Современный польский, чешский и словацкий детектив

— Ты будешь главным лицом на выставке, Глеб! — говорил он. — И заместитель министра, мой давний друг, не преминет мне, тебе, а также группе НД выразить благодарность…

Но пока что предсказанные полковником «выражения благодарности» были мне безразличны, как прошлогодний снег.

С утра Ковальский и Емёла допрашивали спевшуюся троицу. Я хотел пока остаться в тени. Согласно указаниям, данным мною, они не должны были упоминать об убийствах и краже в Западном районе. Я должен был приступить к допросу около полудня и тогда, уже располагая всей полнотой сведений, припереть мерзавцев к стенке. Не подлежало сомнению, что они будут петлять и сваливать вину друг на друга.

Выставка срывала мои планы.

Шум, который поднимал вокруг марок мой драгоценный шеф, по-моему, был излишним. Я попытался уклониться от участия в выставке.

— О твоих возражениях, Глеб, не желаю и слышать, — беспечно заявил полковник. — Выставка будет проведена торжественно. А ты придашь ей блеск, поскольку результатами мы обязаны главным образом тебе…

— Не было бы никаких результатов, если бы не телеграмма из Нью-Йорка! — заметил я.

Мое замечание полковник оставил без ответа.

— После всего этого я могу взять тебя с собой на рыбалку, для отдыха. Конечно, я не настаиваю, но если ты захочешь… — добавил он благосклонно.

В моем кабинете на столе лежали архивные документы, касающиеся двух главных фигур: Мингеля и Трахта. Документы поступили утром из управления милиции Кракова, где оба преступника промышляли до переезда в Варшаву. Я сказал об этом полковнику.

— Как думаешь, до открытия выставки тебе удастся установить, кто из них сделал укол и кто убил вдову?

— Не знаю, — ответил я. — Возможно, да, а возможно, и нет. Бывает ведь, что корни преступления уходят в далекое прошлое!

— Разумеется, точное описание обстоятельств, при которых были совершены оба убийства, не только не помешает нам, но и будет сверхпрограммным номером выставки. Итак, за дело! Освобождаю тебя от участия в подготовке выставки. Я попрошу, чтобы марки в планшеты уложил майор Ковальский…

Вернувшись в кабинет, я занялся изучением присланных документов.

Справки и отчеты из Кракова были… довольно забавны.

В кратком жизнеописании первого — Посла-Мингеля — отмечалось, что он зарекомендовал себя как аферист и мошенник, умело выманивающий деньги. Его подозревали в том, что он занимается спекуляцией валютой на черном рынке. Правда, собрать достаточное количество улик не удалось, к тому же занятия этого рода он прекратил год тому назад.

«В настоящее время, — отмечала милиция Кракова, — Мингель охотится за женщинами намного старше среднего возраста. Несколько поступивших в милицию жалоб было отозвано обратно, так как часть добытых обманом денег он возвратил, а остальные покрывает векселями. Прошел слух, что в Мюнхене у него невеста и он переводит деньги в ФРГ. Произведенный в квартире обыск результатов не дал, В среде знакомых Мингеля считают человеком, страдающим размягчением мозга, в пользу этого свидетельствует установленный факт, что наряду с прочими занятиями он стал собирать марки. В настоящее время проживает: отель «Бристоль», Варшава…»

«Страдает размягчением мозга…»

Люди, сделавшие это замечание, не имели ни малейшего понятия о филателии!

Затем я перешел к материалам о Трахте… Трахт, как явствовало из этих записей, был человеком достаточно известным. Выехал из Кракова несколькими месяцами раньше Мингеля. Установлено, что он проживает под Варшавой и занимается «якобы торговлей марками».

Возвращаясь к начальной фазе происшествий в Западном районе, за необходимое условие следовало принять, что преступник имеет квалификацию санитара или врача. Ведь первое убийство было совершено путем инъекции.

Аль не сумел бы этого сделать. Любое сложное действие было недоступно его примитивной натуре.

Трахт никогда не выступал в качестве доктора медицины. Вдова, у которой он жил под Варшавой, считала его доктором философии. Что касается Мингеля, то его докторский титул был случаен.

В краковских материалах я не нашел ничего, что дало бы мне ответ на основные вопросы: кто, как и с чьей помощью?

Поэтому я должен был до начала допроса на что-то опереться.

Это что-то могло содержаться в магнитофонных записях, сделанных на допросах бандитской шайки.

— Только что закончили. Скоро буду у тебя, — ответил на мой вопрос по телефону Емёла.

— Дай Ковальского…

— Не могу. Старик устраивает эту дурацкую выставку, вызвал его к себе, велел взять с собой каталог, пинцет и лупу. Впрочем, Ковальский доволен, так как Посол надоел ему до тошноты: все время ноет, что простудился, просится в больницу…

В ожидании я заточил карандаш, чтобы записать наиболее интересные места показаний.

Наконец появился Емёла. В одной руке он нес диктофон, другой придерживал кассеты с лентой. Магнитная запись намного удобнее письменных протоколов.

— По твоему распоряжению мы пока не касались убийств на вилле, — начал Емёла, — поэтому разговор идет только о краже марок и о том, что произошло в Дзвонах. Вот показания Аля. — И он поставил первую кассету.

— Хорошо, — кивнул я. — Давай начнем с Аля…

Через минуту зазвучал неторопливый разговор:

«— Трахт показывает, что во всем виноват ты, Аль, — говорил спокойно Емёла. — Ты сам только что слышал его слова на магнитофонной ленте. Если он не прав, ты можешь отрицать.

— Трахт свинья! — цедил со злобой Аль. — Они оба свиньи. Договорились, что будем молчать. Уверяли, что вы в марках не разбираетесь. Ну, пусть только я кого из них в тюряге повстречаю!… А было так: в первый раз я увидел Трахта у магазина с марками. Он спросил, есть ли у меня что-нибудь интересное. Я ответил, что нет. А не знаю ли, мол, о хороших марках? Говорю, что знаю. Дальше — слово за слово: ночью на вилле убит коллекционер. Недалеко от виллы у моего кореша есть малина. Трахт говорит, нельзя разве кое-что купить у вдовы? Сразу взял такси, и мы вместе поехали к ней. Кореш привел нас на виллу. Но когда Трахт позвонил, в квартире никого не оказалось… Мы все вместе прохаживались по другой стороне улицы. Увидели открытое окно. Трахт еще смеялся: это, мол, как раз для такого парня, как я. Но что будто бы я не посмею, потому как боюсь мертвеца и старой бабы. Кореш сказал, что мертвеца ночью увезли. Трахт на это сказал, что все равно я боюсь привидений…

— Значит, он подговаривал тебя на кражу? — звучал громкий вопрос Емёлы.

— И Мингель, и Трахт — вот кто настоящие воры, — оправдывался Аль. — А мне еще нет восемнадцати. Меня подговорил Трахт. Было так… Кореш говорит: «Какие там в альбомах есть львы, слоны, тигры, кенгуру! Райские!» На это Трахт: «Нет, самые ценные — только классики, первые марки каждого государства…» Он договорился со мной, что утром мы встретимся, и пошел в здание почты на площади Коммуны. Мы с корешем остались.

— Зачем он пошел на почту? — спросил Емёла.

— Этого я не знаю, — ответил Аль. — Кажется, потом при ехал из Кракова тот, другой… А кореш мне сказал: «Не говори ему, я уже там был». И повел меня к себе, он жил недалеко, стерег квартиру одного инженера, который уехал в отпуск. У меня был пружинный нож. Кореш его видел. И потому говорит: «Дай нож, а я тебе отдам все тридцать марок».

— Каких? Ты должен вспомнить, Аль, — попросил Емёла.

— Ну я ведь сказал, что там побывал кореш, — разъяснял допрашиваемый. — После того как унесли труп, он из любопытства влез туда по ограде, через окно.

— Подожди, — прервал Емёла. — Значит, в первую ночь забрался в комнату убитого твой кореш и взял там тридцать марок. Так?

— Так. И работал в перчатках, чтобы не было следов. А потом убежал, потому что его напугал кот. Думал, это привидение. Сказал мне, что он вставил в замок двери ключ: «Если бы я был там, в комнате, и пришли из милиции, то, раньше чем они открыли бы дверь, можно было бы удрать. Только я больше не хочу, — сказал кореш. — Что для меня пять или десять злотых за ерундовые марки? У меня для обработки есть киоск на Старом Мясте…»