Смерть под кактусом.

— Ну-ка, где же мы тут запутались?

Сев за стол, я расправила листки. Пристроившись рядом, на ухо засопела Мегрэнь.

— Да здесь у вас неправильно! — Мы с Тайкой подпрыгнули от неожиданности. За спиной стояла Анисья, с любопытством разглядывая рисунки. — Это вот старая дорога, длинная. Она вот здесь к шоссе выходит, а не к «Богородскому». А новая дорога идет вот так, мимо часовни и Софьина ключа.

Она прочертила пальцем по карте, и я поняла, что мы с подружкой дали сегодня крюка километров десять по дороге, идущей вдоль шоссе. Стало обидно, но изменить уже ничего было нельзя. Пока Мегрэнь молча пыталась испепелить меня взглядом, сестра Анисья деловито оттерла меня от карты:

— Вот, возьмите свою одежду. Сестры с божьей помощью и почистили, и посушили... А откуда вы шли-то? Почему заплутали?

Приняв из рук монахини охапку вещей, я задумалась над ответом. В двух словах и не объяснишь.

— Мы в усадьбе были, — доверительно сообщила Тайка, улыбнувшись во всю ширь. — В Вельяминове. В старинной дворянской усадьбе... Знаешь? — По Анисье было видно, что знает, в глазах светилось любопытство, хотя она и очень старалась его не проявлять. — В общем, сюда мы, конечно, не собирались. В монастырь, я имею в виду... Хотя у вас здесь здорово. Красиво. Старинный монастырь, да?

Губы монашки тронула странная улыбка, она кивнула.

— А вот тут что? — Тайка показала сестре Анисье на маленький квадратик, возле монастыря.

Та, продолжая улыбаться, посмотрела, куда указывала Мегрэнь.

— Это часовня великомученицы Софьи, — тихо ответила она, крестясь. — А это Софьин ключ.

— Что за ключ?

— Родник...

Я заметила, что Анисья с интересом рассматривает все три листка, включая и тот, на котором были сплошные символы и цифры. Было очень похоже, что во всей этой китайской грамоте монашка понимает немного больше, чем мы. Тайка продолжала приставать к ней с вопросами, Анисья отвечала, правда, не слишком охотно. Вскоре ее разговорчивость явно пошла на убыль, и я решила попытать счастья. Денег ведь за спрос не берут...

— А знаешь, кто до революции в усадьбе жил? Георгиевский Антон Савельевич... Хороший, говорят, был человек. Богатый и очень щедрый... — Анисья покивала, отводя взгляд в сторону, и вздохнула. — А мы знали его дочь Татьяну, она рядом с нами жила. Ты о ней что-нибудь слышала?

Тайку от любопытства аж судорогой свело, она уставилась на монашку, словно ждала, что та скажет: «Да, конечно! А сокровища фамильные во дворе закопаны, вон там, под кустиком...»

Конечно, ничего подобного сестра Анисья не сказала. Она в задумчивости покусала губы и, глядя на нас ласково, пояснила:

— Я ведь нездешняя, так что сама мало знаю. Но вот матушка Виринея отсюда родом и здесь про всех знает. Бог даст, она вам и расскажет... — Анисья живо вскочила на ноги. — Я мигом вернусь...

Монахиня выскользнула из комнаты. Мегрэнь выглянула вслед ей в коридор, но сестра Анисья уже исчезла.

— Чудная она какая-то, — покачала головой Тайка. — То звенит, как колокол, то еле шепчет... А ты зачем брякнула, что мы рядом с Татьяной Антоновной жили?

Я пожала плечами:

— А разве это секрет? Да и монашка — это ведь не

Антон с бандитской рожей.

Вспомнив Антона, а заодно и остальных, мы приуныли. Сегодняшнее посещение усадьбы, на которое мы возлагали столько надежд, не дало нам ровным счетом ничего. Кроме убеждения, что предки Татьяны Антоновны были все, как один, порядочные и достойные граждане.

— Все-таки правильно мы сделали, что смотались, — скорчила умную физиономию подружка, разглядывая одну из стоявших здесь кроватей. Кровати были простенькие, какие в обиходе принято называть «без удобств». — Готова на что угодно спорить, но, когда этот самый Антон заглянул в твою сумочку, которую ты так глупо обронила, он ни капли не удивился. Разозлился — да! Только вот не поняла, какому козлу теперь крышка?

— Все козлы мира меня мало волнуют. А вот чем мы ему так досадили?

Тайка задумалась, вытянув губы забавной трубочкой:

— Может... серьги?

— Так не с нас же он их снимал! И если действительно в сквере был Антон, то с его стороны просто свинство на нас же и обижаться.

Мегрэнь села на кровать и сложила ладошки на коленочках. Монастырская аура безудержно располагала к кротости. Качая головой, она вздохнула:

— Он, подружка, он... Чем больше я про это думаю, тем больше убеждаюсь. И кажется мне, Светка, что здесь все связано: и Татьяна Антоновна, и серьги, и нападение, и усадьба... Даже твой Жорж, будь он неладен, свой интерес тут имеет... Но как все это связать вместе? Голова пухнет... Леопольд — человек Жоржа, это и дураку ясно. Глаза, так сказать, и уши. Потому он, толстый боров, и таскается за нами.

— Тогда и Антон человек Жоржа, — вполне резонно предположила я. — Как он на Леопольда в музее орал? Словно имел на это право.

— Вопли не есть доказательство, — возразила Тайка. — Вадиму Евгеньевичу Антон на лестнице музея в глаз дал. Если исходить из твоей теории, это получится высшее проявление дружбы. А мне между тем кажется, что Вадим просто кобелируюшая личность, к тому же не слишком умная.

Тут я хихикнула:

— А Федя тогда какая личность?

Мегрэнь сморщила нос и с деланным безразличием отмахнулась:

— На глупые намеки не реагирую. Тебе дело говорят, а у тебя только мальчики в голове...

Я не выдержала и рассмеялась. Однако долго веселиться мне не пришлось. В коридоре послышались тихие шаги, и в дверном проеме показалась та самая сутулая женщина, что провожала нас в трапезную. Она шагнула в комнату и замерла, сложив руки под грудью. На ее бледном лице застыло скорбное выражение, а пронзительные темные глаза припухли, словно она плакала. «Это и есть матушка Виринея?» — мелькнуло в голове.

Из-за плеча женщины показалось личико сестры Анисьи, но теперь она смотрела сурово, тонкие брови сошлись на переносице. Бросив на меня сердитый взгляд, монашка вытянула руку:

— На столе, сестра Иоанна... Вон они!

В лице женщины, названной сестрой Иоанной, произошла разительная перемена. Глаза недобро сверкнули, а губы превратились в узкую щель. Она решительно направилась к столу, где по-прежнему были разложены три пергаментных листочка. Я не успела понять ровным счетом ничего, а Тайка вскочила с кровати и в два прыжка добралась до стола. Ладонь сестры Иоанны громко хлопнула по столешнице, но Мегрэнь успела схватить бумаги и спрятать руку за спину. Сумев в конце концов разлепить челюсти, я спросила:

— Что все это значит?

Монахиня развернулась в мою сторону и весьма неприятным голосом протянула:

— Безбожницы...

Я не проследила связи между этим заявлением и попыткой присвоить наши карты.

— Что вам нужно? — Я решила попробовать еще раз, надеясь, что произошедшее не более чем досадная случайность.

Мегрэнь тем временем быстро переместилась мне за спину. Она хоть и держалась внешне спокойно, но я видела, что она тоже перепугана. Однако вести переговоры в подобной обстановке довольно трудно. В комнате было весьма мрачно, за окном еще хуже, да и черные монашеские одеяния ни света, ни оптимизма не прибавляли.

— Лба не перекрестили! — В голосе сестры Иоанны зазвучали истерические нотки. — Страшен гнев господень, и вы его узнаете!

Монахиня вскинула вверх правую руку, намекая, вероятно, тем самым, откуда именно ждать проблем. И медленно двинулась к нам, в красках живописуя ожидающие нас неприятности. Она походила на большую черную кошку со сверкающими глазами, плавно подкрадывающуюся к добыче. Честно признаюсь, я уже была готова сдаться и отдать не только карты, но даже свои джинсы, если бы они ей понадобились. Но монахиня сделала небольшую промашку.

— Как посмели вы произнести здесь это имя? Как повернулся ваш блудливый язык?

После чего Мегрэнь за моей спиной недоуменно хрюкнула, а я нахмурилась.

— О чем это вы?

Отвечать сестра Иоанна не собиралась. Приблизившись вплотную, она вдруг сделала ловкий выпад, попытавшись схватить Мегрэнь за руку. Та козлом взвилась вверх и оказалась на ближайшей кровати. В ту же секунду на помощь Иоанне с отчаянным писком бросилась Анисья. Все происходящее начало напоминать репортаж из сумасшедшего дома. Шансов поймать Мегрэнь, азартно прыгающую с кровати на кровать, у монашек практически не было. Но сестры проявляли усердие, и я забеспокоилась, как бы Мегрэнь в запале их не покалечила. Своего апогея битва достигла в тот момент, когда Тайка схватила маленькую жесткую подушку и запулила ею в сестру Анисью. Та весьма проворно увернулась, и подушка сшибла со стола подсвечник вместе со свечами. Погрузившаяся во мрак комната теперь освещалась только вспышками молний. Все замерли. Тяжело дыша, сестра Иоанна поправила сбившийся платок и махнула Анисье в сторону двери: