Напряжение

- Вряд ли инвалид назвал свое подлинное имя, - покривился Дранишников. - Это элементарно. К тому же Лукинский как следует и не запомнил его.

- Да, конечно, но дело не в этом. Шулейкин не такой уж примерный мальчик, каким нарисовал его Елсуков. Это человек алчный и беспринципный. Перед призывом в армию в том же тридцать девятом году он был замешан в весьма солидной спекулятивной сделке, но сумел избежать ареста…

Бенедиктов заметил, что Дранишников не двигается; уперев локоть о стол и поддерживая голову, он смотрел остановившимися глазами в пространство: какая-то мысль донимала его.

- Что же вы замолчали? Это была группа?

- Из шести человек. Правда, Шулейкин играл второстепенную роль, тем не менее на него был собран достаточный материал. И еще: кроме спорта, он занимался в фотографическом кружке при Доме культуры Первой пятилетки, о чем Елсуков не счел нужным сказать.

- А что, Шулейкин выходит на улицу?

- Выходит, выходит… Тут Елсуков тоже сгустил краски: контузия серьезная, но не такая уж безнадежная, - врачи довольно оптимистично смотрят на его выздоровление.

- Любопытно, - подумав, проговорил Дранишников. - Не исключено, что эта версия может дать результат. - И вдруг, безо всякого перехода, сказал: - Оставьте у меня дневник Лукинского и затребуйте, пожалуйста, из суда следственное дело Нащекина. Я хочу с ним познакомиться.

- Я уже пытался, Олег Сергеевич. - Бенедиктов кашлянул в кулак. - К сожалению, самого дела в Ленинграде нет, оно в архиве. Суд прислал лишь выписку из картотеки. Но полагаю, что смогу выяснить о Нащекине все интересующее нас, - следствие вел Калинов, которого я хорошо знаю.

Дранишников что-то пробурчал, недовольный таким вариантом, но из-за безвыходности положения вынужден был дать санкцию на разговор с Калиновым. Затем они перешли к обсуждению действий Гертруды Нефедовой.

8. В ГОСПИТАЛЕ

Бенедиктов добрел до госпиталя на канале Грибоедова к двум часам дня. Как раз незадолго перед тем смолкли тяжелые немецкие дальнобои. К пятиэтажному дому с белым флагом и красным крестом тянулись санки, тележки; кого-то дружинницы несли на руках…

В приемном отделении колыхалась, гудела толпа. Со стиснутыми зубами и стараясь не глядеть на раздробленные кости, лохмотьями свисающие обескровленные куски мяса, Бенедиктов прошел сквозь рыдания, стоны и проклятия. Женщина в стеганой телогрейке вцепилась в него костлявыми пальцами: «Товарищ военный, товарищ военный, да что же это, о господи?! Когда же вы уймете этих иродов проклятых?.. Детоубийцы, мерзавцы!.. Девочка моя, красавица моя, лапонька моя!.. За что-о-о!.. Лучше от голода…» Глаза безумны, волосы всклокочены. Бенедиктов уронил взгляд на носилки, содрогнулся: на них лежала девочка, вместо лица - кровавая каша…

Суетились санитарки, сестры: «В операционную… Скорей… Дорогу!..» Женщина отпустила Бенедиктова, повалилась к носилкам, забилась в истерике…

С гнетущим чувством от увиденного Бенедиктов поднялся на третий этаж. Уполномоченного особого отдела, высокого, рыжеватого старшего лейтенанта Кочемазова он нашел в его каморке под лестницей, служившей, должно быть, в свое время складом школьного имущества (в доме до войны размещалась школа). У Кочемазова болели зубы; слушая Бенедиктова, он поминутно хватался за щеку и вздрагивал.

- Неприятная история, но вполне допустимая, - сказал он; большие зеленые глаза поднялись на Бенедиктова. - Сам понимаешь, какой сейчас учет. Не знаешь, за что хвататься…

- Мне важно установить, когда пропал «ТТ» - до того, как вы приняли Вахрамеева в госпиталь, у вас или уже там, на пересыльном…

- Может быть, и удастся… Я думаю, лучше тебе самому это сделать, а я тебя познакомлю с начальником ОВС. Учти: он будет божиться, что у него все в ажуре, так ты…

- Ладно, не вчера родился, - с улыбкой произнес Бенедиктов и спросил из сострадания к мучившемуся старшему лейтенанту: - Неужели тебе в госпитале зубного врача не найти?

Тот безнадежно махнул рукой:

- Рвать надо, да все времени нет. Пошли…

Бенедиктов накинул халат с болтающимися сзади лямками и последовал за Кочемазовым.

Они поднялись еще на этаж, пропустив на лестнице санитарку с ведром, полным нечистот, прошли насквозь огромную душную палату - остатки шведской стенки показывали, что раньше здесь был физкультурный зал: мужчины в бинтах лежали, сидели на разномастных, собранных у населения кроватях; ходячие стучали в углу костяшками домино; кто-то крутил патефон… На другой лестнице откуда-то потянуло кислым запахом тушеной капусты - у Бенедиктова тоскливо засосало под ложечкой.

- Вон он, - сказал Кочемазов, глазами показывая наверх, откуда слышался зычный, хорошо поставленный командирский голос. - Драит кого-то…

Ведающий обозно-вещевым снабжением (ОВС) капитан оказался маленьким, щуплым, подвижным человеком, любившим, по-видимому, порядок и пытавшимся его навести силой своего голоса. («Откуда только он берется в таком теле?» - подумал с усмешкой Бенедиктов.) Заметив Кочемазова, капитан тотчас отпустил сестру-хозяйку с пылающими от нагоняя щеками; лицо его из свирепого мгновенно превратилось в добродушное. Кочемазов представил Бенедиктова, объяснил, кто он, что хотел бы посмотреть, и оставил их.

Капитан тактично не задавал вопросов. Он растянул рот в улыбке, словно проверка доставляла ему удовольствие, и без промедления начал действовать: приказал принести книгу учета, накладные, разыскать кладовщицу склада боепитания. Пока они двигались к складу, он успел рассказать о системе - по его словам хорошо продуманной - регистрации и хранения оружия от приемного отделения до сдачи по мере накопления на пересыльный пункт.

- Наша хранительница огня, - кивнул капитан на подошедшую робкую, испуганную срочным вызовом женщину.

- Покажите-ка ваш арсенал, - приветливо сказал Бенедиктов, от которого не ускользнули ее сжатые в напряжении кулачки, и подрагивающие губы, - не утаивайте.

- Она у нас прекрасно справляется… Бывают дни, когда десятками приходится таскать это оружие с этажа на этаж… Представляете, какая тяжесть!.. С нынешними-то силами! Она и таскает, и чистит, и смазывает не хуже заправского бойца. - Правда? - Капитан подмигнул кладовщице. - И все, как говорится, у нее в полном ажуре. (Бенедиктов улыбнулся, вспомнив слова Кочемазова.) Да вы сами сейчас убедитесь…

Кладовщица сняла железную скобу с обитой стальными листами двери и, впустив обоих, встала в сторонке, наблюдая за действиями Бенедиктова. Склад пропах оружейным маслом. «Хорошо, отлично», - повторял Бенедиктов, довольно поверхностно осматривая пистолеты, наганы, гранаты, разложенные на стеллажах, стоящие в козлах винтовки и автоматы. Всем своим поведением он старался показать, что проверка - лишь формальность, правда необходимая.

Он перебрал накладные, полистал регистрационную книгу учета. В ней торопливо, разными почерками, часто карандашом были внесены фамилии, звания, воинские части, номера оружия, даты… Делая вид, что он без особого внимания проглядывает записи, Бенедиктов успел выхватить то, что искал, и захлопнул книгу. Повторил бодренькое «хорошо», сделал замечание по поводу какого-то пустякового недосмотра и спросил, переводя взгляд с капитана на кладовщицу:

- Значит, если бы появилась необходимость срочно найти личное оружие, ну, скажем… - он провел пальцем под первой попавшейся фамилией, назвал ее, дату поступления, - я мог бы это сделать благодаря записям?

- Несомненно, - воскликнул капитан громовым голосом и скомандовал, как фокусник в цирке своему ассистенту: - Найдите, быстро!..

Кладовщица молча сняла со стеллажа наган и протянула его Бенедиктову.

- У меня вопросов больше нет, - весело сказал он, сверив номер. - Если бы везде, так хранили… - Пожал руку сияющему капитану, потом слабо улыбнувшейся кладовщице. - Так и запишем: с вами все в порядке. Теперь пойду в другой госпиталь… Служба!

Вернувшись к Кочемазову, он прикрыл за собой дверь и сказал тихо: