Сегодня ты, а завтра

– Здорово, Кочан!

Кочан побледнел, покраснел, покрылся пятнами и вытаращил глаза.

– Это Балабан! – прошептал он.

– Говори! – приказал я.

Балабан продолжал:

– Ты, я вижу, с собой гостей привел? Да еще с целым полком омоновцев! Чего же раньше не предупредил? Я бы подготовился.

Значит, кроме обычных камер есть еще и скрытые! Дальше в конспирации смысла не было, я отодвинул Кочана в сторону и сказал в микрофон:

– Гражданин Балабанов, у нас есть санкция генерального прокурора на ваш арест и обыск в вашем доме. Прошу вас немедленно впустить нас в дом.

Из динамика раздалось громкое фырканье:

– Как ваша фамилия?

– Я Турецкий, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России. Здесь же находится начальник Московского уголовного розыска Грязнов.

– Знаете, гражданин Турецкий, я вас не ждал. А незваный гость, сами понимаете... Поэтому заходите-ка лучше завтра. Часика в два.

Ну ничего себе! Такой наглости я еще не встречал. Грязнов отодвинул меня в сторону и жестко сказал:

– Даю вам минуту на то, чтобы впустить нас. Если через минуту ворота не будут открыты, это будет расценено как злостное сопротивление властям. И будут приняты меры к штурму! Время пошло.

В динамике раздавалось тяжелое дыхание. Видимо, Балабан решал, что делать. Наверняка у него есть свои люди в высших эшелонах власти – только у людей, связанных с ними, может быть такая наглая уверенность в собственной безнаказанности. Однако хватит ли этой уверенности для того, чтобы вступить с нами в бой?! А ведь случится именно это, если он нас не впустит.

– Осталось тридцать секунд, – произнес Грязнов, глядя на часы.

– Ну зачем же так грубо, господин Грязнов. Если вы так настаиваете, то конечно... – наконец ответил Балабан.

Щелкнул замок, и ворота распахнулись. Два здоровенных бугая с отрытой неприязнью поглядели на нас и отошли в сторону. Мы втроем с Кочаном вошли на территорию дачи, вслед за нами въехал «рафик» с оперативниками и несколькими омоновцами. Думаю, что если бы мы не взяли с собой ОМОН, то вряд ли Балабан впустил бы нас.

Забор, окружающий дом, был так высок, что мы видели лишь часть крыши. Теперь он предстал перед нами во всей красе. Надо сказать, Балабан жил не просто в большом доме. Строение напоминало средневековый замок, высотку на Краснопресненской и здание бывшего СЭВа одновременно. Здесь были шпили над черепичными крышами, крепостные зубцы на башенках, статуи по углам и алюминиево-стеклянные куполообразные конструкции, венчающие жилище Балабана. В общем, дачей этот дом назвать не поворачивался язык. Усадьбы Шереметева и Голицына бледнели перед ним. Думаю, что даже Рокфеллер позавидовал бы Балабану.

У высокого крыльца, по бокам украшенного бронзовыми львами, нас встретил хмурый «бык» с помповым ружьем наперевес. Он открыл тяжелую дубовую дверь и впустил нас в дом.

Пожалуй, вестибюль Большого театра отдыхал бы в сравнении с прихожей Балабана. Мрамор, бронза, канделябры, огромная хрустальная люстра на потолке... И широченная лестница, ведущая на второй этаж.

Хмурый охранник встал, явно приглашая нас подождать. Мы остановились. Через несколько секунд на мраморной лестнице появился человек. Приветливо улыбаясь, он спускался к нам, и чем больше он приближался, тем яснее становилось – я его уже видел. И не где-то, а по телевизору. И не в передаче «Человек и закон», а в программе «Время». В самом начале, когда передают наиболее важные новости, связанные с правительством, политикой и так далее.

Короче говоря, перед нами стоял Георгий Наумович Барышников, известный бизнесмен, банкир и по совместительству заместитель секретаря Совета Безопасности!

Поверить было трудно. Но тем не менее факт остается фактом.

– Здравствуйте, господа, – приветствовал нас Барышников. – Рад тебя видеть, Кочан!

Он пожал нам руки, а с Кочаном даже расцеловался. Надо сказать, мы с Грязновым пребывали в некотором замешательстве. Мы ждали многого. Но такого!..

– Не стесняйтесь, господа, – улыбнулся Барышников-Балабан, явно наслаждаясь произведенным эффектом, – проходите в гостиную. А ваши люди могут подождать здесь.

Он провел нас в одну из боковых дверей, и мы оказались в большом зале, увешанном картинами и старинными гобеленами. Барышников указал нам на кресла, а сам сел на диван. Кочан вжался в кресло, видимо желая, чтобы его никто не заметил.

– Я вас слушаю, – сказал он, закидывая нога на ногу.

Да, сказать что-либо в такой ситуации было трудно. И я взял инициативу в свои руки. Надо сказать, весь наш план полетел ко всем чертям. И нужно было на ходу выправлять положение.

– Георгий Наумович, – начал я, – мы располагаем некоторыми сведениями, касающимися вас. И пришли сюда, чтобы проверить их.

– Вообще-то я ждал только Кочана, – Барышников кивнул в сторону Крупнова, – но раз уж вы пришли... Может, чего-нибудь выпьете?

Грязнов покачал головой, а я продолжал:

– У нас есть сведения, что некоторые из ваших помощников занимаются незаконными операциями с оружием.

На лице Барышникова отразилась крайняя степень изумления.

– Что вы говорите! Это безобразие. Немедленно передайте мне материалы, и я приму меры.

– Не беспокойтесь. Мы уже приняли меры.

Барышников сокрушенно покачал головой:

– Но фамилии-то вы сообщите?

– В этом нет никакой необходимости. Точнее, это составляет пока тайну следствия. Однако мы располагаем сведениями, что о действиях ваших помощников было вам известно.

– Это невозможно, – покачал головой Барышников, – вы понимаете, я занимаю такой пост. И если бы только намек на противозаконную деятельность кого-то из них стал мне известен, то этот человек моментально был бы уволен. Кстати, откуда такие сведения?

– Они сообщены гражданином Крупновым.

– Кочаном? – рассмеялся Барышников и повернул голову в сторону Крупнова: – Кочан, ты что? Что за сказки ты про меня рассказываешь?

Крупнов промямлил что-то невразумительное. Он явно потерял дар речи.

– Дело в том, что Кочан мой старый друг.

– Когда вы с ним подружились, у вас была другая фамилия, – заметил я.

Барышников кивнул:

– Да. Вы понимаете, афишировать свою судимость я не собираюсь. Тем более что по современным законам я ничего предосудительного не совершал. За куплю-продажу валюты сейчас не судят. А кроме того, судимость погашена, у меня есть документы. Но все-таки, знаете, неприятности мне ни к чему. И поэтому я сменил фамилию.

– Каким образом? – поинтересовался я.

– Очень просто, – пожал плечами Барышников, – взял фамилию жены. Это ведь законом не запрещено, – добавил он с мягкой улыбкой.

Действительно, очень просто. Взял фамилию жены и баллотируйся хоть в президенты.

– Все понятно. Но вам, гражданин Барышников, придется дать нам некоторые разъяснения.

– Какие именно?

– Нас интересует некий Леня, с которым вы в свое время познакомили гражданина Крупнова, – я кивнул в сторону Кочана.

Барышников наморщил лоб:

– Леня, Леня... Кто такой?

Однако глаза его забегали. Он несколько раз перевел их с Крупнова на меня, потом на Грязнова и снова на меня. Если он откажется вспомнить, кто такой Леня, будет гораздо сложнее. Придется идти до конца – пытаться припереть его к стене, добиваться разрешения допрашивать его в прокуратуре и тому подобное. А пока суд да дело, пройдут дни, а может быть, и недели, Барышников пустит в ход все свои связи, десятой доли которых хватит для того, чтобы санкция генерального прокурора превратилась в ненужную бумажку.

У нас на руках был только один козырь. Барышников знал, что если дело выплывет наружу, то независимо от того, удастся ему отмазаться или нет, это неминуемо оставит пятно на его карьере. А даже в нашей дикой политике это что-то да значит. Вспомним Ковалева, непотопляемых Барсукова и Коржакова и многих других. Поэтому я надеялся, что Барышников всеми силами постарается избежать всякого намека на скандал подобного рода.