Мертвый сезон в агентстве Глория

– В Бельгии. В Антверпене, на алмазной улице Ховеньерс.

– Я не в курсе подробностей и поэтому послушал бы вас, Алексей Петрович, с большим удовольствием, – сказал Донской.

– Задержали и привезли в участок. Оказалось, что Комар проживал по поддельному греческому паспорту. После первых же допросов бельгийские следственные органы пришли к выводу, что Комар может быть виновен в инкриминируемых ему преступлениях, и были бы готовы выдать его России. Но между Россией и Бельгией нет соответствующего договора. Началась юридическая и дипломатическая тягомотина между правоохранителями обеих стран. А адвокаты Комара тем временем тоже не дремали. Одним словом, Комар в результате оказался на свободе под залог в три миллиона бельгийских франков.

– И улетел, сверкнув крылышками? – улыбнулся Донской.

– Вот именно. Позднее след его обозначился в Испании, в Израиле, во Франции. И с концами. Арестовать не смогли.

– Все они – деньги-денежки! – сочувственно покачал блестящей лысиной брайтонский философ. – Не сумели арестовать? Это значит, хорошо погрели руки бельгийские судьи и адвокаты…

– Может быть, действительно плохо старались.

– А теперь настал ваш черед стараться, – заметил Донской. – Ну что ж, спасибо за доверие к старику… Я уже говорил: чем смогу – помогу.

– Если вы, Наум Яковлевич, захотите постараться, – словно бы напомнил о чем-то Кротов, – то сможете очень многое.

Денис понял, что настала пора прощаться. Убрал в кейс шкатулку с диадемой, улыбнулся Донскому.

– Можно последний вопрос?

– Я вас внимательно слушаю, молодой человек.

– Меня очень удивило, когда вы сказали: «Наш доблестный МУР». Почему?

Донской помолчал, двигая губами, будто в немом монологе.

– А вы знаете, я так вам скажу. Я заметил, что в последние годы многие в России стали говорить «в этой стране», «в этом государстве» – это о своей родине. И говорят, и пишут в газетах, причем внешне вполне интеллигентные люди. А я не могу, извините, относиться к самому себе как к существу, вынужденному, вопреки собственной воле, где-то пребывать, унижать и унижаться. Кажется, чего проще? Не хочешь в «этой» – езжай в «ту»! Сейчас это легко. Я, как и многие, и не только мои ровесники, живу и прошлым, и воспоминаниями, и надеждами на будущее. И поэтому не нравится мне вообще пренебрежительное отношение к своей родине. Наверно, потому и остается для меня многое «нашим», общим. Кроме моего дела… Вот и вашу заботу, господа, я почему-то принял близко к сердцу. Может, оттого, что мне глубоко не безразлично, на чьей головке будет красоваться графская диадема… – Донской растянул сухие губы в широко разрекламированной американской улыбке. – А если говорить серьезно… Уже если дело дошло до драгоценностей Гохрана, которые, несмотря на все безумные тяготы, перенесенные нашими людьми, все-таки лежали в сейфах, то положение на моей родине хуже некуда! Выходит, воровство и коррупция в высших эшелонах власти достигли апогея! Нет, что касается власти, то ее понять можно. Стране нужна валюта. Пока дают, хватай! Под любой залог! Под любые проценты! Рассчитываться-то будут уже не они. Не доживут… Но что мне совершенно непонятно, так это про эшелоны власти. Где они находятся, в каких конкретно кабинетах? Как их зовут?

– Ну в России о них знают, – хмуро ответил Денис. – Да и вам они тоже известны…

– Известны… – тяжко вздохнул Донской. – Но ведь самое простое валить на верхушку…

– Рыба гниет с головы!

– Удивляюсь, почему вам так доверяет Московский уголовный розыск, – усмехнулся Наум Яковлевич.

– Мы иногда и сами удивляемся, – философски заметил Денис. – Ведь так, Алексей Петрович?

Тот с улыбкой кивнул.

– Короче, звоните мне денька через два, – решительно сказал Донской, поднимаясь и пожимая руки гостям…

На улице, рядом с их вишневым «фордом», почти впритык сзади, пристроился «ягуар» пожарного красного цвета. Из окна водителя высунулась улыбающаяся физиономия Фили Агеева.

– Здрасте вам! – констатировал Денис. – Чего ты тут делаешь? А как дела у Нелли? Где Головач?

– С ней все в порядке. Севка рядом. Изображает тупого и упрямого слоника. Чтоб быстрей надоесть клиентке. С дядей – тишь да гладь. Может, пора уже передать ей привет от вашего дядюшки, а, Денис Андреич? Медленно что-то все раскручивается…

– Как считаете, Алексей Петрович? – обратился Грязнов к Кротову. – Будем форсировать?

– Я это потому, Денис Андреич, – продолжал Филя, – что Жорж Вартанович склонен полагать нашу миссию законченной. Племянница дома, под его собственной охраной. Мы вроде уже лишние. Пора рассчитываться.

– Филипп прав, – подумав, сказал Кротов. – Если вам, Денис Андреевич, не очень ловко в настоящий момент, давайте я возьму на себя эту малоприятную миссию. Встряска действительно нужна.

– Принято. Пожалуйста, Алексей Петрович, ключ от сейфа. – Денис протянул Кротову ключ от гостиничного сейфа, где в настоящий момент лежали копии приговоров по уголовным делам братьев Аракелянов.

– Тогда я с Филиппом, – сказал Кротов, направляясь к «ягуару», а уж вы сами езжайте к Сурину. Не заблудитесь в Нью-Йорке?

– Спасибо, я уже бывал здесь. И Черч-стрит найду. – И Денис принял от Кротова ключи от «форда»…

Фамилию Сурина Денису назвал на инструктаже генерал Федоскин. Характеризовал его как человека толкового и надежного. Сказал, что он является сотрудником довольно известной в Штатах российской фирмы «Альянс», из чего Грязнов-младший сделал правильный вывод об истинной профессии Николая Николаевича, для которого работа на фирме являлась удобной «крышей».

Сурин назначил встречу Денису у себя на квартире, на Черч-стрит. Квартира оказалась довольно просторной, хотя состояла всего из трех комнат, обставлена была стандартно и безлико. Так же, впрочем, выглядел и сам хозяин – сорокапятилетний холостяк с седеющими висками и намечающимся брюшком. А на холостой образ жизни Сурина указывало то обстоятельство, что ни в интерьере жилья, ни в облике Николая Николаевича не чувствовалось благотворного влияния заботливой женской руки. Все было простым и незапоминающимся, примерно так выглядели в большинстве своем сотрудники органов госбезопасности на явочных московских квартирах.