Дневник его любовницы, или Дети лета

– Пошел!

Кнопки на ковролине полетели в стороны. Егор вытянул ноги, спрыгнул на песок. Тут же развернулся спиной к джипу и начал неторопливо собирать разбросанные на песке сети. Юрка ловко скатился с сиденья и сгруппировался на полу. Я хотел прикрыть его ковролином, но он лежал прямо на шерстяных полосках, и вытащить их не было никакой возможности. Поэтому я взгромоздил на его спину узел с рыбой и захлопнул дверцу. А что еще я мог сделать?

Егор собрал грязные сети, протянул мне руку. Я, не соображая, что делаю, протянул ему свою.

– Отомри, – велел Егор вполголоса, и я увидел, что его глаза сверкают нестерпимым лихорадочным блеском. – Они сзади?

– Сзади, – ответил я.

– Не выходят?

– Нет. Наблюдают, – ответил я, улыбаясь, как идиот. Так сказать, исполнял отвлекающий маневр.

– Очень хорошо. Как только мы отойдем от берега, – ноги в руки.

– Чего? – не понял я, продолжая улыбаться.

– Уносите ноги, – перевел Егор и двинулся к лодке.

Там Степаныч уже раздаривал остатки улова пятерым потенциальным покупателям. Халявная рыба, как оказалось, не пахнет, и тетки, до этого воротившие от нее нос, набирали свои авоськи доверху. Интеллигентный мужчина взял две штуки, студенты подобрали все, что оставалось. В общем, граждане были счастливы. Но все же не так, как мы с Глебом.

Глеб подошел ко мне, достал сигареты и прикурил.

– Дай мне, – попросил я хриплым голосом.

Приятель вытряс еще одну.

– Спасибо, – сказал я.

Мы курили и смотрели на Егора, который не спеша шел к лодке.

– Отче наш, – сказал Глеб. – Иже еси на небеси… Да святится имя твое… Да приидет царствие твое…

Егор подошел к воде, присел на корточки и неторопливо прополоскал сети.

– Все, – сказал Глеб. – Дальше не помню… Что он делает, идиот?

– Наслаждается жизнью, – ответил я, ничуть не сомневаясь, что бешеный выброс адреналина заставляет моего бывшего гостя продлевать опасность.

– Кретин, – сказал Глеб ровным голосом. – Тупица, осел, скотина… Да прыгай же ты в лодку, болван!

Егор поднялся на ноги. Так и не повернувшись к нам лицом, он подошел к лодке и забросил в нее мокрые сети. Степаныч что-то сказал ему, Егор покачал головой. Навалился на лодку и оттолкнул ее от берега.

Я невольно потер плечо. Господи! Представляю, что он сейчас чувствует!

Лодка со скрежетом проехала по песку и плавно закачалась на мелкой волне.

– Да приидет царствие твое, – повторил Глеб, судорожно затягиваясь. – Антон! Напомни, как дальше!

– Не знаю, – ответил я, не в силах отлипнуть взглядом от высокой фигуры в фуфайке, толкающей лодку в море.

– Ну, хоть что-то!

– Паки, – предложил я цитату из знаменитого фильма Гайдая и не менее знаменитой пьесы Булгакова. Впрочем, то, что «Иван Васильевич» – пьеса Булгакова, знают немногие зрители.

– Паки, паки, – забормотал Глеб, превращаясь в режиссера Якина. – Иже херувимы…

Егор вывел лодку подальше от берега и взялся обеими руками за борт. Вода доставала ему до колен. Я затаил дыхание.

– Мама! – сказал Глеб и бросил сигарету в песок.

Егор несколько раз пружинисто подпрыгнул, подтянулся и легко перевалился через борт.

– Мама! – повторил я машинально. Господи! Как же ему сейчас больно!

Степаныч взялся за весла. Егор тут же вынырнул со дна и принялся деловито разбирать какие-то пакеты. Мы по-прежнему видели только его черный затылок.

– Житие мое, – слабым голосом заключил Глеб, провожая лодку остановившимся взглядом. – Уходит! Уходит, Тошка!

– Заткнись, – ответил я и выплюнул окурок.

Лодка плавно уходила за горизонт. Головы рыбаков превратились в маленькие растрепанные кляксы на фоне сверкающего неба.

Глеб посмотрел на меня.

– Интересно, у меня такое же идиотское выражение лица, как у тебя? – спросил он.

– Даже хуже, – ответил я искренне.

– Пошли-баши? – спросил Глеб.

– Пошли-баши, – согласился я.

Мы развернулись и направились к машине. Глеб вышагивал по песку неторопливо, явно подражая Егору, я едва сдерживался, чтобы не побежать. Открыл дверь, под пристальными взглядами автоматчиков уселся за руль. Рядом плюхнулся Глеб.

– Слушай, там на полу фуфайка светится, – сказал он негромко.

– Он на ковролин лег, – ответил я. – Не мог же я его выдернуть!

– Ребят, поехали, – глухо попросил Юрка. – Антон, постарайся развернуться аккуратно. Подальше от их глаз.

– Постараюсь, – ответил я. Обернулся назад, включил заднюю скорость. «Нива» медленно поползла по теплому песку.

– Они тоже с места трогаются, – проинформировал Глеб.

– За нами, что ли?

– Похоже.

У меня на голове зашевелились волосы. Неужели не проскочили?

– Не дрейфь, – подбодрил Глеб. – Два раза даже снаряд в одну воронку не падает.

Я не ответил. Развернулся, выехал на начало асфальтовой дороги и взглянул в зеркальце заднего вида. Джип следовал за нами, сохраняя трехметровую дистанцию.

– Слушай, если они мимо проедут, то нам можно не беспокоиться о дальнейших жизненных планах, – сказал я. – Юрку увидят, и все.

– Живым не сдамся, – коротко пообещал Юрка.

– Вот спасибо! – сказал я. – Утешил!

– Говорю же, не дрейфь! – отозвался Глеб. – Нам сегодня везет.

– Сплюнь!

Он выплюнул в открытое окно.

Мы, не торопясь, доехали до дачи. Джип следовал за нами, как приклеенный. Я остановил машину у ворот, велел Глебу:

– Иди, открой. Живо, но без спешки.

– Не учи, – огрызнулся Глеб и вылез из салона. Он распахнул обе створки, я неторопливо загнал машину во двор. Глеб тут же закрыл за мной ворота, и в сужающейся щели я успел заметить джип, медленно проехавший мимо.

Я подогнал машину к дверям подвала, повернул ключ зажигания. Машина умерла. Мне показалось, что то же самое произошло и со мной.

– Все, – сказал я хрипло.

Сзади зашевелился Юрка. Он стряхнул с себя рыбу, вынырнул с пола, сел на сиденье и уставился на меня в зеркальце.

– Проскочили? – спросил он.

– Кажется, да, – ответил я с трудом. Язык заплетался, как у пьяного. Подошел Глеб, распахнул дверцу. Плюхнулся на сиденье рядом со мной, обернулся к Юрке.

– Как мы их, да? – спросил он торжествующе. Глаза у Глеба были совершенно безумные.

– Сделали! – ответил Юрка и потер лицо ладонями. – Не может быть! Как Егор в лодку забрался? У него же плечо простреляно?

– Так и забрался, – ответил Глеб. – Вместе с плечом. Подпрыгнул пару раз, подтянулся – и привет.

– Слава богу, – ответил Юрка. – Мы боялись, что он сам не сможет.

– Степаныч ему вроде помощь предлагал, – сказал я. – Только Егор отказался.

– Железный малый, – повторил Глеб в десятый раз.

Юрка молча кивнул. Откинулся на спинку, сложил руки на груди и закрыл глаза.

Мы сидели в машине и медленно приходили в себя. На меня неотвратимо навалилось тупое оцепенение.

– Есть хочу, – сказал Глеб через минуту.

– О боже! – сказал я.

– Я б тоже перекусил, – сказал Юрка.

Я вздохнул и ответил им обоим:

– Делайте, что хотите. Мой дом – ваш дом. Только меня не трогайте. Ладно?

Глеб ухмыльнулся, но промолчал. Я выбрался из машины и на подкашивающихся ногах направился к дому. Сбросил грязные кроссовки, добрался до постели, упал на нее и тут же уснул. Без подготовки, без сновидений… Провалился, и все. В последний раз я так спал только в далеком детстве.

●●●

Проснулся я только следующим утром. В десять часов.

Я прикинул в уме и присвистнул: выходит, я спал семнадцать часов. Ничего себе прикорнул!

Чувствовал себя я бодрым и веселым, как студент после сдачи последнего экзамена. И еще мне страшно хотелось есть. «С кем поведешься», – подумал я, вспомнив Глеба, и усмехнулся.

Я отправился в ванную и с наслаждением влез под душ. Долго растирался жесткой мочалкой, потом так же долго и тщательно чистил зубы, словно хотел содрать с себя всякое воспоминание о страхе, который терзал мою печенку последние два дня. «Все позади, все обошлось», – пела душа, и я даже рискнул немного подпеть ей вслух. И напрасно, потому что пою я, по совести говоря, не лучше филина. Я расхохотался, прослушав собственное уханье, вылез из ванной и как следует растерся жестким полотенцем. Побрился, смазал щеки бальзамом, влез в свежие джинсы с майкой и отправился вниз, на кухню.