Кто-то в моей могиле

— Они? — переспросил Филдинг. — Кто они?

— Никто. Просто они. Город.

— А где ты жила?

— В Лос-Анджелесе.

— Почему ты сюда вернулась?

— Джо остался без работы. Не то чтобы его выгнали за какую-нибудь провинность или что-нибудь еще. Племянник хозяина вырос настолько, что уже мог работать, и Джо выперли с его места, чтобы устроить того. И я подумала, а почему бы нам сюда на время не вернуться. Может, здесь все по-другому, может, город изменился. Так я думала. Черта с два этот город изменится. Единственное, из-за чего он действительно может измениться, — это высадка русских, и что до меня, то мне совершенно наплевать, если они станут швырять свои бомбы, как конфетти, и все здесь подохнут в воронках.

Она закурила и пустила струю дыма через стол прямо Филдингу в лицо, словно провоцировала его на спор с ней.

— Ну и что ты об этом думаешь, а?

— Я как-то не успел об этом подумать.

— У Джо хватило времени. Он говорит, когда я ему все это выкладываю, что после таких слов мне нужно мыть рот с мылом. А я ему в ответ: «Попробуй, итальянская рожа, и останешься без руки, отгрызу».

Она улыбнулась, но вовсе не потому, что развеселилась, а словно для того, чтобы показать, что ее зубы в состоянии выполнить подобную угрозу.

— Джо у нас настоящий патриот. Черт, могу поспорить, он прославлял свою родную страну даже тогда, когда они запихивали его в кутузку. У итальяшек это бывает. Даже когда полицейские сидят у них на рожах, они разевают хлебала, чтобы прокричать «Боже, храни Америку!».

Миссис Брустер наконец ожила за прилавком и накладывала последние мазки на приготовленный ею сандвич с ветчиной, кружком маринованного огурца и пятью ломтиками жареного картофеля. Хуанита подошла, чтобы забрать заказ, Филдинг без труда мог расслышать, о чем они говорят.

— С каких это пор я плачу тебе за то, чтобы ты сидела с посетителями?

— Это мой приятель.

— Давно? Минут пять?

— Вежливое отношение к посетителям, — мягко сказала Хуанита, — очень полезно для дела. Ты заработаешь больше денег. Ты ведь любишь деньги, правда?

Миссис Брустер неожиданно хихикнула, словно кто-то пощекотал ее в укромном месте. Она приглушила смех уголком фартука, шлепнула сандвич с ветчиной на поднос и откупорила бутылку пива.

Хуанита вернулась с заказом и уселась напротив Филдинга. Перепалка с миссис Брустер резко подняла ее настроение.

— Я же говорила тебе, что она и впрямь ненормальная. Ну что? Но я могу с ней управляться. Все, что нужно, — это произнести слово «деньги», и она начинает хихикать каждый раз, как сегодня. Я всегда без труда управлялась с психами, — добавила она с гордостью. — Может, мне надо было стать доктором или медсестрой. Как сандвич?

— Неплохо.

— Ты, должно быть, страшно голоден. Что до меня, при всем том, что мой желудок гайки переварит, в этой забегаловке я не стану есть ни за какие деньги.

— Счастье, что старуха не умеет читать по губам. — Филдинг прикончил полсандвича и, отодвинув тарелку, потянулся за пивом. — Значит, твоя мать приглядывает за детьми, пока ты на работе?

— Конечно.

— По-моему, ты слишком молода для того, чтобы иметь детей.

— Бросьте смеяться, — ответила она, но было видно, что ей приятно. — У меня их шестеро.

— Брось. Кто тебе поверит?

— Ей-Богу! Шестеро.

— Как это может быть? Ведь ты сама почти ребенок.

— Я очень рано начала, — просто и открыто ответила Хуанита. — Мне не слишком нравилось учиться, я бросила школу и вышла замуж.

— Шестеро. Надо же. Черт бы меня побрал.

Ей явно нравилось его изумление. Она похлопала себя рукой по животу.

— Конечно, я следила за фигурой. Многие из женщин этого не делают, в результате они распухают. Я — никогда.

— Это сразу видно. Шесть. Бог ты мой! Не могу поверить. — Он продолжал трясти головой, словно он и впрямь не мог поверить сказанному, хотя с самого понедельника, дня их драки, прекрасно знал, что у нее шестеро детей.

— А сколько мальчиков?

— Самый старший и самый младший, остальные девчонки.

— Готов поспорить, шустрые детишки.

— Нормальные. — В ее голосе прозвучала отчетливая нотка усталости и скуки, будто дети сами по себе не представляли никакого интереса, только факт, что они у нее были, имел значение. — Думаю, в округе есть и похуже.

— У тебя есть их фотографии?

— Зачем?

— Многие носят с собой фотографии своего семейства.

— Кому мне их показывать? Кто захочет смотреть на фотографии моих детей?

— Я, например.

— Зачем?

Мысль о том, что незнакомец может испытывать обоснованное любопытство по поводу ее детей, казалась ей невероятной. Глаза ее подозрительно сощурились, и в какое-то мгновение он подумал, что потерял доверие. Он непринужденно спросил:

— Что это ты взвилась? У твоих детей по две головы или что-нибудь еще?

— Нет, у них нет двух голов, мистер Фостер.

— Откуда ты узнала мое имя? — На этот раз его изумление было искренним, и она отреагировала так же, как отреагировала на его притворное изумление по поводу шести детей. На лице у нее появилось озорное и довольное выражение. Было очевидно, что больше всего Хуанита любила удивлять людей. — Как же ты выяснила, кто я такой?

— Я умею читать. В газете написали про драку. Про Джо никогда раньше ничего в газетах не печатали, поэтому я вырезала заметку, чтобы сохранить до его возвращения. Джо Донелли и Сэм Фостер — так там было написано — подрались из-за женщины в местном кафе.

— Понятно, — улыбнулся Филдинг. — Теперь ты знаешь мое имя, а я твое. Хуанита Гарсиа встретила Сэма Фостера.

Она подскочила, затем опустилась обратно на скамейку и шумно выдохнула воздух.

— Гарсиа? Почему ты сказал Гарсиа? Это не мое имя.

— Но ведь когда-то оно было твоим, верно?

— Мало ли что было. Теперь меня зовут Донелли, и никак иначе, понял? И я Нита, а не Хуанита. Нита Донелли, так меня зовут, ты понял?

— Конечно, — Филдинг кивнул.

— Где вообще услыхал про Хуаниту?

— Я подумал, что это одно и то же имя. Знаешь, есть такая старая песня про девушку. Ее зовут Нита, Хуанита.

— Неужели?

— Да, и я, естественно, подумал…

— Эй, Чико! — она махнула пареньку рукой, и он подошел к их кабине, продолжая мести перед собой щеткой на длинной ручке. — Ты слыхал когда-нибудь песню под названием «Нита, Хуанита»?

— Нет.

Хуанита повернулась к Филдингу. Она поджала свои пухлые губы так, что они у нее сразу же уменьшились наполовину.

— Спой-ка. Давай ее послушаем.

— Здесь? Прямо сейчас?

— Конечно, прямо сейчас. Почему бы нет?

— Я не помню всех слов. Да и вообще я петь не умею, у меня голос как…

— А ты попробуй.

Говорила она негромким, но настойчивым голосом. Никто в кафе не обратил внимание на происходящее, за исключением миссис Брустер, внимательно следившей за ними светлыми глазами-бусинками.

— Может, такой песни вообще нет? — спросила Хуанита.

— Конечно, есть. Ее пели очень давно, и ты слишком молода, чтобы ее помнить.

— Ну так напомни.

Филдинг весь покрылся потом, от жары, от выпитого пива и еще от ощущения, которое ему очень не хотелось называть страхом.

— Послушай, да что с тобой?

— Я люблю музыку. Вот и все. Старые песни, я обожаю старые песни.

Миссис Брустер вылезла из-за прилавка, подметая своим фартуком пол, будто сметая невидимую паутину. Хуанита увидела, что она приближается, и отвернулась, упрямо уставившись в стену.

— Что случилось? — спросила миссис Брустер Филдинга.

— Ничего. Я просто — ну, в общем, она хотела, чтобы я спел песню.

— Что ж тут плохого? Немножко музыки.

— Какая там музыка! Я не умею петь.

— Она немного не в себе, — сказала миссис Брустер. — Но я с ней могу управиться.

Хозяйка кафе крепко сжала правое плечо Хуаниты костлявой ручкой.

— Приди в себя! Слышишь?

— Оставь меня в покое, — ответила Хуанита.

— Если ты не успокоишься, я позвоню твоей матери и скажу, что ты снова поскандалила со своей хозяйкой. Кроме того, я напишу Джо. Я скажу ему: дорогой Джо, эта твоя жена, ее лучше забрать и запереть под замок. Ну, теперь ты пришла в себя?