Смерть под кактусом.

Вот мы и добрались до самого интересного. Я продолжала расспросы с осторожностью, чтобы, не дай бог, не вызвать подозрений излишним любопытством. По счастью, особых усилий прикладывать не пришлось, новая знакомая оказалась весьма словоохотливой особой.

— А твоя красавица сейчас дома сидит, синяки зализывает...

— Откуда ж они?

— Ну я же говорила — у нее парень есть... — Лена посмотрела на меня с удивлением, словно первый факт плавно вытекал из второго.

— Он избил?

— Ну не избил... так, малость морду подправил...

— А за что? — наморщившись, спросила я. Или эта Лена чересчур кровожадная, или Моль ей сильно поперек горла стояла.

Постукивая пальцем по мундштуку, она стряхнула пепел с сигареты:

— Всегда найдется за что. Моль говорит, что подарок отобрал. Сначала подарил, а вчера вечером отобрал. А она, конечно, отдавать не хотела. А кто захотел бы? И я бы не отдала! — Лена нахмурилась и с чувством добавила: — Сволочь Шах. И очень большая...

Не сводя глаз с собеседницы, я ворочала мозгами на всю катушку. Если мы говорим об одном и том же, то Шах — это Антон. А подарок — серьги Татьяны Антоновны, и Шах почему-то решил забрать их назад... Почему?

— А он здесь работает?

— Кто?

— Шах.

— Работает? Шах? Смешно! — Лена снова захихикала, прижимая руку к груди.

— Что это ты меня так неласково поминаешь, ягодка? — наслышался тихий вкрадчивый голос, мы с Леной дружно подпрыгнули. Прямо перед нами стоял Антон и, чуть склонив голову набок, смотрел кротко, словно херувим. — Ведь, не дай бог, девушка и правда поверит всему, что ты тут наболтала.

С трудом сглотнув, Лена сделала попытку улыбнуться. Вместо улыбки вышла гримаса, которую в сочетании со смертельной бледностью, проступившей даже через макияж, смело можно было назвать гримасой ужаса. Шах дружески похлопал Лену по плечу и прямо-таки с отеческой заботой в голосе посоветовал:

— Иди-ка, детка, займись делом...

Не говоря ни слова, Лена стекла с высокого табурета, на котором сидела, и, согласно кивнув головой, мигом исчезла. Шах, не глядя, подтянул табурет ногой и сел рядом со мной.

— Поговорим?

Пытаясь унять колотившееся сердце, я украдкой огляделась. Народу в зале много, так что пока не очень страшно. Федя с Мегрэнью, позабыв, по-моему, обо всем, включая и меня, азартно топтались возле колеса. А я тут одна отдувайся... Вот всю жизнь так...

— Выпьешь?

Я кивнула, даже живее, чем того требовали приличия.

Шах сделал бармену знак и возле моего локтя оказался высокий бокал. Я стиснула в ладони холодное запотевшее стекло и неожиданно почувствовала себя увереннее.

— Я вчера очень переволновался... — не спуская пристального взгляда с моего лица, с деланой озабоченностью сообщил Шах. — Два экскурсанта пропали во время посещения музея... Уж не случилось ли с ними какой неприятности? Просто голову сломал...

«Лучше б ты себе шею свернул», — доброжелательно подумала я, решившись в конце концов взглянуть в лицо своему собеседнику. В глазах сквозила насмешка, которую он, по всей видимости, и не собирался скрывать.

— Куда же вы с подружкой делись?

— В туалет ходили, — ответила я. — А что?

— Ах, в туалет... Нет, ничего. Как я сразу не догадался? И как, все нормально?

— В туалете-то?

— Ага...

Решив закончить эту игру в кошки-мышки пока я еще храбрая, буркнула:

— Вы ж туда заглядывали, чего спрашивать...

Шрам на щеке едва заметно дрогнул.

— А ты такая глазастая?

— Я наблюдательная.

Он покивал, размышляя. Потом вдруг сунул руку под пиджак и вытащил из-за пояса сумочку, которую я потеряла возле садовой будки:

— Это ведь твоя?

Я кивнула.

— А зачем ты брала это с собой, наблюдательная?

— Памятниками старины интересуюсь...

Он усмехнулся, однако глаза блеснули недобро:

— И я тоже. Мне здорово повезло, что я тебя встретил. Поделись информацией по любви, по дружбе...

Его тон мне не понравился. Так же, как и предложение в целом.

— Ничего особенного. Исторической ценности не представляет.

Шах хрипло рассмеялся и даже хлопнул ладонью по стойке. Я не сразу поняла, чего это он вдруг развеселился.

— Ты что, радость моя, рассчитываешь вон на того смазливого фраера? — тряся головой от Смеха, Шах кивнул на Федю. — Нет, ей-богу, ты меня уморила! Ай, какая сидит девочка: умненькая, храбрая, остроумная... Ты ведь у нас остроумная, да?

Я притихла и сидела, глуповато моргая в лицо собеседника. Когда Шах говорил, тонкий росчерк шрама оживал, словно начиная жить своей собственной жизнью. А я почему-то не могла оторвать от него глаз.

— Ну-ка, глянь сюда, — Шах вынул что-то из внутреннего кармана пиджака, протянул руку и опустил возле меня на стойку здоровенный кулачище.

Я уставилась на него, словно дрессированный пудель. Шах разжал пальцы, что-то звякнуло о столешницу.

— Узнаешь?

Я очень не хотела узнавать, но узнала...

На лакированной стойке бара тускло поблескивали витые лепестки фамильных серег Татьяны Антоновны Георгиевской.

— Партию на бильярде?

Я с трудом сфокусировала взгляд, и мутное размазанное пятно превратилось в лицо Жоржа.

Я отпрянула. Голова кружилась, и мысли от волнения мешались.

— Партию на бильярде? — повторил он, тонкие губы тронула едва заметная улыбка. — Один к двум? Вы ставите сто, я ставлю двести?

Я покачала головой. Кивком поздоровавшись с Шахом, Жорж встал рядом, небрежно засунув руки в карманы брюк. Шах напрягся. Лениво переменив позу, он плавным движением накрыл серьги ладонью. Правую руку сунул Жоржу:

— Здорово...

Прежде чем ответить на рукопожатие, Жорж бросил на протянутую руку долгий внимательный взгляд. Он вроде не делал ничего особенного, но меня снова начала колотить нервная дрожь. С чувством отхлебнув из стакана, я со стуком отставила его в сторону.

— Я могу предложить вам выпить?

Жорж качнулся вперед и оказался между мной и Шахом... Все закрутилось перед глазами, вторя колесу сумасшедшей рулетки. В самом центре этого колеса оказалось лицо — длинные темные волосы, насмешливый изгиб тонких губ... и глаза... необычные, странные глаза... Они казались пустыми, будто мертвыми... в них не было чувства, не было тепла, казалось, жизнь замерла в них, словно замерзла...

Сердце забилось в горле так, что я начала задыхаться. Я не слышала вокруг ничего, кроме его грохота. Наконец кто-то, вероятно бармен, сунул мне в руку стакан. Я сделала большой глоток и закашлялась. Это было что-то очень крепкое, из глаз ручьем хлынули слезы.

— Ну-ну, тихо...

Я почувствовала на плече руку, но сбросить ее не могла. Я кашляла, не в силах остановиться. И очень кстати в руке оказался чей-то носовой платок. Когда мне все же удалось успокоить саднящее горло и унять слезы, оказалось, что Жорж стоит возле и крепко держит меня за плечи. По всей видимости, для того, чтобы я не свалилась с высокого табурета. И в это короткое мгновение над ухом послышался тихий смех, словно вдалеке рыдал треснутый колокол...

Охнув, я резко отстранилась. Но Жорж все-таки не

дал мне свалиться с табурета, удержав за руки. Наши взгляды встретились. Но его глаза уже были другими — они не были мертвыми. Они сверкали, горели жарким дьявольским пламенем...

Вырвавшись, я соскочила на пол, оглядываясь в полнейшем замешательстве. Вдруг возле меня оказался Федя:

— Свет, иди сюда... Не хочешь пару фишек поставить? Смотри, сколько уже Таисия выиграла! — Тут он заметил Антона. Одной рукой пихнул меня в сторону стола, другую протянул ему для рукопожатия: — Добрый день!

Оказавшись возле Тайки, я торопливо уцепилась за край стола. Сердце билось так, что меня шатало, восковые ноги таяли. Тревожно хмурясь, Мегрэнь подсунула мне стул. Она приткнула стопку фишек на десятку и села рядом.

— Ну что? — нервно кусая губы, она разглядывала мои дрожащие пальцы.

Я глубоко вздохнула:

— Мегрэнь... что-то я... В общем, боюсь, у нас действительно проблемы...