Тринадцать

— А вам-то что?

Старик скривился в улыбке, которая, по его мнению, должна была выражать великодушие.

— Ну, тогда вы угадали. До свидания.

— И вам не хворать.

Старик не стал провожать, а Миша и не настаивал — ушел сам и захлопнул за собой дверь.

Семенов успел уйти. Участковый и Владимир Петрович застали только его избитую жену, жуткий кавардак в доме, разбросанные по полу бумаги и запах спиртного (удирая, коньячный барон разбил бутылку, содержимое которой хотел перелить во фляжку). Побитая супруга, скрючившись, сидела на краю дивана в чем мать родила, точнее, в чем ее оставил муж. Когда вошли гости, она лишь подняла голову и даже не попыталась прикрыться хотя бы руками.

— Вы бы накинули на себя что-нибудь, вон хоть покрывало, — проворчал Геннадий.

Она смогла говорить лишь через несколько минут, когда Владимир Петрович поднес к ее носу ампулу с нашатырем, которую всегда носил с собой, а Саша метнулся в кухню и притащил стакан холодной воды из-под крана. Женщина рассказала все, как было, — муж допился до чертиков, ворвался в дом и избил, а потом собрал манатки и упорол… «Туда ему и дорога, такой сволочи… не знаю, куда он ушел, понятия не имею… где угодно он может быть, куча адресов… ищите, не знаю, вызовите врачей уже, что ли!..»

Врать она, похоже, была не в состоянии, поэтому ее никто особенно не тормошил.

Вскоре прибежал Михаил. Ему никто не задавал вопросов, потому что было страшно: Миша был не просто мрачен как туча — он был зарождающимся ураганом. Оставалось подождать чуть-чуть, и добрый парень Миша Поречников, который хотел помочь, начнет всех убивать на месте, чтобы не мучились. Саша, когда увидел это лицо, сразу отошел в тень.

Владимир Петрович тоже был в шоке.

— Вот такие дела, Миш, — только и сказал он.

Михаил обратился к хозяйке дома, отдавшейся на милость участкового. Молодой и уставший мент в ожидании медиков отпаивал ее водичкой.

— Дайте мне что-нибудь из вещей вашего мужа.

Она не сразу поняла, чего он хочет, хлопнула мохнатыми ресницами.

— Что-нибудь осталось от вашего мужа, я спрашиваю? Портмоне какое-нибудь, сумка, ремень?

Она кивнула на пол. На толстом ворсистом ковре валялась перчатка. Теплая, с мехом внутри, но почему-то одна.

Миша взял ее в руки, помял немного, потом извинился и ушел на балкон. Чем он там занимался, из хорошо освещенной комнаты не было видно.

— Он ее нюхать будет? — спросил участковый. — След возьмет?

Владимир Петрович знаком попросил его помолчать.

А Михаил действительно пытался «взять след». Он держал перчатку в руке и смотрел вниз с балкона. Это была не очень удачная идея, потому что окно гостиной выходило на пустынный лес. Вряд ли Семенов собирался уйти в партизаны, чтобы несколько лет прятаться в землянке и пускать под откос вражеские автомобили.

Миша вошел в комнату и, не останавливаясь, направился в прихожую.

— Меня не ждите, — бросил на ходу, — я позвоню, если что-нибудь выясню.

Он хлопнул дверью.

— Ну и чудик, — сказал участковый.

— Зато дело знает, — возразил Владимир Петрович.

Мозги у Семенова работали по не совсем обычной схеме. Точнее, они работали очень плохо, а если уж совсем откровенно — они не работали совсем. Только что, вот буквально три-четыре часа назад, его жизнь была вполне безмятежна и предсказуема, он продолжал работать-пить-гулять, и вдруг — бац! — не прозрение Будды, а нечто совсем противоположное. Все полетело к чертям. А ведь всего-то нужно было не совать свой нос туда, где и без тебя хватит энтузиастов. Сиди спокойно в своей клеточке и жди результатов.

Нет, блин, нам надо самим навести порядок! Мы же мачо, е-мое, надо пойти и разобраться!

Хренов мачо, если не сказать хуже!

Все изменилось стремительно. Это как незначительная ошибка на скоростной междугородной трассе: зевнул, чихнул, в глаз что-то попало или просто отвел взгляд в сторону — буквально на тысячную долю секунды, — и вот ты уже налетаешь на встречный грузовик на скорости под сто пятьдесят. А потом следственная бригада дотемна ползает по асфальту и в раскуроченной машине, выискивая причины столь безумного поворота событий, а всего-то делов было — чихнул!

Семенову казалось, что он еще успеет подобрать хвосты и подмести мусор, который после себя оставил, и в те минуты, когда Михаил Поречников несся по его следу, как Мухтар, сорвавшийся с поводка, он именно этим и занимался.

Выскочив на Тополиную улицу, он заказал по телефону такси, дождался его, прыгнул в машину — какую-то темную иномарку, не то иранскую, не то китайскую — и по дороге беспрестанно трепался по телефону.

Он обзванивал людей, которые могли бы помочь ему скрыться на какое-то время. «Да-да, пока все не уляжется, а то здесь такой шухер может подняться… меня могут закрыть и надолго, бл… сам дурак, да я все понимаю, но ты не мог бы… а у кого есть квартирка?..» Ну и так далее.

В какой-то момент водитель стал прислушиваться, а потом уже с трудом удерживался, чтобы не набрать 02. Он испытал бы неописуемое наслаждение, если бы получил возможность проорать в трубку: «Алло, у меня на заднем сиденье сидит маньяк, убийца и растлитель малолетних, я его держу зубами за ногу, но не смогу делать это слишком долго, вызывайте „Альфу“ и „Вымпел“! А-а-а, он меня убьет… передайте моей маме…»

Один раз Семенов действительно гаркнул на него, чтобы не вертел башкой и смотрел на дорогу. Тот не стал прекословить.

Семенов выпрыгнул из машины на людной и шумной даже в этот вечерний час Комсомольской площади в другом конце города. У памятника павшим героям Второй мировой, возле которого вечерами собиралась молодежь с объемными пластиковыми бутылками пива, Семенова уже ждал человек в кожаной куртке и без головного убора. Было видно, что он устал ждать и уже порядком замерз, поэтому когда к нему подплыл пьяный беглец с фляжкой в руке, он встретил его без радушия.

— Это ты так бежишь от преследования? Я, наверно, сошел с ума, что согласился помочь.

— А, перестань! — отмахнулся Семенов. — Я плачу тебе деньги, в конце концов, мог бы и помолчать.

— Деньги пахнут, Семенов. В твоем возрасте пора бы об этом знать.

— Палыч, не парь мозги, пастор Шлагг нашелся…

Семенов схватил парня за руку и отвел за постамент памятника, подальше от людских глаз.

— Что у тебя? — спросил Палыч.

— Так, поучил одного козла… без сознания в больничке. Боюсь, свидетель остался…

— Хочешь слить свидетеля обычной драки? И не жалко?

— Такого свидетеля не жалко. Старая сука под сто лет, сам в свое время тысячами сливал таких, как мы с тобой. Так что не жалко.

Палыч пожал плечами:

— Ладно, дело хозяйское.

Семенов протянул мужчине сверток. Тот сразу спрятал его под куртку.

— Это вся моя наличка, брат, с безналом сейчас проблемы. Ты уж не подведи.

— Не первый год замужем. Адрес?

— Мой дом. Одиннадцатая квартира. Старый хер на инвалидной коляске…

Палыч покачал головой.

— Семенов, я сколько тебя знаю, ты все никак не поумнеешь. Срать в собственном доме!..

— Палыч, иди в жопу! — взвизгнул тот. Он уже был на грани отчаяния. — Ты говори — можешь сделать или нет, и не надо меня лечить. Меня поздно лечить!

— Ладно, не ссы. Все сделаем.

— Когда?!

Палыч посмотрел на часы, шмыгнул носом.

— За полтора часа управимся.

— А быстрее?

— Быстрее?! Тебе надо было самому это сделать сразу же на месте. Так что заткнись и жди! Где тебя искать?

— По второму номеру. Сохранился?

— Да.

Они пожали друг другу руки. Палыч без лишних церемоний пешком направился к трамвайной остановке. Семенов остался стоять на месте.

С обратной, теневой, стороны памятник павшим героям — настоящая фронтовая пушка-сорокапятка и пара снарядов к ней — мало чем отличался от общественного нужника. У фасада народ пил пиво, а здесь — избавлялся от него. Семенов не стал скромничать и последовал примеру своих предшественников…