Железный крест

Майя опять открыла рот, и спагетти оказались в туннеле.

У Анники отвалилась челюсть.

— Вот это да… где ты этому научился?

— Да ну, ерунда, — смущенно сказал Йоста и набрал еще одну ложку. — Вр-р-рум, вр-р-рум… гоночная машина… вр-р-рум… срочный ремонт. Где гараж? — И машина заехала в гараж, только изо рта стекал тонкий белый ручеек выскользнувшей спагеттины.

Анника ошеломленно наблюдала, как Йоста медленно, но верно скармливает Майе остатки еды.

— Да, Йоста… — сказала она задумчиво. — Жизнь часто несправедлива…

— А вы не думали взять ребенка? — спросил Йоста, не поднимая на нее глаз. — В мое время это было редкостью. А сейчас я бы ни секунды не сомневался. В наше время чуть не каждый второй ребенок приемный.

— Мы обсуждали. — Анника рисовала указательным пальцем круги на клеенке. — Но как-то не получилось… Пытались заполнить жизнь чем-то еще… но…

— Еще не поздно, — настойчиво произнес Йоста. — Если начнете прямо сейчас, может быть, это займет не так много времени. Для вас же цвет ребенка не важен, так что подыщите страну, где очереди покороче. Знала бы ты, скольким детям в мире нужна семья! И если бы я был ребенком, я бы возблагодарил бога, что попал к таким людям, как ты и Леннарт.

Анника судорожно сглотнула, не сводя глаз со своего упрямо вычерчивающего геометрические фигуры пальца. Они с Леннартом вроде бы оставили мысль об усыновлении, но слова Йосты пробудили в ней что-то, дремавшее все эти годы, о чем она старалась не думать. Может быть, боялась. Несколько выкидышей, новая надежда, новое горе… Она боялась, сердце ее доведено до такого отчаяния, что малейшее разочарование — и оно разорвется. Они с Леннартом не могли ни на что решиться, мешал страх новой беды. Но может быть, теперь-то прошло уже достаточно времени. Теперь-то они могли бы на это осмелиться… Потому что тоска по ребенку, которую они тщательно скрывали друг от друга, никуда не делась. И не притупилась. По ребенку, которого они могли бы взять на руки, которого бы любили от всей души и который любил бы их.

— Ладно, — сказал Йоста, по-прежнему не поднимая на нее глаз, — пора делом заняться. — Он небрежно погладил Майю по голове. — Теперь она сыта. А то Патрик решил бы, что мы тут морим ее голодом.

— Спасибо, Йоста, — еле слышно сказал Анника ему в спину.

Не поворачиваясь, тот смущенно кивнул, скрылся в своем кабинете и закрыл за собой дверь. Некоторое время он сидел перед компьютером, бессмысленно уставившись на пустой дисплей. Он его попросту не видел. А видел он перед собой Май-Бритт. И мальчика, который прожил всего несколько дней. Уже столько времени прошло… вечность. Почти вся жизнь… а он до сих пор чувствовал на мизинце неосознанное еще пожатие крошечных пальчиков.

Он вздохнул и открыл любимую игру. Виртуальный гольф.

До трех часов дня ей удавалось кое-как избавляться от мучительного стыда за кошмарную сцену у Бритты. За это время она набрала пять страниц текста. Но картинки все возвращались и возвращались, в голову ничего не шло, и Эрика выбросила белый флаг.

Этот взгляд Германа, когда он увидел ее рядом со своей безумной женой… Эрика прекрасно его понимала. Конечно, она обязана была сообразить, что с Бриттой не все в порядке. С другой стороны, она не раскаивалась. Медленно, постепенно собирались элементы пазла под названием «моя мама».

Странно. Никогда раньше она не слышала об этих людях — Эрик, Бритта, Франц… А они, оказывается, в определенный период играли очень большую роль в жизни матери. И еще более странно — во взрослой жизни друзья детства, по всей видимости, никаких контактов не поддерживали. Словно забыли друг про друга. Все жили в одном и том же маленьком поселке, но словно в параллельных мирах. Образ матери, нарисованный Акселем и Бриттой, не имел ничего общего с той женщиной, которая осталась в памяти у Эрики, ее дочери. Она никогда не чувствовала в матери ни любви, ни нежности. Не видела тех качеств, о которых с такой теплотой рассказывали ее друзья детства. Эрика не могла сказать, что мать ее была человеком злым, но… она всегда была на расстоянии, закрыта и недоступна. Что же с ней случилось? Та Эльси, о которой рассказывали Аксель и Бритта, исчезла еще до рождения Эрики и Анны, и ее место заняла другая.

Эрике стало невыносимо грустно. Никогда и ничего уже не исправить. Мать погибла в автокатастрофе четыре года назад, а вместе с ней погиб Туре, их отец. Воскресить мать она не могла, не могла попросить о чем-то, потребовать компенсации, не могла обвинить. Единственное, что она могла и даже обязана сделать, — понять, что случилось с той Эльси, о которой с нежностью рассказывают ее друзья детства. Что случилось с теплой, доброй, сострадательной Эльси?

Ее мысли прервал стук в дверь, и она пошла открывать.

— Анна? Заходи. — Веки у Анны были красными, и не надо быть старшей сестрой, чтобы сообразить: что-то произошло. И, сформулировав этот вопрос в голове, она тут же задала его вслух: — Что произошло?

Вопрос прозвучал еще более тревожно, чем она хотела. Анне в последние годы досталось немало, и Эрика невольно продолжала оставаться в роли матери, роли, которую ей приходилось играть почти всю сознательную жизнь.

— Проблема одна: как соединить две семьи. — Анна сделала попытку улыбнуться. — От меня почти ничего не зависит, но выговориться не помешает.

— Заходи и выговаривайся. Я поставлю кофе и поищу какое-нибудь утешение в буфете.

— Ты, значит, вышла замуж и опять заглядываешь в буфет? А как же фигура?

— И не говори. — Эрика вздохнула. — Прямо несчастье какое-то. Еще неделя сидячей работы, и придется покупать новые штаны. В этих я уже напоминаю сосиску.

— Очень знакомо. — Анна присела за стол. — С тех пор как мы стали жить вместе, я тоже размазала по талии пару кило… Самое противное, что Дан жрет, как слон, и ему хоть бы что. Не поправляется.

— Теперь я понимаю, почему ты его так ненавидишь, — улыбнулась Эрика, ставя на стол блюдо с булочками. — А то все думаю: откуда такая беспричинная ненависть… Он что, по-прежнему трескает коричные булочки на завтрак?

— Значит, у него не изменились привычки с тех пор, как вы были вместе? — Анна засмеялась, на этот раз более искренно. — И как внушить детям принципы здорового питания, если у них перед носом сидит Дан и макает коричные булочки в горячий шоколад?

— Знаешь, все познается в сравнении. Патрик макает в шоколад бутерброды с тресковой икрой или с сыром… Так выкладывай: что случилось? Опять Белинда?

— Ну да… все идет не так, и мы с Даном утром сцепились тоже из-за этого. — Анна печально надкусила булочку. — Я пытаюсь ему втолковать, что это не ее вина. Не Белинды. Она реагирует на совершенно новую ситуацию, которую ей навязали. К тому же у нее не было возможности выбрать. Она по-своему права. Она не приглашала меня с двумя детьми сесть ей на шею.

— Здесь ты, наверное, права. Но все равно вы можете и должны потребовать, чтобы она вела себя цивилизованно. И это должен сделать Дан. Доктор Фил [11] говорит, что приемные родители не имеют права заниматься воспитанием подростков.

— Доктор Фил… — Анна засмеялась так, что даже поперхнулась и закашлялась. — Да уж, Эрика, ты вовремя прервала свой отпуск по ребенку. Еще бы немножко, и… Доктор Фил!

— Нечему смеяться. Если хочешь знать, я многому научилась. — Эрику задел шутливый тон сестры.

С домашними божками шутки плохи. Сидя с Майей, она старалась не пропустить ни одной передачи и даже сейчас планировала работу так, чтобы выкроить сорок минут на Доктора Фила.

— Но здесь-то он, скорее всего, прав, — неохотно согласилась Анна. — Не могу понять: то ли Дан воспринимает ситуацию недостаточно серьезно, то ли слишком серьезно. Я из кожи вылезала, чтобы уговорить его не устраивать Пернилле скандал из-за Белинды. Но он начал бредить, что не может ей доверять, что она не справляется с воспитанием… в общем, распалился до крайности. И как раз в разгар спора является Белинда, и… в общем, все идет псу под хвост. Теперь она не хочет с нами жить. Дан проводил ее на автобус в Мункедаль.