее. Под пальцами он почувствовал не тончайшее, трепещущее живое крыло, покрытое слоем нежной пыльцы, а нечто вроде довольно плотной ткани. Что это - искусственная бабочка? Какая-то игрушка, выброшенная из окна сквозняком? Тогда как же она держится за куртку?

Чтобы рассмотреть бабочку лучше, он поднес её к лицу, но тут она забилась, и Андрей в растерянности отпустил крыло. Бабочка заложила изящный вираж, обогнула Андрея по дуге и запорхала над разноцветными крышами автомобилей. Она удалялась; потом превратилась в желтую точку; потом исчезла.

Андрей не двигался, пока с ним не столкнулась толстая спешащая тетка в синем спортивном костюме.

- Эй! Стоит тут, рот разинул... Пьяный, что ли?

Повернувшись, Андрей отправился дальше. На углу он оглянулся и снова посмотрел туда, где пропала лимонная бабочка.

4

ЯНВАРЬ 1991 ГОДА

Огонь весело гудел в печке, смолистые дрова потрескивали и стреляли. Вчера снег падал весь день, и сегодня вокруг дачного домика выросли пушистые сугробы, свежие и нетронутые, как в стране Санта Клауса на заграничных рождественских открытках. Не было ни жгучего мороза, ни ветра такая погода держалась с конца декабря и вызывала ностальгические воспоминания о новогодних праздниках детства.

Андрей в толстом сером свитере и джинсах вышел на заснеженную веранду - сложенные у печки дрова кончались, и пора было подумать о возобновлении запаса. Он ловко подхватил топор, с удовольствием ощущая в ладони гладкое дерево рукояти, спустился по трем скрипучим ступенькам. Здесь возле верстака валялись живописной горкой напиленные утром чурбачки, теперь их требовалось расколоть и перетаскать в дом. Эта нехитрая работа доставляла Андрею физическую радость. Он махал топором значительно дольше, чем было необходимо для приготовления ночного резерва дров.

Когда он немного устал - но эта усталость, томное нытье мускулов, тоже была приятна - он отставил топор, зачерпнул полную горсть снега и со смехом растер сильно раскрасневшееся, разгоряченное лицо. Потом он принялся переносить дрова в дом.

Андрей Карелин жил на даче вторую неделю, он приехал сюда сразу после наступления нового года и не намеревался возвращаться в город даже в день своего рождения - пятнадцатого января, когда ему должно было исполниться двадцать девять лет. Мелкие бытовые неудобства с лихвой компенсировались продуктивным творческим уединением и этими снегами вокруг... Да и какие там неудобства. Разве это мешает новой книге - всласть порубить дрова на легком морозце или сбегать на лыжах в поселковый магазин за пару километров? Наоборот, маленький допинг первобытных радостей.

Подбросив дровец в печку, Андрей закрыл заслонку и уселся в старое, очень уютное кресло у некрашеного деревянного стола. Он взял несколько исписанных листов, устроил их на коленях. С карандашом в руке он стал просматривать законченную сегодня утром главу.