Смертельный азарт

Очень неторопливо и с предельным равнодушием она посмотрела ему в лицо, потом на букет и снова окинула его взглядом по вертикали — от макушки до начищенных туфель, будто прикидывая, какой размер одежды и обуви он носит.

— Я вижу, что это вы. А где ваша лысая подруга, которую вы опекали в ночь этой битвы двух дур в грязи?

— Это моя сестра. Ее недавно выпустили из заключения, — Илья плохо соображал, что говорит. Горячая волна возбуждения, исходившая от женщины, уже накрыла его с головой, и он мог сейчас оплевать не только безвинную Валерию, но и собственную родную мать объявить людоедкой.

— Хорошо, что дальше? — спросила она, не меняя выражения гладкого, скульптурно застывшего лица.

— Может быть, вместо бассейна пообедаем где-нибудь, — безнадежно промямлил Илья. — Или куда-нибудь съездим. У меня тут машина, — он махнул рукой в сторону своей тачки, вспомнив тут же, что она три дня не мыта и выглядит довольно убого.

Мария перевела спокойный взгляд на машину, потом снова посмотрела в лицо Ильи и спросила с неожиданной озабоченностью:

— Послушай, ты отстанешь от меня просто так, или мне тебя с грязью перемешать придется? Чтоб ты знал себе цену, а потому и свои возможности?

— Да уж лучше с грязью…

— Ты, Илья Пересветов, личность никчемная. В прошлом тебя толкал и поддерживал какой-то академик, а ты у него был в холуях и строил амуры его дочке, на чем и держался. Это академик и подарил тебе этот старый проржавевший «форд». Сейчас ты — безработный и потому занимаешься всякими грязными делишками. Так что подругу себе ищи где-нибудь на дешевых базарах. На дискотеку сходи. Лимитчицу закадри.

Илья почувствовал, что густо краснеет, и спросил с трудом:

— Это Лученков дал мне такую характеристику?

— Главное, что характеристика соответствует истине. Хватит с тебя? Оставишь меня в покое?

— Я не хочу делать вам ничего плохого, — сдавленно сказал Илья. — Я увидел вас еще тогда, на Таганке. И решил, что буду за вами ухаживать. Дарить розы и гулять под луной. Мне ничего и не надо большего. Я просто хочу вас видеть. Часто. Вот и все.

— Под луной? — ее сросшиеся на переносице брови надломились в удивленной дуге. — Вот значит как… А не опоздали мы для таких прогулок?

— Никто никогда не опаздывает. Мы можем попробовать.

Она засмеялась с легкой горечью.

— Все равно. Ты изрядно припоздал со своим детским предложением. Луна меня уже давно не интересует. А больше у тебя ничего нет.

— Возьми мою машину, — твердо предложил Илья. — Хоть сейчас.

Она снова неторопливо повернулась к автомобилю, потом ровно проговорила:

— Сейчас я иду в бассейн. Куда также придет твой шеф — Леонид Митрофанович Лученков. И пока я с ним, то с тобой не поеду ни в машине, ни в самолете. Даже если ты будешь предлагать мне слетать в Париж.

— Я понял, — уныло ответил Илья. — Значит, мне надо согласовать свои действия с Лученковым? Так, что ли?

— Попробуй, — она кивнула, неторопливо обошла Илью, поднялась по ступенькам к стеклянным дверям входа в бассейн и исчезла за ними.

Он вдруг ощутил себя совершенно разбитым, слабым, не способным ни к каким поступкам. Доплелся до своего автомобиля, оперся задницей о крыло, закурил и стоял — лишенный мыслей и чувств. Очнулся, лишь когда рядом с ним прозвучало:

— Здравствуйте, Пересветов. Вы тоже посещаете бассейн?

Илья вздрогнул и увидел перед собой Лученкова. Тот насмешливо глядел ему в глаза — в добротном костюме и элегантной широкополой шляпе.

— Нет, — слегка растерялся Илья. — Я здесь по своим делам.

— Понятно, — Лученков смыл с лица улыбку, нахмурился, спросил негромко: — Вы были в Крыму, я знаю. Как произошло это несчастье с Валей Всесвятской?

— Утонула… Был шторм и вода еще холодная…

— Жаль… Институт возьмет на себя ее похороны, предупредите ее близких.

— Дядя, как я понял, хочет все сделать тихо. Кремируют, привезут сюда урну и все. К чему шумиха? Она не успела ни званий заслужить, ни подвигов совершить.

— Не надо цинизма, — досадливо поморщился Лученков. — Кстати, на той неделе я случайно оказался на одном неофициальном соревновании… Сомнительного свойства. У вас, Пересветов, действительно так плохи дела, что вы участвуете в подобного рода непристойностях?

— Не лицемерьте, Леонид Митрофанович, — взорвался Илья. — У всех у нас сейчас в институте дела плохи. И вам это прекрасно известно.

— Да… К сожалению. Извините меня… И вот что я вам скажу, Пересветов. Скажу лично для вас. Если у вас есть идеи, или вы родите идеи, которые могут спасти институт, если есть неожиданные темы, под которые мы можем где-то получить деньги, скажите мне. Я продолжаю борьбу и призываю к этому вас.

— У меня нет никаких идей, — твердо отрезал Илья.

— У нас сохраняются возможности выжить, пока еще не разбежались кадры… Нам нужны только деньги! Пусть иностранных фирм, даже государств, но надо пережить это лихолетье, Пересветов!

— Сочувствую, но помочь ничем не могу. Никакой стоящей идеи у меня нет.

— Жаль. Очень жаль. — Он посмотрел на часы. — Ну, мне пора идти плавать. Держитесь, Пересветов, я верю, что мы еще увидим небо в алмазах.

— Увидим, — вяло согласился Илья.

Он смотрел вслед Лученкову, видел, как тот поднялся по ступенькам и исчез внутри бассейна. С острой, горькой ревностью он представил себе, как Лученков войдет сейчас в какой-нибудь отдельный кабинет, где его уже поджидает голая Мария, и перед тем, как заняться оздоровлением на водной глади бассейна, они примутся за дела тоже, конечно, укрепляющие здоровье, но совсем в ином стиле. Илья был уверен, что у Лученкова имеется здесь этакий отдельный кабинет, что он не плавает с Марией в открытой общей ванне бассейна под чистым небом, а пользуется той, что внутри здания, закрыта, обогревается со всех сторон и куда в субботний день допускаются лишь избранные.

И только эта разрывающая душу ревность заставила его через пять минут пройти следом за Лученковым в бассейн, найти вход в мужскую раздевалку и заглянуть внутрь. Ему упрямо хотелось ковырять и ковырять свое сердце такой занозой. Чтобы боль исчезла, ее нужно довести до предельной силы. Как зубы — когда уж вовсе невтерпеж, то набираешься духу и идешь к врачу рвать боль с корнем.

В раздевалке, между высоких шкафчиков, куда посетители убирали одежду, сновали полуодетые и вовсе голые мужчины. В ближайшем от дверей углу Илья увидел Лученкова — в каком-то чудном, очень ярком халате он уже стоял на весах и озабоченно следил за стрелкой, волновался, видать, — не потолстел ли, не набрал ли лишнего веса?

Илья отошел от дверей, ощутив внезапную радость, словно то, что Лученков с Марией раздевались каждый в своем отделении, что-то меняло в характере их отношений.

Илья вернулся в машине, сел за руль и через минуту невеселых размышлений пришел к выводу, что первое из намеченных на сегодня дел завершилось с печальным результатом. Теперь следовало ехать на разборки с Куприяновым. Илья завел машину, но вспомнил, что в ресторан «Белый дракон» его приглашали к вечеру, в то время, когда хозяин, судя по всему, появлялся там и наблюдал за функционированием заведения.

Неожиданно пришло решение заглянуть к Спартаку Дубину. В последнюю встречу коллега был таинственно многозначителен, в жизни его явно что-то менялось, и интересно было бы понять — что?

Илья не стал звонить из автомата и предупреждать о своем внезапном визите — Спартак должен быть дома, при своей инвалидной семье, со своими отчаянными заботами. К тому же, поймал себя на мысли Илья, ему захотелось вдруг взглянуть на Валерию.

Илья проскочил через центр и вскоре добрался до квартиры Дубиных.

Глава 21

Едва Спартак открыл двери, Илья сразу почувствовал, что в нем произошли какие-то решительные перемены. Дело было даже не в том, что сегодня Спартак даже дома расхаживал в глаженых брюках и чистой белой сорочке. Конечно, приличный вид обычно занюханного и небрежного в одежде Спартака мог слегка поразить и сам по себе, но сильнее всего поразило и насторожило Илью уверенное сияние, исходящее из глаз Дубина, неизвестно откуда появившаяся спесивая независимость, с какой он сказал: