Напряжение

В дверь постучали, тотчас просунулась голова в меховой шапке, быстро, как на шарнире, сделала кругообразное движение.

- Вы заняты?

- Иди, иди сюда, Камалетдинов, заходи, - крикнул Калинов, когда дверь уже захлопнулась, и кивнул Бенедиктову: - Прости, Сева, это недолго.

Камалетдинов мелкими шажками протопал к столу, держа несколько листков бумаги, положил их перед начальником.

- Ну что? - снизу вверх посмотрел Калинов на его сморщенное, без признаков растительности личико с заостренным носом.

- Он это. Признался, только сейчас, - ответил Камалетдинов, глазами показывая на бумаги. - Да тут было сразу ясно.

Калинов стал читать - брови его то вздымались, то падали, - но до конца не прочел, лишь посмотрел, держа листы на отдалении, заключительные строчки. Лицо его выражало брезгливость.

- Раз так, пусть несет ответственность по всей строгости законов военного времени и блокадного города, - сурово проговорил он и, отогнув изящно мизинец, что-то черкнул, широко и размашисто. - Все. Можешь идти.

Схватив бумаги, Камалетдинов неслышно исчез, даже не взглянув в сторону Бенедиктова.

- Вот она, война, - сказал в раздумье Калинов, кинув на стол ручку. - Черт знает что… - Хотел, видимо, поделиться о происшедшем, но передумал. - Ох, Сева, тяжко людям…

- Тяжко, да не всем, - возразил Бенедиктов, который вдруг явственно ощутил сладкий аромат горячего теста, хлынувший из квартиры на лестницу, а потом и спиртной запашок.

- Всем, всем… Тебе, что ли, не тяжко? Или мне?.. А если кто облегчает себе жизнь, то только за счет другого или других.

- Справедливо… Вот на этот предмет и поинтересуйся некоей Петраковой, управдомом жакта, - тут, в твоем же районе.

- Как ты говоришь, Петракова? - Прищурившись, Калинов обмакнул перо в чернильницу, усмехнулся одним ртом. - Все боишься, что без работы останемся? Шучу. Ладно, поинтересуюсь… Ну, еще раз прости, что отвлекся… Так вот, околоточный Александр Иванович. С ним возни было немного: улики налицо - он быстро признался и все взял на себя. Дело у них было поставлено на широкую ногу. Он ездил на Украину, кожу выменивал на сало, сало жена продавала на Мальцевском рынке, ну и все такое прочее. Меня интересовал пристав. А о нем Александр Иванович ни гу-гу… И у меня ничего нет, одна эта должность. Попробовал сделать вид, будто мне многое известно, и между прочим спросил о приставе. Но мужик крепкий оказался, ни один мускул не дрогнул на его лице. (Бенедиктов улыбнулся: почитывает Калинов литературу!) «Какой пристав? Первый раз слышу». Хорошо, не хочешь говорить, как хочешь, тебе же будет хуже, иди подумай. А сам не знаю, с какого конца браться. Ломал голову и так и сяк… И вдруг пришла простая мысль: откуда они могут знать друг друга - тот полицейский и этот полицейский? Да по работе же! Александр Иванович был околоточным Коломенской части, логичнее всего - и тот оттуда же. Подняли архивы. В Коломенской части значились два частных пристава. Один был убит в первые дни революции, а о другом - ротмистре Сергее Аполлинарьевиче Нащекине - сведений не имелось. Запросили адресный стол. В городе Нащекины не проживали, в области тоже. И не мудрено: уже потом я узнал, что Нащекин имел три паспорта и соответствующие документы. Жандарм, он ведь все паспортные дела на зубок знал!.. Да… Все-таки зацепились мы за эту версию, стали отрабатывать. Как искали, тебе это неинтересно, да и неважно. Скажу только, что изрядно пришлось покорпеть. И вот попал в наше поле зрения служащий ЛЕНЖЕТа, некто Иванов Иван Владимирович, пятидесятишестилетний мужчина, дородный, чопорный, следящий за своей внешностью - усы нафабрены, эспаньолка… Сначала у нас было сильное подозрение, что это Нащекин, а потом и уверенность. Когда последнее сомнение исчезло, мы его аккуратненько на улице при всем честном народе и взяли.

- Минутку, - взмахнул рукой Бенедиктов. - Ты сказал, что у него было три паспорта. Третий - на чье имя, не помнишь?

- Почему же, помню отлично - на имя Кузьмина Ивана Георгиевича. Как видишь, фамилии самые заурядные, среди Кузьминых и Ивановых легче затеряться.

- А жил он где?

- Жил?.. Хм, это нелегко сказать. У него была дача в Дудергофе, купленная на подставное лицо; дачу содержала его сожительница. Была у него квартира в городе, на Соляном переулке, там хозяйничала другая его сожительница. И еще квартира - на Псковской улице, так сказать, рабочая. Но ни одна формально не принадлежала ему. Чаще всего он бывал на Соляном… Знаешь, Сева, если бы я тебе показал его, ты не поверил бы, что за этой респектабельной внешностью скрывается бандит, хищник. - Заметив снисходительную улыбку Бенедиктова, спохватился: - Да ты, конечно, и не таких видел. Нащекин ворочал сотнями тысяч рублей, он держал в кулаке воров, известных ему еще с дореволюционных времен, скупщиков краденого, спекулянтов, да и самого околоточного тоже. Кроме того Александра Ивановича, через которого он действовал, его не видел никто и не знал его настоящего имени, даже его сожительницы.

- Разве семьи у него не было? - спросил Бенедиктов, поглаживая подбородок.

- Жена его умерла в начале двадцатых годов, и он остался один.

- А дети?

- Детей не было. То есть был сын… Владислав?.. Да, Владислав. Перед самой революцией он окончил Морской кадетский корпус, но в гражданскую войну, видимо, был убит. Во всяком случае, Нащекин говорил, что сына он потерял. А у нас не было никаких данных о нем.

- Так, так, так… А что делал Нащекин в Тресте жиров?

- Щелкал костяшками счетов и выписывал накладные… Он сидел на мизерной должности счетовода. Как Корейко…

- Ну, спасибо, - сказал Бенедиктов, поднимаясь. - Надеюсь, что разговор останется между нами.

- Ты меня обижаешь, - встал и Калинов, - как будто я не понимаю…

- Обижайся не обижайся, но предупредить я тебя обязан.

11. ТРОЕ

Дом одиноко стоял у самого Финского залива. Сквозь широкие окна виднелись вздыбленные, налезшие друг на друга льды, которые уходили в спокойную белую даль. Вокруг тоскливо поскрипывали на ветру обсыпанные снегом мрачные сосны. Дом с резной башенкой сбоку был одноэтажный, деревянный, обшитый вагонкой; крутая двускатная крыша придавливала его.

В стороне проходила дорога на Раквере и Нарву, но скрежет танковых гусениц и шум моторов терялись на пути к казавшемуся необитаемым дому. Угрюмая тишина окружала его, ничем не напоминая о войне.

Однажды под вечер сюда подъехал, буксуя в слежавшемся снегу, серый «хорьх». Из него вышли четверо - трое русских и обер-лейтенант Фогт. Встречать их выскочил на мороз хромой парень с бельмом на глазу, без шапки, в старой гимнастерке с расстегнутым воротом. Он проворно отпер двери, провел прибывших в довольно просторную угловую комнату - там уже были застелены койки и жарко натоплена круглая гофрированная печь; на столе, покрытом скатертью, графин с водой, стаканы, пепельница зеленого-стекла…

Пока щуплый обер-лейтенант, прикрыв дверь, вполголоса отдавал распоряжения парню, старший из приехавших - высокий, ширококостный мужчина в черной шинели со знаками капитан-лейтенанта на рукаве - осмотрелся, подняв тяжелый подбородок, потом приказал густым басом:

- Кирилл, ляжешь здесь, - кивнул на койку у окна, - Николай, занимай ту. А это - моя…

Скинул ушанку на кровать, снял шинель - на синеве кителя заблестел орден боевого Красного Знамени, - походил по комнате, заглянул в окно.

- Неплохо, жить можно… Правда, Кирюха? - Опустил горячую ладонь на спину Кириллу: - Что приуныл, товарищ?

Кирилл, не отвечая, поставил на тумбочку мешок с рацией, отряхнул руки и, налив в стакан воды, выпил с жадностью крупными глотками.

- Не трожь его, Степа, он сегодня с утра не в духах, - откликнулся Николай, вешая на гвоздь новенький ППД.

- Господа, дом в вашем распоряжении, - сказал обер-лейтенант Фогт на чистом русском языке. Он остановился у порога; сквозь очки проглядывали строгие глазки. - Занимайтесь и отдыхайте пока, сосредоточьтесь, ближе познакомьтесь друг с другом, - впереди у вас трудная работа. За всем, что нужно, обращайтесь к вестовому. Зовут его Григорий. - Вытащил из-за двери бельмастого парня, показал, отправил обратно. - Можете гулять, но далеко ходить не рекомендую. Вживайтесь в роль, соответствующую легенде. Мы будем вас навещать, а вы будьте в полной готовности. Хайль! - Щелкнул каблуками и уехал.