Современный польский, чешский и словацкий детектив

Современный польский, чешский и словацкий детектив

ПРЕДИСЛОВИЕ

Едва ли следует, начиная разговор о четырех романах, представляющих в этом сборнике современный детектив Польши и Чехословакии, очередной раз останавливаться на самом определении жанра — сегодня публикация детектива не требует сколько-нибудь оправдательной аргументации: это жанр, пользующийся огромной читательской популярностью совсем не в силу своей принципиальной «развлекательности». «В детективной, как и во всей художественной литературе, — говорится в предисловии к сборнику «Современный английский детектив», вышедшему в издательстве «Прогресс» в 1971 году, — существует эстетическая градация. Есть писатели серьезные, талантливые, маститые, есть авторы рангом пониже, есть беллетристы и вовсе третьестепенные, чья «продукция» вообще находится за гранью художественного творчества. Обращение к детективному жанру само по себе отнюдь не предполагает отхода от литературы». Замечание это представляется очень верным, не может сегодня вызвать возражений и для доказательства его правомочности нет нужды обращаться к опыту Эдгара По или Честертона. Нравственная, познавательная и занимательная функции детектива интересно были рассмотрены в цитируемом предисловии на примере трех современных английских детективов. И тем не менее хотелось бы затронуть также еще одну проблему, касающуюся самой природы жанра.

Существует классическая, по-своему прямо детективная история, связанная с судьбой последнего незавершенного романа Чарлза Диккенса «Тайна Эдвина Друда». Диккенс умер 9 июня 1870 года, до последнего дня он работал над романом «Тайна Эдвина Друда», который публиковался отдельными выпусками с апреля по сентябрь 1870 года: три выпуска — к моменту смерти писателя, три, оказавшиеся готовыми в рукописи, — позже. А предполагалось, что весь роман выйдет в двадцати выпусках, Но сверх опубликованного в бумагах покойного писателя не смогли обнаружить ни одной строки, относящейся к этому роману, ни одного черного наброска. То есть роман завершен не был. А ведь «Тайна Эдвина Друда» -книга с детективным, загадочным сюжетом, сам Диккенс говорил с гордостью, что напал на «совершенно новую и очень любопытную идею, которую нелегко будет разгадать, богатую, но трудную для воплощения», считал, что драматизм о самых первых страниц будет непрерывно возрастать…

Но все сюжетные линии, разумеется, сходились к финалу: приготовленную неожиданность, разгадку «тайны» писатель унес в могилу.

Итак, сперва о Диккенсе. В работе известного английского исследователя начала нынешнего века, бывшего в свое время президентом Диккенсовского общества, Дж.-К. Уолтерса «Ключи к роману Диккенса «Тайна Эдвина Друда» блистательно разработана гипотеза, раскрывающая «идею» романа. Уолтерс проанализировал роман Диккенса очень тщательно и непредвзято, его гипотеза, основанная на глубокой внутренней логике развития сюжета, позволила ему совершенно естественно открыть приготовленную для читателя «неожиданность», его аргументы безупречны и кажутся неопровержимыми. Впрочем, Статья Уолтерса сама по себе так интересна и увлекательна, что я настоятельно советую не знающим ее открыть двадцать седьмой том собрания сочинений Диккенса [1], в приложении к которому она напечатана полностью.

Итак, тайна романа была раскрыта, роман «дописан». Но ведь он тем не менее автором не был окончен, написан лишь до половины — что из того, что добросовестный и вдумчивый исследователь «нелегко», но все-таки разгадал его «тайну», логически безупречно сконструировал развязку, «свел» все сюжетные линии и, как некий Кювье, восстановил по одной кости весь скелет! А сам Диккенс, величие которого, конечно же, не в сюжетной изобретательности и зашифрованных «неожиданностях»? А диккенсовский юмор, любовь и доброта к людям, неужели и это тоже можно сконструировать и «разгадать»?

Разумеется, нет. Как бы изощренно и тщательно мы ни продолжали анализировать известную нам половину романа об Эдвине Друде привлекая обширный диккенсовский материал из других его произведений, мы голоса его героев не услышим, того, что и как им предстояло сказать во второй половине романа, не узнаем. Но дело здесь не в том, что никакой серьезный исследователь никогда не стал бы и пытаться делать эту обреченную на неуспех работу (она может вдохновить только литературного ремесленника), дело в том, что в конкретном случае и самому Диккенсу голоса его героев словно бы были не так уж и нужны. Диккенс писал детектив, его интересовала тайна, он приготовил «неожиданность», он заранее все точно даже не предвидел, а знал! Отсюда так восхищающая Уолтерса законченность, сюжета, замысла, безупречная завершенность; в, этом, наконец, и причина успеха работы Уолтерса: одна только основанная на добросовестном художественном анализе логика и дала исследователю возможность дописать роман такого писателя, как Диккенс.

Внимательный анализ романа дает право утверждать, что все подобранные Диккенсом детали не случайны, служат определенной цели и непременно «отыгрываются». Каждое из «ружей», развешанных писателем в начале романа, должно было выстрелить в его финале. Это законы жанра, а задача, которую автор себе ставил, была именно в точном следовании этим законам. Исследователю или читателю, у которых судьба похитила вторую половину так увлекшей их книги, остается лишь одно за другим снимать со стен эти ружья и стрелять из них, не огорчаясь и холостыми выстрелами («холостые» тоже подброшены специально и потому они тоже неслучайны!), — они означают лишь то, что следующее «ружье» непременно заряжено!

Сюжет в детективе становится шахматной задачей — перед нами, несомненно, особый жанр — нам предлагают виртуозное мастерство ведения заранее продуманной интриги, блестяще скрываемые «неожиданности», «узнавания» и т. п. Такие «узнавания» немыслимы без точно найденных деталей, несущих чисто сюжетные функции. Деталь сюжета в детективе поворачивает действие, причем на нее не направлен «луч света», наоборот, найдя ее, автор тут же стремится возможно тщательнее ее спрятать, окружая деталями действительно случайными, пустыми и никому не нужными, потом он снова и снова как бы ненароком будет обращаться к той детали, она необходима, она движет все действие, но закон жанра требует ее тайны… Так единственное бревно в молевом сплаве держит гигантский, все растущий затор из бревен — найди его, выбей — и вся грохочущая громада разом рухнет…

Речь идет о самой природе жанра, разумеется, живого, зависящего от времени, несомненной специфики и творческой индивидуальности автора. И тем не менее очень интересно, что романы, с которыми предстоит познакомиться читателям этого сборника, несмотря на всю их современность и такое важное, проникающее их нравственное отношение к самому факту преступления, написаны, а вернее сказать, исходят именно из только что рассмотренной классической традиции. Авторы как бы приглашают своего читателя идти тем же путем, что и следователь, «фальшивые сигналы» и «ловушки», которые расставляют сюжеты всех четырех романов, необычайно заманчивы. И коль попадаются в них профессиональные работники милиции и следственных органов, то тем более «ловится» на них читатель. Но перед нами не просто демонстрация мастерства писателей, работающих в традиции жанра, «закручивание» сюжета дает возможность увидеть весьма широкую картину жизни и, несмотря на стремительно разворачивающуюся ее панораму и неминуемую при этом поверхностность изображения действительности, позволяет представить себе достаточно определенно бытовой и социальный разрез современной жизни, ставшей «плацдармом», на котором разворачивается действие романов.

Это и что-то неуловимо новое в самом облике Варшавы, Праги и Братиславы, во взаимоотношениях меж людьми и в отношении к самому факту преступления, расследованием которого занимаются герои романов, и, что особенно важно, в несомненном контакте, который возникает между героями и читателем, активно сопереживающим им в их деле. Как бы ни были тяжелы и явственны следы войны — в облике городов и судьбах людей, о которых идет речь в романах Пивоварчика, Блахия, Фикера и Вага, еще более несомненны для их читателя изменения, происшедшие в судьбах этих городов и людей за первое послевоенное десятилетие строительства новой жизни. Реалистически точная фиксация, с одной стороны, наследия войны, а с другой-несомненности глубоких социальных преобразований последних лет и придает романам сборника особый колорит — определяет их своеобразие, решаемое по-своему в каждом из романов.