Браки расторгаются в аду

И тут я услышала скуление, переходящее в визг. Оглянулась, и…

Кики совершила какой-то невероятный кульбит, вскочила на туалетный столик, где красовалась тарелка с мясом, и набросилась на него, будто ее сто лет не кормили, мою несчастную собаку. Потом они вместе, и тарелка и Кики, с грохотом упали на пол.

— Кики, фу! — кинулась я к ней. Но поздно: собака уже терзала кусок мяса. — Хорошо, ешь. Там достаточно для нас обеих. Я положу себе другой кусок.

Я нагнулась, чтобы поднять тарелку, и тут… Собака как-то странно дернулась, потом оскалилась, и вдруг стала биться в судорогах. Ее трясло, изо рта шла пена. Я еще ничего не понимала, просто испугалась за Кики. Все произошло слишком быстро. В какое-то мгновение она замерла и посмотрела на меня грустно-грустно. Ее взгляд говорил мне: «Прощай». Это мгновение я не забуду никогда. Мне казалось, что передо мной лежит умирающий человек. Она понимала все и без колебаний отдавала за меня свою жизнь. Она молила меня только об одном: чтобы я больше никому не доверяла. И не ела бы ничего в этом доме. Чтобы бежала отсюда как можно скорее. Вот о чем Кики просила перед смертью.

А потом наступила короткая агония. Яд действовал очень быстро. Тахикардия, остановка дыхания и смерть. Совсем как у человека. Ее глаза закатились, Кики дернулась последний раз и замерла.

Я с ненавистью посмотрела на лежащее на полу мясо. Потом на судок. Ах ты…

— Анисья! — заорала я и выскочила в холл. — Где она?!

— Да вроде здесь была, — появилась на лестнице Анюта. — На кухню зашла, чаю попить.

— Чаю?!!

— Да что случилось-то?

— Кики умерла! Съела мясо и отравилась!

— Да кто ж ей дал мясо-то? — удивилась Анюта.

— Анисья!!! — бешено закричала я. — Идти сюда, мерзавка!!!

Увы! Предательница прекрасно ориентировалась в огромном доме, знала все ходы и выходы. Пока я спустилась вниз, ее и след простыл. Бежать за ней не было смысла. Все равно я ничего не докажу. Кто мне поверит? Я под следствием и сама подозреваюсь в убийстве.

Я кинулась обратно наверх. В моей спальне рыдала Анюта.

— Успокойся, — прошептала я дрожащими губами. — Кики не вернешь.

— Какая умная была собачка, — всхлипнула Анюта.

— Слишком умная, — горько произнесла я. — Она сразу все поняла. Послушай меня… Ты никому об этом не скажешь.

— Как так? — Анюта от удивления перестала плакать.

— Принеси две пары резиновых перчаток, в которых ты делаешь уборку. Мы сейчас все уберем. Никого больше не зови. Сможешь похоронить Кики?

Она молча кивнула.

— Скажешь, что собака умерла от старости. От чего угодно, только не от… — Я глазами указала на мясо. — Иди за перчатками.

Анюта ушла. Я без сил опустилась в кресло, глядя на мертвую Кики. На соседнем кресле лежал диктофон. Что толку теперь от этих признаний? Хотя…

Анисья не случайно задержалась в доме. Не чай она пошла пить, а ждать моей смерти. Ей, видимо, сказали, что яд действует мгновенно. Так оно и есть. Мне достаточно было проглотить маленький кусочек мяса. Она поднялась бы сюда под предлогом, что забыла любимую заколку, подняла бы панику и в суете стащила бы диктофон. Выходит, все, что она сказала, — правда? Но кто ее подослал?

Что касается меня, то все обставили бы как самоубийство. Поводов покончить с собой у меня предостаточно. Я нахожусь в отчаянном положении, и то, что на Новой Риге ходят легенды о моих железных нервах, для следствия не аргумент. Суд состоялся бы без меня, и братьев, вне всяких сомнений, посадили бы надолго, Анисья получила бы небольшой срок, и то условно, а меня освободили бы от уголовной ответственности в связи с отсутствием среди живых. И дело было бы закрыто. Анжела мертва, я мертва, остальные преступники наказаны. Ловко! Что же такого натворила эта чернокожая девчонка, что ей так необходимо оставаться мертвой до конца своей жизни? И по чьим документам она теперь живет? Под каким именем?

Вернулась Анюта с двумя парами резиновых перчаток и картонной коробкой.

— Осторожнее, — велела я ей, натягивая перчатки.

— Но разве не надо вызвать полицию? — робко спросила она.

— Нет. Что мы им скажем? Отравили собаку? Ты хочешь, чтобы наша доблестные органы, которые убийство десятка людей подчас спускают на тормозах, в поте лица искала отравителя пса размером с дамскую туфельку?

— Но… Разве не…

— Молчи, — велела я. — Если мы обе хотим жить, нам надо молчать.

— Боже! — Она в испуге закрыла резиновой перчаткой рот и даже прикусила ее зубами.

— Я отсюда уйду. Сбегу потихоньку. И ты мне поможешь.

— Я боюсь, — затрясла она головой.

— Тебе ничего не грозит. Это меня хотели… — Я нагнулась и подняла с пола мертвую Кики. — Давай сюда коробку!

— Вот Иван Иваныч обрадуется! — невпопад сказала она. — Он ее терпеть не мог.

— Хоть на чьей-то улице праздник, — горько улыбнулась я.

Мне надо было подготовить побег. Я не собиралась еще хоть одну ночь провести в этом доме. Кто знает, вдруг для верности убийца именно ночью придет с петлей? Или с ножом, чтобы меня зарезать. Мне, похоже, вынесли смертный приговор. А я не хочу умирать, мне всего сорок два. В таком возрасте, говорят, только жизнь начинается.

— Но куда же вы пойдете! — всплеснула руками Анюта.

— Я что-нибудь придумаю.

Мы наконец избавились от последствий визита Анисьи, от трупа моей любимой собаки и от куска обожаемого мною мяса. Все это обрело вечный покой в картонной коробке, которую с плачем унесла Анюта. Ей было страшно, она боялась умереть, и горько, оттого что со мной связалась. Она хотела всего лишь стать начальницей над всей прислугой в доме, иными словами, сделать карьеру. А вместо этого идет хоронить криминальный труп. Хоть речь и идет всего лишь о крохотной собачке, все равно обидно.

Я же всерьез задумалась: где спрятаться?

Братья в ту пору домой возвращалися толпой

Как я уже говорила, близких подруг у меня нет, кроме Анисьи, но та оказалась предательницей. Любовника тоже не имеется, я никогда не изменяла своему Иван Иванычу. Вся наша совместная с ним собственность принадлежит ему, ключи от московской квартиры у меня отобрали, и она, скорее всего, опечатана. Да и найдут меня там быстро. Надо спрятаться так, чтобы никому не пришло в голову искать в той дыре Зинаиду Андреевну Цареву.

И тут меня осенило. Конечно! Я спрячусь в избушке у братьев, заодно поищу там следы Анжелы! Надо же узнать, чей именно труп Коля-и-Толя свезли в лес под видом темнокожей невесты Иван Иваныча? И вообще, они ли это сделали? Вот зачем так пить? Были бы братья нормальные, сами бы рассказали всю правду. А так мне придется выполнять лишнюю работу.

Я торопливо начала собираться. Мысль воспользоваться своей машиной я отмела сразу. По ней меня легко найдут, она приметная. Красный «Мерседес-купе». Это все равно что фонарь зажечь перед своим убежищем: «Все сюда! Зинаида Царева прячется здесь!»

Поэтому минимум вещей. Пару сумок, не больше. Белье, косметика, предметы личной гигиены. О том, чем я буду питаться в избушке у братьев, я не думала. У меня теперь надолго пропал аппетит.

— Выйду через черный ход, — сказала я Анюте. — Никому не говори, что меня нет. Пока муж не хватится. А когда он станет кричать — скажешь, что не видела меня весь день. И понятия не имеешь, где я нахожусь.

Она молча кивнула.

Почему-то я была уверена, что, как только появится Иван Иваныч, горничная побежит к нему с докладом. Единожды разочаровавшись в людях, невольно начинаешь всех подряд считать предателями и негодяями. Анюте я не доверяла.

— Куда же вы пойдете, Зинаида Андреевна? — всплеснула руками она.

— В Москву поеду. Спрячусь там.

— Но на чем? Неужто на своей машине?

— Такси поймаю. Не переживай, со мной все будет в порядке.

— Вы мне хотя бы позвоните, — всхлипнула она.

— Конечно! Глянь — никого там нет, на лестнице?

Она метнулась в холл и, вернувшись буквально через пару минут, заговорщицки сказала: