Нагадали мне суженого

– Две с половиной, – сказала я.

– Чего? – вытаращил глаза Полкаша.

– Ты ведь имел в виду пять тысяч долларов? Когда сказал десять?

– Нет, я имел в виду десять, – озадаченно ответил он.

Вот как после этого торговаться? Я вышла, громко хлопнув дверью. Мне вдруг жутко захотелось в Геленджик на оставшуюся десятку моих сбережений. Люди, что с вами случилось? Вы все переводите на деньги. Для вас нет большего счастья, чем внезапно на халяву разбогатеть…

Когда я вернулась домой, лицо у меня было такое, что мама кинулась за валерьянкой:

– Аня, господи, что случилось?!

– Мой муж не дает мне развода. – Я нервно расхохоталась. – Говорит, что затаскает меня по судам. И знаешь, мама, я ему верю. Надо же Полкаше чем-то заняться. Пусть дежурит в приемных.

– Сейчас с этим нет никаких проблем, – заверила меня она. – С разводом. Все приватизируют покойников, поэтому штат сотрудников загса расширен в срочном порядке. Там, правда, очередь…

– Прости, что?

Вот вы бы что подумали, услышав фразу про покойников? Что сказавшая ее женщина сошла с ума. Но моя мама человек более чем разумный. Она ведь работает в паспортном столе. Ставить печати в важных документах никогда не доверят сумасшедшему.

– А ты разве не слышала, Ань?

– О чем?

– До Нового года надо приватизировать своих покойников, – деловито сказала мама. – Иначе бесплатно не будут хоронить.

– Каких покойников? Где?

– Ну что ты как глупая? – рассердилась она. – На кладбище, конечно! Родственников! Положено пять метров на человека, а за излишки придется доплачивать. Десять тысяч за каждый метр.

До меня наконец дошло, почему жители нашего города бегают на кладбище с рулеткой! А говорят, это я сумасшедшая!

– Поскольку некоторые умерли очень давно, – продолжала просвещать меня мама, – то справку о смерти надо искать в архиве. Вот они и расширили штат в загсе. Туда теперь народ валит за разъяснениями.

– А если не приватизировать кладбище, что, могилы родственников с землей сровняют?

– Я не знаю. Наверняка продлят сроки. У нас всегда так делают. Сначала озадачивают так, что никто не успевает, а потом принимают решение продлить до последнего покойника.

– Что за бред!

– Да почему бред?! Это наш новый закон! Ты же не хочешь похоронить меня на новом кладбище! Туда далеко ходить! – закричала мама.

– Кому? Тебе? Ты, когда умрешь, будешь спокойно лежать, а уж я побегаю, так и быть.

– Я не хочу создавать тебе проблем! Я вообще не собиралась об этом говорить! Просто к слову пришлось! Я уже почти все сделала! Собрала все необходимые документы! И лишнего приписала, чтобы и тебе досталось! Тебе много-то и не надо, ты ведь худенькая, пару метров хватит, которые я незаконно прирезала.

– А если они сделают аэрофотосъемку?

– Не поняла?

– Аэрофотосъемку кладбища. И всех вас, мошенников, разоблачат. Представь себе: ты прирезала пару метров, еще кто-то прирезал…

– Да все! Все это сделали, потому что так посоветовали в загсе! Берите, мол, больше, а то потом не достанется.

– Чего не достанется? Кладбища? Ну, построят колумбарий.

– Ты с ума сошла?! Меня – в крематорий?! Родную мать!

– Дурдом какой-то! Прости, мне надо это переварить. И вообще, у меня проблемы.

Мама надулась и ушла. Что касается меня, то я по инерции кинулась звонить Аксенкину. Если бы он не ответил, я бы не стала перезванивать, клянусь. Не очень-то мне нужны эти олигархи. Но он ответил.

– Это Анфиса, – представилась я. – То есть Аня.

– То-то мне всю ночь тараканы снились, – буркнул он. – Ну, говори, а то я что-то заскучал.

– Меня опять шантажируют.

– Видать, это твоя карма, – задумчиво произнес Аксенкин. – И кого ты на этот раз хочешь спасти? Дирижера народного хора?

– Нет, с народным хором все в порядке.

– Ну, слава богу. А то я, признаться, заволновался. Ничего не могу поделать – люблю искусство, – сказал он насмешливо.

– Как ты знаешь, я собираюсь замуж. – Мы перешли на «ты», и я этого не забыла.

– Да уж знаю, – хмыкнул он.

– Но жить нам негде, поэтому мы встречаемся урывками. А горожане решили, что я дурная женщина. Стыдно сказать, как они меня называют.

– Шлюхой, что ли? – Обожаю его манеру называть вещи своими именами! – А чего ты, Анька, хотела: он к тебе по четыре раза в день бегает! Всем же завидно.

Вчера еще было три! А реально два! Что, интересно, скажут завтра?!

– Вот уж не думал, что ты такая горячая штучка! Если бы вы жили вместе, никто бы не знал, сколько раз в день вы трахаетесь. А так вы демонстрируете нам свое презрение. Буйство половых гормонов. У всех такое чувство, будто их обделили.

– Ты сказал «мы»?! Тебе что, тоже завидно?!

– У меня-то с этим все в порядке. Плевал я на мораль. Мне даже приятно, что теперь кого-то ненавидят больше, чем меня. Но, если тебе приспичило, покупай, Анька, квартиру.

– В том-то и дело, что не могу! Меня шантажирует бывший муж. То есть официально он все еще мой муж. А мне до зарезу нужен развод, раз я квартиру собралась покупать. Так вот за то, чтобы посидеть в очереди в загсе, мой муж требует с меня десять тысяч долларов! Я знаю, что надо торговаться, и на этот раз торговалась! Но он сказал, что имел в виду именно десять тысяч, а вовсе не пять! И что мне делать?

– Постой, в какой очереди? Насколько я знаю, на нашем загсе всегда висит амбарный замок. Я, может, потому и не женат. Пару раз едва ускребся. Побежал по пьяни расписываться, но тут на моем пути встала сама судьба. Облом, говорю, дорогая. А наутро: в одну реку, милая, нельзя войти дважды. Так и остался в холостяках.

– Так было, пока все не ринулись приватизировать кладбище.

– Куда?!

– После Нового года хоронить бесплатно никого не будут.

– О как! – развеселился Аксенкин. – А за деньги?

– Не все же такие богатые, как ты!

– И кто это придумал?

– Я не знаю. Конкретную фамилию назвать не могу. Автор есть у шедевра, а глупость – творение коллективное. Государство подумало, что нашим пенсионерам скучно живется, и решило в очередной раз их развлечь. Это самая удачная шутка после дачной амнистии, согласись.

– Вот у кого-то голова варит! Заработать на покойниках, которые уж полвека как в могиле! Нет, каков масштаб? «Мертвые души» отдыхают! Это я Гоголя имею в виду.

– Я поняла. Так что мне-то делать?

– Если честно, мне до фонаря. Сеньке скажи, он этим займется.

– Но у него нет денег!

– У него есть нечто большее, чем деньги, – власть.

– Нил, я не хочу впутывать в это Арсения. – Я впервые в жизни назвала Аксенкина по имени, и, черт возьми, мне понравилось!

– Все-таки ты снималась в порнухе, – уверенно сказал он. – Я так и знал. Дай мне ее, а?

– Что дать?

– Эту киношку.

– Там нет для тебя ничего нового.

– Откуда ты знаешь? А я тебе за это дам денег.

– Я вижу, Нил, тебе скучно. Не хочешь помочь – не надо.

– Кто сказал, что не хочу?

– Я согласна поужинать с тобой.

– О как! – Он расхохотался. Смеялся он долго. А потом сказал: – Ты нечто. Да знаешь ли ты, девочка, сколько таких желающих? Даже твои ноги не есть нечто уникальное, хотя посмотреть на них стоит. Но дело в том, что я их уже видел. А что у тебя есть еще?

– Я знаю, кто убил Зиму.

– Кто? – Он явно заинтересовался.

– Я его почти уже нашла.

– А картину?

– Я близко.

– Вот когда принесешь мне ее…

– А пока что я должна делать?

– Подыскивай квартирку. Как, говоришь, зовут твоего бывшего? – спросил он как бы между прочим.

– Ярополк. Он страховой агент.

– Этот придурок в детской панамке был твоим мужем?! – расхохотался Аксенкин.

– Он никогда не носил панамку, – неожиданно обиделась я. – Ты перепутал. То, что ты принял за панамку, на самом деле было шляпой.

– А то, что я принял за короткие штанишки, на самом деле брюки. Но это не меняет сути: он придурок.

– Между прочим, у него отдельная квартира.