Сегодня ты, а завтра

Причем не просто мертв. Он был убит. Кто-то нанес ему смертельную рану, из которой и сочилась кровь.

Постепенно в голове Миши стали устанавливаться причинно-следственные связи между всеми событиями, которые произошли с момента его пробуждения. Тень между деревьями, убитый Полкан, перевернутая бутылка... Так, значит, кто-то проник в огород, перевернул бутылку да еще убил зачем-то собаку!

Но ведь это же черт знает что такое! Почему всякие живодеры шляются по деревне и губят сторожевых собак? Это никуда не годится!

Миша Казачков огляделся и, выбрав, как ему показалось, правильное направление, отправился на поиски живодера.

Искать долго не пришлось. У самой стены дома Миша заметил тень. Вернее, силуэт человека.

Решив действовать осторожно, Миша подкрался поближе. Раздвинул ветки, получше рассмотрел того, кто стоял у стены. И обомлел.

Это была женщина – в черных джинсах и черной же куртке. Женщина кралась вдоль стены по направлению к освещенному окну.

Остановившись, она осторожно заглянула в окно. Миша стоял совсем недалеко, поэтому ему тоже было очень хорошо видно, что делается в доме. Кстати, там не происходило ничего особенного. Дядя Федя, хозяин дома, которого хорошо знал Миша, сидел за столом и что-то мастерил. В деревне он слыл местным Кулибиным, мастером на все руки.

Интересно, подумал Миша, что это за краля такая? И чего она тут делает? И уж не она ли замочила Полкана?

Миша уже было собрался окликнуть странную женщину, но замер на месте. И вот почему.

Вдруг она оглянулась, запустила руку за пазуху и достала оттуда... Что бы вы думали? Большой пистолет с длиннющим дулом!

«Е– мое!» – произнес про себя Миша, еле сдержавшись, чтобы не воскликнуть вслух.

Между тем она щелкнула предохранителем и, ухватив рукоятку покрепче, снова посмотрела в окно. Дядя Федя, ни о чем не подозревая, продолжал что-то мастерить.

Неужели она собирается его кокнуть?! Зачем?! За что?! Мысли пролетали в Мишиной голове стремительно, как взъерошенные ветром сухие листья. Он пытался ухватить их, остановить, но ничего не получалось. К тому же проклятый хмель все никак не выветривался...

И именно по этой причине случилось так, что Миша Казачков не устоял на месте, оступился, не удержал равновесие и, хрустя ветками, упал. Причем не назад, а вперед, как раз по направлению к женщине с пистолетом в руке.

Пожалуй, если бы Миша упал назад, он бы успел еще что-то увидеть в своей бестолковой, непутевой и в общем-то очень короткой жизни. Увидел бы он, например, небо над родным Дядькиным, темнеющее высокое небо с россыпью звезд и с Большой Медведицей вполнеба. Но он упал вперед, и последнее, что успел зафиксировать его глаз, – старый, пыльный окурок на земле, сухая соломинка и гнутый ржавый гвоздь...

Яркая вспышка где-то в затылке – и все. Выстрел последовал немедленно. Тихий, глухой звук. И нет больше деревенского пьяницы Миши Казачкова.

...В соответствии со своими убеждениями, выстрелив, она не стала делать контрольного выстрела. Настоящему профессионалу контроль не нужен. Он точно знает, что будет с тем человеком, в которого он целится, после выстрела. Он знает, что попадет и что конечная цель – смерть – будет достигнута.

И вот сейчас, целясь в окно, в голову немолодого, седого человека, сидящего за столом и орудовавшего маленьким напильником, она абсолютно точно зала, что произойдет в ближайшую минуту.

Почти неслышный выстрел. Звякнуло стекло. Человек за столом уронил голову на руку, держащую напильник. Уронил аккуратно и даже как-то послушно, будто минуту назад как раз собирался это сделать. Тоненькая струйка крови заструилась из виска. С глухим стуком упал напильник на дощатую половицу. Все.

Впрочем, она уже шла прочь от дома, возле которого оставила три трупа – два человеческих и один собачий. Она миновала огород, прошла узкую полоску ничейной земли и удалилась в лес. Там через две минуты ходьбы она вышла на небольшую опушку. Среди деревьев стояла машина. Заядлый автомобилист сразу же определил бы контуры «джипа-чероки». Она села в машину, завела мотор и скрылась между деревьями по еле заметной дорожке...

– Нет, зря все-таки Миша с нами не поехал, – говорил избитый и покалеченный в схватке с бомжами Степа Кузнецов, когда вскоре после того, как были обнаружены трупы, потрясенная деревня Дядькино собралась на поминки, – послушал бы друзей – глядишь, и жив бы остался. – Уже изрядно поддавшие Серый и Гена согласно кивали...

Балабан оказался человеком сговорчивым. Он назначил встречу Кочану без всяких проблем. Видимо, действительно лагерная дружба – это навсегда. Причем Балабан сказал, чтобы он приехал прямо к нему. Это была большая удача. Это значило, что мы будем точно знать, где он находится. А значит, и с его арестом не будет никаких проблем.

Ну здесь я, конечно, ошибся. Всегда так – надеешься на одно, а получаешь совсем другое...

Встреча с Балабаном была назначена через два часа, в половине одиннадцатого. Я быстро съездил в Генеральную прокуратуру за санкцией, а Грязнов готовил все для операции. И через час мы двинулись в сторону Очакова. Хотите верьте, хотите нет, но именно там, где располагаются загородные дома наших высших лиц, и находилась дача торговца оружием по кличке Балабан. Вас ни на какие мысли не наводит подобное соседство? Лично меня наводит.

Кочан долго отказывался ехать с нами. Но без него мы бы никак не обошлись. Поэтому, силком затолкав его в машину, мы двинулись за город.

Грязнов действовал прямо-таки как полководец. Он спланировал настоящую армейскую операцию. С нами ехало пятьдесят вооруженных омоновцев в двух автобусах, машина оперативной связи, два бронированных «воронка», чтобы было куда сажать арестованных, «рафик» с оперативниками, ну и наша машина.

– Слушай, как это получилось, что Балабан живет в самом Очакове, Слава?

– Я все разузнал. Это маленький поселок рядом с участками, где находятся правительственные дачи. Там живут два банкира, пара высокопоставленных чиновников, и несколько участков числятся незаселенными. Но, я думаю, это только на бумаге. Впрочем, мы это сейчас проверим.

Если бы у меня на руках не было бы санкции на арест и обыск, подписанной генеральым прокурором, нас бы даже близко не подпустили к поселку Лучистый (именно так он назывался). Милицейские посты стояли буквально через каждые двадцать метров. Ничего не скажешь, покой государственных чиновников у нас охраняют бдительно. Правда, этого не скажешь обо всех остальных.

Не доезжая до поселка, мы выгрузили омоновцев, которые рассредоточились по территории и двинулись в указанном направлении, постепенно сужая круг. Вслед за ними вышли и мы, таща за собой продолжавшего упираться Кочана.

Наконец по рации Грязнову сообщили, что по периметру забора завершено формирование оцепления. Это значило, что с этой минуты никто не сможет ни войти, ни выйти с территории коттеджа без нашего ведома. Ну, разумеется, исключая воздушный и подземный пути.

Забор у Балабана был что надо. Высокий, бетонный, с густыми витками колючей проволоки-стежки поверху. Судя по тому, что кое-где поблескивали белые фарфоровые изоляторы, она к тому же находилась под напряжением. По углам на металлических кронштейнах крепились телекамеры внешнего наблюдения. Ребята Грязнова знали свое дело, и наверняка ни одна из них уже не работала.

Мы вышли к главному входу втроем – я, Грязнов и Кочан. За минуту до того, как мы появились в поле зрения телекамеры, двое омоновцев надели на ее объектив черный пластмассовый колпачок. Поэтому я был уверен: охранники Балабана лишь зафиксировали, что камеры внезапно вышли из строя.

Рядом с воротами находился серый пластмассовый ящичек связи с охраной. Кочан, жалобно поглядывая на нас, нажал на кнопку.

– Назовите ваше имя, – донеслось из динамика.

– Эт-то Кочан, э-э... у меня назначена встреча.

– Одну минуту.

Звуки в динамике стихли. Через минуту снова донесся голос, но же другой: