Кто-то в моей могиле

— Нисколько.

— Молодые женщины, как правило, счастливы, если муж и теща находят общий язык. У нас с Джимом могут быть разногласия по многим вопросам, но мы забываем о них ради тебя, потому что оба тебя очень любим. — На глазах миссис Филдинг появились слезы, уголки губ опустились, казалось, еще секунда, и она заплачет. Она прижала пальцы к губам, будто пыталась вернуть их в прежнее положение. — Ты ведь знаешь, как мы любим тебя, правда?

— Да. — Она знала, они любили ее, каждый по-своему, и ни один до конца. Джим любил ее ровно настолько, насколько она соответствовала его представлениям об идеальной жене. Ее мать любила ее как отражение самой себя, но отражение, в котором не существовало недостатков оригинала. Да, конечно, ее любили. Быть любимой вовсе не проблема. Проблема заключается в том, что, оказавшись в качестве объекта любви двух таких сильных личностей, как Джим и Ада Филдинг, она лишилась собственной способности любить импульсивно и искренне.

Неожиданно она подумала о Пинате, и на душе стало неспокойно. Дэйзи вспомнила, как возвращались они с кладбища в город, как отразились на лице его мука и страдание в тусклом свете приборной доски автомобиля — наверное, он думал, что никто его не видит и нет нужды скрывать терзавшую его скорбь.

Она обернулась и заметила, что мать пристально ее разглядывает, и сразу поняла, нужно прекратить о нем думать. Порой ее пугала способность матери прочитывать ее мысли.

«В таком случае, — подумала она, — я действительно находящийся в ее распоряжении кинопроектор. Она сидит сзади и смотрит фильмы, вырезая куски и перемонтируя кадры. Но Пинату она увидеть не сможет. Она просто о нем не знает, как не знает никто на свете».

Пината принадлежал только ей, он был спрятан в потайной ящичек в самой глубине души Дэйзи.

Она перестала перекладывать бумаги, затем заперла стол, положила ключ на подоконник. Все выглядело точно так же, как в тот момент, когда она вошла в комнату. Джиму было ни к чему знать, что она рылась в столе и обнаружила эти помесячные выплаты Адаму. Если только ему не скажет об этом мать.

— Полагаю, — сказала Дэйзи, — что ты ему обо всем расскажешь?

— Считаю своим долгом.

— Может, у тебя есть какой-то долг и в отношении меня?

— Если бы я видела, что ты поступаешь логично и рационально, я бы и не подумала говорить Джиму. Да, у меня есть перед тобой обязательства, и они заключаются в том, чтобы уберечь тебя от последствий твоих же совершенно безответственных поступков.

— Я безответственна, — согласилась Дэйзи, нелогична, неразумна и безответственна. Как мой отец. Продолжай. Скажи об этом еще раз. Я такая же, как мой отец.

— Мне незачем повторять. Это правда.

— И в чем же конкретно проявилась моя безответственность?

— В целом ряде поступков, насколько мне известно. Об одном мне хотелось бы узнать поподробнее.

— Ты могла бы спросить у меня.

— И спрошу.

Миссис Филдинг села на стул, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Дэйзи хорошо знала эту позу матери. Так миссис Филдинг подчеркивала особенную серьезность разговора, свое колоссальное терпение, материнскую боль («все это доставляет мне куда больше страданий, чем тебе»), а также гнев и негодование, отфильтрованные с такой тщательностью, что они просто ощущались на вкус. Как неразбавленное виски.

— Сегодня я обедала с миссис Уэлдон, — сказала миссис Филдинг дочери, — ты ее, конечно, помнишь.

— Очень смутно.

— Совершенно невозможная женщина, но надо отдать ей должное — у нее необычайная способность вылавливать по кусочкам информацию о ком угодно. На этот раз информация касалась тебя. Возможно, все это покажется тебе пустяком. Мне — нет. Случившееся показывает, что ты не так осторожна, как следовало бы. Ты не можешь позволить городу сплетничать по своему поводу. Джим становится здесь все более заметной фигурой. К тому же он очень нежный супруг. Ни одна из знакомых с ним женщин не может не завидовать тебе.

Все это Дэйзи слышала уже не раз. Менялась интонация, штампы, но суть оставалась прежней: ей, Дэйзи, чрезвычайно повезло в жизни и она каждый день должна благодарить небеса за то, что Джим с ней не разводится, хотя она и не в состоянии подарить ему наследника. Миссис Филдинг была слишком воспитанна, чтобы сказать об этом прямо, но ее намеки звучали весьма красноречиво: Дэйзи должна быть сверхстарательной женой, коль уж у нее не получилось стать матерью. Важнее всего был факт пребывания замужем, а не то, кто вступал в брак. И для миссис Филдинг замужество дочери значило так много не по каким-то религиозным или нравственным мотивам, а потому, что это была единственная гарантия более или менее благополучного бытия. Дэйзи все прекрасно понимала. С одной стороны, она сочувствовала матери, поскольку видела, как та старается поддерживать отношения дочери с мужем, но, с другой, ее не могло не возмущать и не раздражать то, что речь постоянно шла не о жизни Дэйзи, ее замужестве или муже, но скорее о чем-то принадлежащем матери.

— Ты меня слушаешь?

— Да, мама.

— Почему же не отвечаешь? Ты была в городе после обеда в четверг?

— Да.

— На Пьедра-стрит?

— Может, и на Пьедра-стрит. Что здесь такого? Какая разница?

— Тебя там кое-кто видел, — пояснила миссис Филдинг. — Ближайшая соседка миссис Уэлдон по имени Коринна. Она сказала, что ты шла с очень симпатичным смуглокожим молодым человеком, у которого какие-то связи с тюрьмой и полицией. Это правда, Дэйзи?

Она боролась с искушением солгать, оставить Пинату в полной безопасности ящичка для заветных тайн внутри своей души, но побоялась, что ложь принесет куда больше вреда, чем правда.

— Да, я там была.

— Кто этот мужчина?

— Он занимается расследованиями.

— Ты хочешь сказать, что он детектив?

— Да.

— Но чего ради ты расхаживаешь по городу в сопровождении детектива?

— Почему бы нет? Стояла превосходная погода, а я так люблю гулять.

Наступило молчание, затем раздался голос миссис Филдинг, мягкий и жалящий, как жидкий кислород:

— Я бы попросила тебя прекратить говорить мне дерзости. Как ты познакомилась с этим человеком?

— Благодаря моему, — тут она остановилась, — через одного моего знакомого. Тогда я еще не знала, что он частный сыщик. А когда выяснила, то наняла его.

— Ты его наняла? Но зачем?

— Чтобы он выполнил одно поручение. В данный момент это все, что я могу сказать по этому поводу.

Она направилась к двери, мать торопливо окликнула ее:

— Подожди!

— Я предпочитаю не обсуждать…

— Ах, это ты предпочитаешь! Надо же! А я предпочитаю обсуждать. Нам необходимо решить этот вопрос до того, как Джим узнает обо всем сам.

— Нам нечего решать, — ответила Дэйзи спокойно и ровно: она знала, мать ждет, пока ее дочь потеряет терпение. Любимая роль лучше всего удавалась миссис Филдинг, когда люди выходили из себя. — Я наняла мистера Пинату, чтобы он выполнил мое поручение, и в данный момент он занимается именно этим. Узнает ли об этом Джим, не имеет никакого значения. Он все время нанимает людей у себя в конторе. Я не создаю ему с этим проблем, поскольку наем его персонала не мое дело.

— И ты полагаешь, Джиму нет никакого дела до того, что его жена болтается по городу в компании мексиканца?

— Расовая принадлежность мистера Пинаты не является предметом нашего обсуждения в настоящий момент. Я наняла его с учетом профессиональных качеств, а не по расовому признаку. Я практически ничего не знаю о нем самом. Он не делился никакой информацией на этот счет, а я его ни о чем таком не спрашивала.

— Терпимость — это одно, а глупость — совершенно другое. — В голосе миссис Филдинг вдруг прозвучала странная хрипотца, точно ее ярость, не желая вылиться в слова, застряла где-то в горле. — Ты ничего не знаешь об этих людях. Они хитры и коварны. Ты в этом ничегошеньки не смыслишь. Если дать ему малейший шанс, он использует тебя в своих целях, обманет…

— В каком же месте ты так много разузнала о человеке, которого и в глаза не видела?