Красиво жить не запретишь

Удерживало на месте опасение, что устроиться где-либо с такими же удобствами будет нелегко, что зимой человек привлекает больше внимания, к тому же возникла неожиданная и сложная проблема: чем заняться. Если даже половину суток есть, пить и валяться в постели, что прикажете делать еще двенадцать часов? У Татьяны была небольшая библиотека, но прочтя несколько детективов, он принялся листать все подряд и не находил ничего ни для души, ни для ума. Появляться без крайней нужды в городе было глупо, хотя он и считал, что наиболее опасный период миновал. Рьяно искать его могли сразу, по свежему следу. Но, как говорится, береженого Бог бережет.

Были, к счастью, еще и ночи, горячее, чуткое женское тело. Ночная Татьяна умела, как ни одна другая женщина до нее, поддерживать в нем ощущение собственной мужской силы. Зная, как может преобразиться влюбленная женщина, он все же был удивлен и обрадован тем, насколько похорошела Татьяна. Красавицей ее, разумеется, не назовешь, но теперь это была женщина, способная привлечь внимание мужчины, в ее облике была завершенность, уверенность и обещание.

Жукровский подумывал о том, что, пожалуй Татьяне можно приоткрыть настоящую биографию, конечно, умело подкорректированную. Только не сейчас. Этот вариант он мог приберечь на крайний случай, если судьба опять забросит в Одессу. Да и Татьяна, пройдя испытание разлукой, станет еще надежнее.

Он в один вечер решил, что завтра уедет в Крым. В курортной зоне ему нетрудно будет играть роль человека, приехавшего подлечиться и отдохнуть, а в такую гиблую пору проще достать любую путевку. Ибо он сыт был кочевой неустроенностью, мятым костюмом и случайными харчевнями. Да и стоило ли уезжать от Татьяны, чтобы обречь себя на безрадостные скитания?

Ялту все еще не навестила зима, было солнечно, сухо и достаточно тепло. «Жениться — так на королеве», — подумал Жукровский и поехал в гостиницу «Ялта». Он немало слышал о ней, это была одна из наиболее престижных гостиниц страны, практически закрытая для простого смертного с советским паспортом. Но, стольник, вложенный в этот паспорт, мог открыть и эту дверь. И никакая милиция не станет искать его среди столь уважаемых в Союзе иностранцев.

Прием сработал, и Жукровский устроился в номере на восьмом этаже, с видом на море. Здесь, действительно, был необходимый сервис: он сдал в стирку рубашки и носки, в чистку и утюжку куртку, костюм. Поесть недорого и вкусно можно было в нескольких кафе, а провести вечер — в одном из трех ресторанов или варьете. Из этого здания можно, как обнаружил он, не выходить недели: есть кинотеатр и бассейн, есть парикмахерская и пляж, есть хорошие коньяки, вина и отменная закуска.

Уже не следующий день появились у него новые знакомые.

Немка Герда — сорокалетняя сухая вобла, задирающая ноги на стол и смеющаяся так, что ее смех раздавался не только на весь этаж, но и на смежные. Переводчица Катя была из Москвы и неуловимо напомнила Жукровскому Ольгу. Главная прелесть Кати была в ее молодости и в редком для таких лет умении выглядеть элегантно.

Втроем они составили превеселую компанию, ибо самоуверенная Герда считала Катю «обслугой» и присутствие Жукровского объясняла собственными женскими чарами, а умненькая Катя переводила ей далеко не все, сказанное Жукровским, так как не сомневалась, что между Гердой и ней Жукровский сделал правильный выбор.

Немцы — не только Герда, а их в «Ялте» было немало, оказались никудышними партнерами вечером, в ресторане. Они охотно ели и пили все, что заказывал Жукровский, но сами могли просидеть вечер за морковным салатом, сыром и фужером вина.

Герда не выглядела богатой женщиной, хотя по нашим меркам, жила неплохо: у них с матерью был дом, половину комнат они сдавали. «Да, маленький пансион». Герда побывала во многих странах, в Союз приехала впервые.

— Герда, конечно, скучает по Гансу или Генриху? — не стеснялся в вопросах Жукровский.

— Она говорит, что скучать будет, когда вернется домой, — смеялась в ответ Катя. Герда кивала и произносила его имя: Сля-ва.

В этой жизни было все: вкус, интерес, разнообразие красок и ощущений. И не нужно было опасаться: эта жизнь текла параллельно той, за стенами гостиницы «Ялта», и для входа сюда требовался пропуск.

— Сегодня в три придется туго, — предупредил Иволгин собравшихся в его кабинете. — Думаю, не помешает заранее определиться, что мы имеем на нынешний день и час.

— Не так уж мало, — возразил Скворцов.

— Может, дадим слово следствию? Пусть расставит точки над «i».

— Предварительные, — уточнил Иванцив. — Итого задержаны Федосюк и Усенко. Первому предъявлено обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений с угрозой для жизни. Действия умышленные. Возможны и другие обвинения — следствие только началось. Усенко — фигура колоритная, тянет на несколько статей. Попытка похищения или убийства находящейся в больнице Назаренко организована им. Через заведующего известной вам мастерской наладил сбыт икон, картин, старинных книг иностранцам.

— Откуда дровишки? — поинтересовался Иволгин.

— Выясняем. Но один канал впечатляет: музей украинского искусства. Кстати, задержанный вместе с Федосюком и Усенко Роман Титарчук — сын смотрительницы этого музея. В тот день он доставил Усенко четыре редчайшие книги, две старинных гравюры и серебряный чайный набор.

— Мать снабжала? — прервал неторопливую речь следователя Скворцов.

— Там — золотое дно, из которого может зачерпнуть едва ли не каждый. Многие экспонаты, находящиеся в хранилище, не изучены и не оценены. Никаких проверок, ревизий не было отродясь, кроме одной, недавно. Заглянул в музей народный контроль и был потрясен тем, что доступ к ценностям практически свободен. Мы вряд ли сможем установить, сколько времени — месяцев, лет продолжалось хищение. Одно успели: гражданин Польши, побывавший два дня назад в мастерской, задержан на границе — «багаж» его все еще оценивают специалисты.

— Ясно. Медсестра из реанимации — тоже не эпизодическое лицо?

— Она — давняя знакомая Усенко. Доставала наркотики, спекулировала дефицитными препаратами. Она же открыла в тот злополучный вечер окно. И вышла на Веру.

— А Вера? — задал важный для себя вопрос Вознюк.

— Доверчивая и добрая душа. Слава Богу, что не пострадала.

— Значит, Олег, которого она скрывала, был приговорен Усенко и компанией?

— Безусловно. Те двое, которых задержали у двери квартиры Веры, прибыли именно с целью убрать его. Стрелял в сержанта в больнице, как мы верно вычислили, именно Олег.

— Установили, откуда у них оружие? — хмурясь, спросил Иволгин. Он курил сигарету за сигаретой и был не в духе.

— Выясняем. Итого, в деле об убийстве Черноусовой мы не продвинулись и на полшага. Федосюк ее не убивал.

— А Жукровский?

— Маловероятно. Но Федосюк утверждает, что убил Жукровский.

— Мотивы?

— Они, пожалуй, есть, учитывая показания Федосюка, данные им по поводу вкладов в Сбербанке. Это часть тех денег, которые Жукровский получил от родителей абитуриентов и которые ему нужно было им вернуть, дабы погасить скандал. Черноусова якобы согласилась отдать деньги, но действовала, видимо, в сговоре с Федосюком. Одна рука Черноусовой, думаю, отдавала Жукровскому деньги, вторая, с помощью Федосюка, подменила дипломат, врученный только что. Далее эту сумму разделили, полагаю, хотя мы никогда не узнаем, как было в точности. Черноусова унесла с собой в могилу немало грязи.

— Как видите, все пути ведут в Рим. Жукровский! — Вознюк не мог сдержать своих эмоций.

— Да, мотив у него — вполне, — поддержал Иволгин. Правда, не забывайте о денежном переводе. Нестыковочка.

— И все же нам есть с чем предстать — на «ковре», — напомнил Скворцов. — Федосюк, Усенко и иже с ними.

— Шею будут мылить за Черноусову, тем более, что и время теперь работает не в нашу пользу, — заключил Иволгин. — Тем более, Жукровский странствует. Хотя мы и сами предприняли меры к его задержанию, но уповать можно только на случай.