Черный ангел

Я поправляю воротник. Что-то становиться жарковато.

— Что, волнуешься? — спрашивает Рамазанов.

— Да, — чистосердечно признаюсь я.

— А чего тебе волноваться, если только ты нас не разводишь с кладом этим?

— Да нет. У меня самолет скоро. А я летать боюсь.

— А вот в чем дело! — понимает Рамазанов и хитро подмигивает Андрюхе.

Не надо заканчивать факультет психологии, чтобы понять: вряд ли в планы Татарина входит выпускать меня живим из этого дома.

Двигаемся мы гуськом, словно связанные невидимыми веревками альпинисты. Впереди идет Валет с фонариком и ломом, за ним Рамазанов, после я, чувствуя в спину горячее дыхание Андрюхи, у которого в одной руке лопата, вторая в кармане, где находится на боевом взводе волына.

Котельная состоит из трех больших помещений.

— Ну и куда теперь двигать? — поворачивается ко мне Рамазанов, когда мы оказываемся внутри.

— Если я правильно понял, что он мне говорил, то иди надо туда дальше, в следующие двери и искать в левом дальнем углу.

На середине следующего помещения я останавливаюсь. Зазевавшийся Андрюха натыкается на меня.

— Ты чё застрял, обезьяна! Иди!

— Пришли уж куда дальше. Теперь сами. Ваши деньги, вы и ищите.

— Пасть закрой, — изрекает конвоир, но встает рядом и останавливается.

Рамазанов и Валет приближаются к очень опасному месту и мне здесь больше делать нечего.

— Осторожно растяжка! — вдруг вскрикивает Рамазанов, оказавшийся на удивление глазастым мужиком.

Поздно. Неловкий Валет уже занес ногу.

Я толкаю конвоира в сторону комнаты и делаю прыжок к выходу. Грохот взрыва, сопровождаемый сильной вспышкой, сотрясает здание, поднимая вверх кучу пыли и мусора. В соседней комнате, в нише под окном, заставленной гнилой доской, я оставил пистолет и сумку с остатками взрывчатки (к гранате я привязал только два куска тола, ну, чтобы мало не показалось). Вооружившись, заглядываю в помещение, где только что прозвучал фейерверк. Первое, что вижу — это изуродованное тело Татарина, голова у него разбита вдребезги, как будто бы он свалился с крыши многоэтажного дома: взрывной волной его сильно шмякнуло об стену котельной. Валета искать, скорее всего, вообще не стоит.

С боку раздается легкий шорох, я машинально приседаю и вовремя. Над головой со свистом пролетает сталь лопаты. Я отскакиваю в сторону и оказываюсь в прокопченном углу. Поднимаю ПМ. Андрюха, с окровавленной мордой, испачканный, пробитый в нескольких местах осколками, но сохранивший удивительную живучесть, снова делает взмах лопатой с явным намерением разделить меня на две равные половины. Три пули вспарывают ему грудную клетку. Лопата застывает в воздухе и вываливается из рук. Вслед за ней на груду крошеного кирпича падает сам бандит.

Осталось внести последний мазок и можно валить из этого местечка на все четыре стороны. Надо спешить: хоть местная милиция здесь наверняка такая же «быстрая» как и везде, но все же должна же она когда-нибудь приехать. Не все же менты такие, каким был покойный Письменный.

Не особо ломая голову, открываю водительскую дверь в джипе и ставлю взрывчатку просто на сидение, потом удаляюсь на безопасное расстояние и одним выстрелом превращаю крутую тачку в горящее, покореженное нечто. Пусть теперь местные авторитеты между собой выясняют, что же произошло на самом деле. Пусть ломают копья, головы и все, что к этому прилагается. Полагаю, что Артемьеву мало не покажется.

Касательно моего визита к Письменному, особенно то, что меня там видела его клиентка, то я не очень переживаю. Найти его могут очень не скоро, скорее всего, только с началом грибного сезона. Во-вторых, баллистическая экспертиза пистолета, который обнаружат в кармане Татарина, подтвердит, что Письменный был убит выстрелом из него.

Через сорок минут я уже мирно сижу в теплой кабине рефрижератора «DAF», идущего в сторону Питера и в пол уха слушаю трепотню шофера, о том, как хорошо он умеет устраиваться в жизни: в какой бы город он не приехал, везде его ждет постель и сдобный, всегда и на все готовый бабец. Глядя на страшную, словно рубленную топором физию любвеобильного дальнобойщика, я даже не в состоянии себе представить, как же в этом случае должны выглядеть его любимые женщины, но я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из них вдруг приснился мне. Я не люблю сны, тем более страшные. Страха и в жизни вполне достаточно.

Вообще мне мало интересны чужие любовные похождения. Наслаждаясь теплом и безопасностью, я подвожу итоги своего вояжа. Не считая того, что были стерты с лица земли четыре подонка, и воздух над карельскими озерами, вечнозелеными лесами, стал чуточку чище, чем до моего приезда, теперь я имею следующее: я точно знаю, кто и за что убил прокурора Перминова Александра Петровича, я почти уверен, что знаю, кто вместе с покойным Вороновым стащил из сейфа архиепископа деньги. Но есть и проблемы: я знаю, почему он убил Перминова, но не могу объяснить, почему он действовал именно таким страшным образом, которым может действовать только безнадежный, психически больной человек; я не могу объяснить, зачем этот человек взял деньги; я не знаю, он ли убил Воронова и было ли это вообще убийство, а не нелепое стечение обстоятельств? И, наконец, я не знаю, как все это доказать! Обычный нажим на Карелина не покатит. Не тот случай. Это очень сильный и хитрый субъект (возможно, даже хитрее меня, не сочтите это за нескромность), и этот субъект убивает, не моргнув глазом. Не человек, а терминатор.

В Питере я первым делом звоню Альваресу, чтобы загрузить его целой кучей ценных указаний и только после этого с замиранием в легких и дрожью в ногах, отправляюсь в аэропорт.

Глава XIII

1

Сопровождаемый Хуаном Альваресом, я вхожу в приемную архиепископа Феодосия. С тех пор, как я был здесь в последний раз, ничего не изменилось, разве что отсутствует секретарь Ольга Ивановна, а на ее месте сидит библиотекарь Макарий Диев и тоже терзает пишущую машинку.

— Доложите, владыке, что пришел Сергей Лысков.

— А что докладывать? — ерепинится Диев. — Он и так вас примет. День сегодня приемный. Занимайте очередь и ждите.

Я оглядываюсь: кроме нас тут еще восемь человек. Делать нечего, мы с Альваресом усаживаемся на стульчиках, расставленных вдоль стены, и ждем, пока святой отец не увидит нас в камеру.

Когда выходит посетитель, одновременно с ним на пороге показывается Феодосий и делает мне знак зайти. Толкаю Вано под бок.

Непохоже, что архиепископ находится в самом лучшем расположении духа. У него впалые щеки и кожа цвета плохо заваренного чая. В ответ на мое приветствие он только слегка кивает.

Представив своего спутника, я умолкаю, жду, когда он начнет меня спрашивать, как прошла поездка, но он тоже молчит. Слышно как тикают кварцевые часы на стене. Я сдаюсь первым.

— Мы не вовремя? — спрашиваю я святого отца.

— Почему вы так решили?

— Выглядите вы так, что к вам лучше не подходить.

— Вы не знаете, как будете выглядеть в мои годы! — недовольно скрипит он, вынимает большой белый платок, которым вытирает вспотевшее лицо. — Хотя вы правы, мне действительно нездоровится. У меня куча разных болячек, еще с лагерей. Язва вот разыгралась. Наверное, придется лечь на операцию.

— Может нам, в самом деле, зайти в другое время?

— А что, у вас такие неутешительные новости?

— По правде, говоря, да.

— Ваша поездка оказалось безрезультатной? Я не ожидал вас так скоро.

— Напротив, она оказалась более чем удачна. Быстрота и качество — визитная карточка нашей фирмы!

— Так в чем же дело? Говорите!

— Отец Михаил, ну Михаил Карелин, этот ваш любознательный богослов и «бессребреник» — убийца! Много лет назад он убил человека и отсидел за это десять лет. Когда он вышел на волю, к тому одному убитому прибавилось еще трое. А настоящее его имя Дмитрий Федорович Лаптев. Но назвал убийцей его я не поэтому. Те люди, которых он убил — бандиты, и другой участи они и не заслуживают. Убивая, он пытался на свой лад восстановить справедливость и не мне его осуждать за это. К слову, те деньги, которые он пожертвовал в монастырскую кассу, он отнял у бандитов, а те, в свою очередь, отняли их у предпринимателей в результате вымогательства.