Напряжение

- Ясно, - ответил за всех Степан.

Загромыхали орудия, послышалась пулеметная трескотня, задрожал земляной пол. Ржезинский поднял глаза, прислушался, снова взглянул на часы.

- Считаю своим долгом вас предупредить, - проговорил он совсем другим тоном, жестко. - Всякое уклонение от задания, разглашение тайн будет беспощадно караться. Мы всегда имеем возможность найти вас. Вы разумеете, о чем идет речь? В случае же успеха великая Германия отметит вас должным образом.

Под рукой затрещал зуммер. Ржезинский взял трубку:

- Ja, ja, bei mir ist alles fertig, wir treten heran… Sie konnen ruhig sein [7].

По ступенькам скатился обер-лейтенант Фогт, заглянул в приоткрытую дверь.

- Выводите, - приказал ему Ржезинский, отпустил всем общий кивок и вышел, задевая боками заиндевевшие косяки.

Под пушечный грохот вылезли из землянки; пригибаясь, двинулись по траншее за обер-лейтенантом. Вскоре траншея кончилась, под ногами зазвенели ледяшки. Обер-лейтенант остановился:

- Все. Дальше пойдете сами. - Пожал каждому руку: - Желаю удачи. С вами бог!

- Ну, раз с нами бог - потопали с богом, - бодрясь, сказал Степан, ступая на скользкую ледяную плиту.

Плотная темень поглотила их; с севера дул ветер, обдавая снежной пылью. Когда глаза пообвыкли в темноте, стало казаться, что кругом голубовато-белая пустыня без единой складочки - ни бугров, ни впадин, Из-за этой обманчивости спотыкались чертыхаясь, падали… Степан подносил к глазам светящуюся стрелку компаса, молча указывал направление, но никого не поторапливал и сам не спешил. Каждые полчаса устраивал привал («Устали, надо беречь силы!»), но чем ближе подходили к каналу, тем чаще присаживался отдохнуть.

Где-то неподалеку треснула льдина - как будто хлопнула глухим одиноким выстрелом. «Ложись!» - повалился Степан в снег и выставил перед собой автомат. Николай упал рядом, взвел затвор… Тишина, никаких шорохов, лишь посвистывал ветер…

- Осторожность не мешает, - тихо сказал Степан, поднимаясь. - Перекур.

- Да ты что? Только что отдыхали, - не вытерпел Николай. - Так мы в самый свет угодим.

- А ты беги, беги… Ты у нас дюже прыткий, беги… Или спешишь туда? - Степан мотнул головой в сторону Ленинграда и с подозрительностью посмотрел на белевшее пятном лицо Николая.

- Очумел ты, что ли?

Степан сел, зажав автомат между ног, сгреб растопыренной пятерней снег, с жадностью припал к нему ртом.

- Давай все сюда… - Когда сгрудились над ним, зашептал медленно, с усилием: - Я вот что думаю… Надо вертать обратно.

- Как обратно? - в испуге отпрянул Кирилл.

«Неужели проверяет?» - подумал Николай, но тоже спросил теми же словами.

- А так, как шли сюда… Жить-то небось охота, а? - перекосил рот в улыбке. - Вы думаете, что дойдете до Ленинграда?.. Целенькими?.. Как бы не так! Я уже попробовал, еле живой выбрался… Хватит с меня.

- Ну а если немцы узнают? - спросил Кирилл; от холода, но еще больше от страха его бил озноб.

- Откуда они узнают? Если сам не скажешь… Вчера был проход, а сегодня нету его, закрыли… Мы и напоролись, так ведь? Вышли к самому берегу и напоролись! Дырку-другую можно пробить в шапке, не проблема… Что они сказали? В бой не вступать, отходить обратно. Вот мы и отошли - по инструкции…

- А потом что будет?

- Потом… Потом увидим. Время-то наверняка выиграем.

«Не похоже, что подлавливает, - подумал Николай, - свою шкуру спасает… Факт!»

- Так они завтра нас снова пошлют, - сказал он, присаживаясь рядом. - Или расформируют группу, отправят по лагерям, а то и к стенке поставят.

- Не поставят… Не мы же виноваты… Ну? Решайтесь…

Помолчали. Кирилл вздохнул протяжно, со стоном:

- Ох, Степан, с ними шутки плохи.

- Ас энкавэдэ? - повернул к нему лицо, блеснул белками глаз. - Еще не встречался? Так повстречаешься.

Снова долго, тягостно молчали. Степан еще пососал снег, встал, обтер о штаны руку.

- Ну, пошли… Но смотрите, суки, все мы одной веревкой повязаны, - потряс кулаками угрожающе. - Стойте на своем, коли жить охота. Как договорились. А если кто стукнет или проболтается, тогда - стенка, всем нам стенка. Как пить дать!

Принятое решение нимало не успокоило Степана. Пока оно зрело в нем, он еще кое-как справлялся с собой. Теперь же, выпущенное на волю, оно должно было повлечь какие-то неясные, но в общем-то мало утешительные последствия, которые зависели уже не только от Степана; в спутников же у него никакой веры не было.

Нервы сдавали. Огромными шажищами, с автоматом наперевес, он уходил вперед, неожиданно круто поворачивался и, отчаянно матерясь, требовал, чтобы все шли рядом. Кирилл покорно трусил к нему со своей тяжелой рацией за спиной. Николай, делая вид, будто изнемог, плелся нога за ногу.

В один такой момент, когда Кирилл поравнялся со Степаном, Николай скомандовал себе: «Стоп! Сейчас!» Бросило в жар от неминуемого; мощными толчками забилось сердце. Утопил предохранитель и, расставив одеревеневшие ноги, крикнул исступленно. Степан и Кирилл вмиг обернулись. Нажал спуск… Треск выстрелов пронзил тишину. Оба упали. Обмякший сразу Николай постоял в секундном замешательстве - в голове путаница, с руками не совладать - и опрометью бросился к ним.

Пуля попала Кириллу в глаз; он лежал на спине, подмяв рацию, и еще вздрагивал. Из живота Степана била кровь, черным пятном расползаясь по льду. Плохо соображая, Николай, схватил валявшийся подле Кирилла автомат и тут же бросил его, метнулся к Степану, начал стаскивать с него вещевой мешок… И вдруг удар под колено свалил Николая. Большим грузным телом Степан навалился на него, хрипя и извергая проклятья.

- Сучье падло, сволочь…

Слабеющие руки тянулись к горлу, отвратно пахло кровью. Задыхаясь, Николай с трудом отвел их, выбрался из-под Степана, отскочил, выстрелил короткой очередью…

В беспамятстве снял Степанов мешок, рванул орден, обшарил труп и, навесив за плечи автоматы, качаясь, зашагал прочь.

На востоке появилась светлая полоска, когда он, обессиленный, мокрый от пота, дотащился до берега. Впереди темнели бугры; справа - силуэт, напоминающий судно… Щелкнул выстрел, следом другой, третий… Просвистела пуля. Николай встрепенулся, поднял руку с автоматом, крикнул изо всех сил:

- Не стреляйте, свой я, свой, не стреляйте!.. - И бросился навстречу.

Выстрелы прекратились. К нему бежали краснофлотцы, окружили плотным угрюмым кольцом, а он все повторял, как заклинание:

- Свой я, не стреляйте, свой…

- У нас там своих нет, все чужие.

- Ого, автоматов-то сколько! На целый взвод хватит!

- Сдавай оружие!

Сорвали с него автоматы, стали обыскивать, но он не давался.

- Оружия больше нет, а документы не трогайте, нельзя, ребята… Позовите командира.

- Да чего с ним тарабанить! Врежь ему, Федька, по харе на первый раз.. Свой!.. Будет знать своих!

- Отставить! - резким тенорком крикнул молоденький лейтенант, расталкивая краснофлотцев; в одной руке пистолет, в другой фонарь. - Что здесь происходит?

- Да вот, говорит, свой, с той стороны прибег…

Лейтенант направил свет на Николая - увидел дикие глаза, раскрытый рот, мелко и часто заглатывающий воздух, лицо грязное, в крови, пот струями стекал со лба, на носу капля…

- Кто таков? Фамилия, документы, - грозно сказал лейтенант, не опуская пистолет.

Николай не шевельнулся. Облизнул сухие губы, произнес тихо:

- Товарищ лейтенант, не могу я говорить. Ведите меня в особый отдел флота.

Лейтенант опустил глаза, раздумывая. Крикнул жадно прислушивающимся к разговору краснофлотцам:

- Разойдись! - и после этого скомандовал Николаю: - Вперед!

12. ИЗВЕСТНАЯ ДОЛЯ РИСКА

- Настоящая фамилия моя Русинов, Константин Афанасьевич, - говорил Николай; глубоко в животе что-то сжалось трепетно под тяжелым взглядом батальонного комиссара. - Родился в деревне Шерстобитово Нижегородской губернии в двадцать первом году. Когда мне было одиннадцать лет, отец со всеми нами перебрался в Рыбинск - там жила сестра матери, - устроился на маслобойный завод чернорабочим. В Рыбинске в сороковом году я был призван на флот. Проходил службу в Таллине, на минном тральщике, старшим краснофлотцем. Там же участвовал в боях, комсомолец…