Странники в ночи (СИ)

- Но почему я? - разозленно бросил Андрей. - Мало ли людей выступают в прямом эфире, вот и обращались бы к ним!

Городницкий вдруг улыбнулся.

- Все дело в этом, - он погладил обложку "Неоновых Псов". - Я прочел вашу книгу. Вы не такой, как многие другие. Я верю вам.

Наступило молчание. Э, погодите, если на то пошло...

- Как вы нашли меня? - резко, почти грубо спросил Андрей. - Как узнали, что я в Москве, где остановился, что буду выступать по телевидению? Я сам узнал об этом сегодня утром в издательстве.

- Случайно, - пробормотал Городницкий.

- Не слышу.

- Практически случайно! Какое вам дело до подробностей? Я что, втягиваю вас в преступление?! Я прошу вас о помощи, и вы - мой единственный шанс! Неужели все, что написано в вашей книжке - ложь? Или вы боитесь?

- Да, боюсь!

- Чего? Мести Гараева? Бросьте. Он негодяй, но не идиот. Он мог бы навредить вам, если бы что-то изменил этим в свою пользу. Но он не станет махать кулаками после драки. И потом, что ему вы? Передаточное звено. Если уж он захочет кому-то отомстить, так мне.

В номере снова установилась тишина. Андрей распечатал новую пачку сигарет, хотя обычно не курил так много.

- Давайте посмотрим пленку ещё раз, - предложил Городницкий. - Вы убедитесь, что это не фокус, не монтаж и не подделка.

- Не хочу я её смотреть, - буркнул Андрей.

Но Гараев уже перематывал кассету, и они просмотрели запись сначала.

- Хорошо, - ровным голосом сказал Андрей. - Я не эксперт, но верю, что это не подделка. Но это не значит, что...

Его прервал дробный стук в дверь.

- Андрей Константинович! - дверь приоткрылась, показалась горничная. Подойдите, пожалуйста, к телефону, вам звонят.

Андрей потянулся к телефону.

- Не к этому, - промурлыкала девушка. - К нашему, что в коридоре.

- Вы не можете переключить звонок сюда?

- Нет, это разные линии.

- Ладно, сейчас. - Андрей повернулся к Городницкому. - Извините, Владимир Сергеевич, я на минуту.

Он вышел из номера, не закрывая дверь, прошагал вслед за горничной по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, мимо рекреационных холлов и взял трубку, лежавшую на столе возле аппарата.

- Да. Алло!

Никакого ответа, и гудков тоже нет, лишь далекое потрескивание, будто трубку на другом конце линии поднесли к разгоревшемуся костру.

- Алло! Слушаю! Не слышу вас... Перезвоните!

Андрей положил трубку.

- Что-то со связью, - сказала горничная. - Так бывает.

- А кто звонил?

- Мужчина какой-то.

- Не представился?

- Нет. Попросил пригласить Андрея Константиновича Карелина.

- М-да...Ну, ладно. Если он ещё позвонит, попросите его перезвонить прямо ко мне, дайте телефон... Я удивляюсь, почему вы сразу так не сделали.

- Как-то не сообразила, - смущенно ответила девушка.

Когда Андрей вернулся, Городницкий уже отсоединил плеер от телевизора и укладывал его в кейс.

- Кассета вон там, на тумбочке, - сообщил он.

Покосившись на кассету, Андрей пожал плечами.

- Я ничего вам не обещаю.

- Разумеется, я не смею требовать... Но если решитесь, не давайте им смотреть кассету до вашего выступления, вообще не упоминайте о ней. Иначе все пропало.

- Это понятно, - кивнул Андрей.

- Вот мой московский адрес и телефон, - Городницкий протянул Андрею листок из блокнота. - Я остановился у знакомого... Я буду смотреть передачу.

- Не очень-то на меня рассчитывайте.

- Я надеюсь на вас.

Со старомодным поклоном Городницкий покинул комнату. Андрей слушал, как затихают в коридоре его шаги, потом взял кассету и подбросил на ладони, точно прикидывая, какой вес она может иметь в его жизни.

6

Первый час эфира молодежного канала "Собственное мнение" подходил к концу. В просторной студии, где множество столов располагалось в декоративных нишах на разных уровнях, допрашивали эпатажного общественного деятеля демократического толка. В той нише, где сидели за столом в ожидании своей очереди Андрей Карелин и тележурналист Максим Щербаков, камеры и микрофоны были отключены.

Кассету Городницкого Андрей положил во внутренний карман пиджака. Он ещё не знал, как поступит, скажет или промолчит. Он пришел в студию без всякого определенного намерения по этому поводу, он просто не думал об этом. Как получится.

Общественного деятеля отпустили, и ведущий программы в манере непринужденной болтовни перекинул мостик к Андрею Карелину, представил его как восходящую литературную звезду. Вспыхнули прожекторы над столом Андрея и Максима. Щербаков начал с традиционно-биографических вопросов. Разговаривая с ним, Андрей чувствовал себя так, словно беседует с приятелем на лавочке в парке - никакого "страха телекамеры", а когда речь зашла о важных для него вещах, и совсем о камерах забыл.

- ...В том интервью, - развивал свою мысль Щербаков, - вас сравнивали с заглавным героем фильма Марка Захарова "Тот самый Мюнхгаузен". Вы согласны с этим определением?

- Ну конечно же, нет, - Андрей расслабленно улыбнулся. - Я в принципе против таких сравнений. Может ли один человек походить на другого больше, чем поверхностно? И потом, никому не нужен, не интересен второй Мюнхгаузен, или второй Герман Гессе, или второй Максим Щербаков. Достаточно того, что вы есть то, что вы есть... Другое дело - взаимоотношения Мюнхгаузена и Марты. Помните финал, где его должны отправить из пушки на Луну? Она говорит "я люблю тебя", а он отвечает - не то. Она говорит, что будет ждать... Опять не то! И вот тогда она говорит, что ему подложили сырой порох. Вот! Это - главное. Только так и никак иначе, потому что иначе ничто не имеет смысла.

Журналист взглянул на Андрея с сомнением, как бы озадаченный столь радикальной точкой зрения. Но в его профессиональные обязанности не входило комментировать высказывания гостя студии или спорить с ним, и он задал следующий вопрос.

- Тема любви - одна из главных в ваших "Неоновых Псах". У вас она неразрывно связана с темой предательства. Почему так?

- Пожалуй, я не согласен, что тема любви у меня связана с темой предательства, - сказал Андрей. - Это слишком разные вещи, чтобы быть связанными. Противоположные. Тут скорее можно говорить не о связи, а о том, что эти темы идут рядом, рука об руку. К сожалению, так бывает и в жизни, хотя литература и жизнь тоже в общем ничем не связаны.

- А что такое для вас предательство? - спросил Щербаков, преодолев секундное искушение увести разговор в сторону связи жизни и литературы.

- О таких предметах можно рассуждать долго, - Андрей провел рукой над крышкой стола. - Предательство, любовь, совесть, ответственность, прирученность - неконкретно, как понятия. Но если мы сузим рамки до отношений мужчины и женщины, все становится простым и ясным. Мы в ответе за тех, кого приручили. Определенные моменты в жизни человека - это бой. Для писателя, например, это может быть время работы над каким-то произведением, особенно трудным и важным, но совсем не обязательно. Трудные моменты жизни - это бой. И ты веришь, ты рассчитываешь, что вот этот человек прикроет тебе спину в бою. А он уходит, сбегает. Вот что такое предательство. Наверное, это не имеет отношения к любви или нелюбви. Бросить того, кто и без тебя прекрасно обойдется - не предательство. Сесть на коней и разъехаться после боя - не предательство. Но после боя, черт возьми, после!

- А физическая измена?

- Она может и быть предательством, и не быть таковым. Все зависит от обстоятельств - в какой момент, почему... И от внутренней сущности человека, от того, как он умеет понять другого. Простить можно почти все или не прощать почти ничего. Я не назову вам конкретный поступок, какой стопроцентно нельзя простить. Все зависит не от поступков, а от мотивов и обстоятельств. Решительно все.

- Спасибо... А теперь давайте вернемся к вашему творчеству. Расскажите, как все начиналось.