Благодарю за любовь

Ирина Фаддеевна в ответ сокрушенно вздохнула.

— Ладно, Ирочка, не огорчайся! Думаю, что я все-таки помирю тебя с Жоржем, и очень скоро. Позвони-ка Жанне прямо сейчас и скажи, что я хотела бы с нею встретиться сегодня вечером, если она свободна. Объясни ей, что я участвую в расследовании смерти Виктора Гурнова, а потому хочу сначала поговорить с ней неофициально, пока ее и Жоржа не вызвали в полицию для дачи показаний.

— Так Жоржа все-таки могут вызвать в полицию?

— Скорее всего вызовут, он ведь виделся с Виктором накануне его смерти и даже ссорился с ним. Ты же от своих слов не отказываешься?

— Нет, конечно! Я уверена, что Жорж ни имеет никакого касательства к гибели бедного Виктора, — слезы опять покатились градом по лицу Ирины Фаддеевны, смывая ее скромную косметику — немного пудры и чуть-чуть помады и румян.

— Дорогая моя, ты бы и в противном случае не стала ничего скрывать от закона, мне ли тебя не знать!

— Ну, наверное…

— Да не «наверное», а совершенно точно! На таких, как ты и твой сын, закон и держится. У вас с Жоркой только оболочка разная, как у миндаля и абрикоса: у него сверху толстая шкура, а у тебя мягкий бархат, но внутри все то же ядро в скорлупе. Потому-то вы иногда с ним и сталкиваетесь сердцевинами, и гремите… Кстати, а недурная идея!

— Какая идея, Лизонька? — Ирина Фаддеевна недоуменно уставилась на Апраксину.

— Еще одна классификация человеческих типов — по схожести с плодами земными. Один человек похож на тыкву, другой — на плод манго, а третий на редиску…

— Вечно ты что-то несуразное выдумаешь, Лиза! — усмехнулась подруга, перестав плакать. — Про редиску уже было у большевиков: кто-то из них говорил про оппонента, что тот скрывает свое белое нутро под внешней красной оболочкой. Не Ленин?

— Не знаю, настолько досконально «этого учителя, этого вождя» я не изучала. Нет, мне определенно нравится моя новая классификация!

— Фантазерка. Вечно ты что-нибудь этакое выдумаешь, Лизонька!

— А чем моя теория людей-овощей хуже той же астрологии? Человек-рак, человек-скорпион… Бр-р! Овощи куда симпатичнее. Человек-вишня, человек-яблоко, человек-брюква… А сегодня мне встретился человек-каштан! Снаружи зеленый и колючий, а внутри у него, под скорлупой цвета мореного дуба, чудесное и чистое ядро. Конечно, я имею в виду не конский каштан, а съедобный… И знаешь, кто это был?

— Кто?

— Сын Виктора Гурнова, Иван Гурнов. — И Апраксина с удовольствием и со всеми подробностями рассказала подруге о встрече с Иваном.

— Ты должна его непременно привести ко мне! — сказала Ирина Фаддеевна. — Бедный мальчик: приехать к отцу в такую даль, найти его — и узнать, что стал круглым сиротой.

— Ну и ты, конечно, собираешься пригреть бедного сиротку! Учти, сиротка уже ростом с твоего Георгия, а сложением вдвое крепче, и, как я уже говорила, это колючий каштан.

— Ничего, у меня есть опыт обращения с колючками. И потом, знаешь, Лиза, мне просто страшно подумать, что все, с кем мальчик будет встречаться, не скажут ему об отце ни одного доброго слова…

— Да уж кое-кто из наших общих знакомых дам непременно захочет обогревать сироту. Но даже если он обогреву этому поддастся, итог будет, как в том стишке:

— Какой ужас! — сказала Ирина Фаддеевна и засмеялась. — Ох уж этот черный юмор! Но лимерик, между прочим, составлен по всей форме: начинается и кончается местом действия.

— Вот ты и развеселилась… Ладно, мы как-нибудь сговоримся, и я приведу к тебе Ивана на ужин.

— Лучше на обед. Воображаю, как их кормят в этом общежитии для беженцев! А как у него с одеждой, ты не знаешь? Может быть, мальчика надо приодеть?

— Мальчик! — фыркнула Апраксина. — Говорю же тебе, этот «мальчик» на две головы выше тебя ростом и вдвое шире в плечах.

— Жаль, что Жоржа нет дома: без него я не могу ничего взять из его одежды.

— Ирочка, я помирю тебя с сыном и сделаю это скоро!

— Скоро не получится: Георгий сейчас в Милане со своим оркестром, я же тебе говорила. Он переехал к Жанне и почти сразу же должен был отправиться на гастроли.

— Это хорошо!

— Что ж в этом хорошего?

— Хорошо, если бы у него оказалось алиби на день смерти Виктора Гурнова.

— Когда его точно застрелили? Новый год, Новый год… А ведь Новый год — это и тридцать первое декабря прошлого года, и первое января нынешнего.

— Вот как раз в новогоднюю ночь он и погиб.

— Жорж ушел из дома уже под вечер тридцать первого и наверняка встретил Новый год у Жанны.

— Хотелось бы иметь этому подтверждение…

— Неужели ты и впрямь подозреваешь всех подряд, Лиза?

— А как же! Профессия у меня такая — всех подозревать. Ну так позвони Жанне и спроси, могу ли я к ней приехать прямо сейчас.

Ирина Фаддеевна позвонила, и Жанна очень любезно согласилась принять Апраксину в любое удобное для нее время — хоть прямо сейчас! И Апраксина воспользовалась приглашением.

С первого взгляда Жанна ей не слишком понравилась: графиня не любила женщин, злоупотребляющих косметикой даже в домашней обстановке. Но, приглядевшись, она поняла, что макияж ее весьма скромен, только губы чуть тронуты помадой да брови подправлены, а остальное было вполне натуральным: рыже-каштановые волосы с искрой, яркие блестящие глаза и свежий румянец, удачно сгущаемый веснушками на скулах. Яркая женщина.

— Я пришла к вам по делу, касающемуся вашего покойного мужа, — напрямую заявила Апраксина. — Я помогаю полиции вести это расследование. Мы можем поговорить с вами о Викторе Гурнове?

— Да, конечно. Пожалуйста. Как я понимаю, я обязана дать показания о бывшем муже… Бедный Витя…

Апраксина решила, что с Жанной Гурновой можно говорить прямо.

— Да. И вы, и ваш друг Георгий Измайлов должны дать показания. На него тоже падает подозрение, ведь они же в некотором роде соперники.

— На Георгия падает подозрение?! Да вы с ума сошли!.. Ох, простите меня. Но это такая нелепость: Георгий с таким горячим отвращением относится ко всякой уголовщине, что его в чем-то подобном просто невозможно заподозрить.

— Да нет, случается, что и самые порядочные люди убивают — по той же горячности и отвращению к преступнику, например.

— И все же я бы скорее поняла, если бы полиция заподозрила меня — все-таки я бывшая жена, мы даже еще не разведены…

— А кто вам сказал, что на вас не падает подозрение? — в свою очередь удивилась Апраксина. — Очень даже падает.

— Ах, даже так?

— Ну, конечно! Вот сам Гурнов, например, считал, что это вы послали ему мрачное предупреждение — похоронный венок.

— Да, я знаю про этот венок. Виктор приходил ко мне и рассказывал об этой дурацкой шутке. Но я к ней не имею ни малейшего отношения. Виктор подозревал меня потому, что был уверен в моей бесконечной любви к нему и считал, что я безумно страдаю от его измены.

— А это не так?

Жанна отрицательно покачала головой. Потом достала сигарету из лежавшей на столе пачки, закурила, сделала пару глубоких затяжек, собираясь с мыслями, и только после этого сказала:

— Видите ли, пока Виктор жил в Берлине и обхаживал там какую-то жену миллионера, я тоже не теряла времени. Вы, кстати, знаете о его берлинских похождениях?

— Знаю.

— Между прочим, там имеется обманутый муж, который совсем недавно узнал, что жена наставляла ему рога с его другом, которому он покровительствовал.

— Об этой истории мне тоже известно. Но давайте сначала о вас и Викторе Гурнове. Если я правильно поняла ваш намек, вы, пока он был в Берлине…

— Да.

— Что именно «да»?

— Вас правильно проинформировали. Мы очень сблизились с Георгием Измайловым именно в том время, когда у Виктора появилась в Берлине любовница. Это была поначалу просто дружба двух близких по духу людей, но жизнь есть жизнь, и я уже тогда подумала, что, если Виктор меня бросит, наши отношения с Георгием могут перейти в другую стадию. Не буду скрывать, мне этого уже тогда хотелось… И вот тут я сделала свою первую ошибку: я попыталась подтолкнуть Виктора к разводу. А этого нельзя было делать ни в коем случае, если мне нужен был развод! Виктор почувствовал, что я хочу освободиться от него, и… и решил этого не допускать!