Иной жизни для себя не представляю! Книга вторая (СИ)

Часть шестнадцатая.

В субботу после обеда повалялись на кроватях завязать жирок, которого

летом у геолога по определению быть не должно, и Леня напомнил, что мне

пора заняться сооружением шашлычницы из подручного материала, Славе –

найти алюминиевую проволоку и нарубить из нее шампуры, Виталию и

Егорычу – готовиться к ночной охоте. Понимая, для чего все это, сачкануть

никто не попытался, а я, встретив Виталия, попросил его об одолжении: если

сайгу добудут, то голову, ноги и легкие, что обычно выбрасываются при

свежевании, сложить в мешок и привезти мне.

60

«Зачем?» - удивился Виталий.

«Секрет!» - улыбнулся ему.

«Блюдо сделаешь, национальное?»

Я покрутил ладонью, вроде как что-то близкое к этому, но отвечать не

стал, для сохранения интриги. Потому что ответ мой - хочу подкормить

волка-инвалида - восторга у Виталия точно не вызовет. И быстренько от него

смылся, сделал вид, что мне некогда, работа ждет, камни для шашлычницы

собирать.

А вечером в домик заглянул один из канавщиков, и попросил завтра

утром показать двум работягам канавы для воскресенья, то-есть рядом с

отрядом. Пришлось срочно доставать карту, и места, где эти канавы принесут

пользу, выискивать. А потом и будильник завести на пол пятого.

Утром у двери на входе увидел мешок с пятнами крови – значит,

Виталий ночью прокатился по такыру не зря. Я его прихватил с собой в

столовую, на лобном месте разрубил содержимое топором на куски,

повариха, которую я попросил заранее, добавила к ним остатки еды, обрезки

мяса, кости. И после завтрака, с этим добром и прихватив ружье, повел

канавщиков, показывать им новые канавы, уже для себя наметив, что завтра

сюда вернусь, просмотреть законченные. И, с особой тщательностью - две из

них, выкопанные работягами с большого размера сапогами. Не очень то на

что либо надеялся, ну а вдруг? Вдруг один из них, убедившись, что

партизаном все, в том числе и менты, считают их недавнего коллегу Гришу,

ослабит бдительность, и я найду припрятанные рядом с их канавами

похищенные деньги и Макаров? Но это завтра, а сейчас, обеспечив работяг

работой по крайней мере на два-три воскресенья, я навострил лыжи к луже,

от которой волк-инвалид далеко уйти не мог.

Выгнав по пути парочку зайцев, я до водички быстро добежал. Волчьих

следов возле нее добавилось, и их точно оставил мой инвалид: задние лапы

отпечатывались с подволокой, и всегда вместе, будто связанные. От лужи

поднялся в кустарник, и для начала заросшую площадку окинул взглядом. И

сразу услышал, как метрах в семи от меня кто-то кустами шуршит. Пошел на

шорох и вот он: мой волк, живой, и…стоит на ногах! На всех четырех! Только

задние неестественно сдвинуты в сторону. Молодец, бедолага! Наверное, и

ходить потихоньку может!

Я ожидал, что сейчас он от меня попробует хотя бы в кусты заползти,

но волк продолжал стоять на одном месте, и смотрел на меня…показалось,

что по дружески. Медленно снял с плеч рюкзак, достал мешок с едой,

кусочек мяса бросил к волку, поближе к морде. К удивлению, потянулся к

мясу, и… вмиг его проглотил. Молодец!

А молодец вытянул морду в мою сторону, и начал принюхиваться к

мешку с мясом, излучающему очень приятные для него ароматы. Я достал

еще один лакомый кусочек, подбросил его к волку так, что со своего места

достать его он не мог. И что сейчас сделает?

Волк к кусочку принюхался, передними лапами сделал пару маленьких

шажков, а задними - таких же маленьких прыжков… и мясо проглотил.

61

Не стал больше зверюгу мучить: вывалил из мешка всю еду, и

потихоньку ушел. Ешь, бедолага, набирайся сил. И раз ты почти ручной, буду

тебя подкармливать и в среду. Глядишь – к зиме оклемаешься. А там

основная сайга с севера подойдет, в это время в таких вот долинах она от

ветра и мороза любит прятаться, а больные и слабые коньки отбрасывать. Так

что не пропадешь.

Теперь мне пора в отряд, что бы не прослыть лентяем и поучаствовать в

организации сабантуя. Бежал, по пути выворачивал ногой пеньки бывших

саксаулин, которые для шашлычниц лучше угля. Набил ими мешок и рюкзак.

Ребята возле домика и в нем уже крутились, Леня подошел ко мне,

посмотрел, как я вытряхиваю пеньки из рюкзака возле мною же сооруженной

шашлычницы, не мог не распорядиться:

«Можешь разжигать, у нас все готово!»

Сухой шашлык горит отлично, и через пять минут я уже бежал в душ

сполоснуться и переодеться. А когда возвращался к домику, в отряде витал

дымок не только от нашего костерка: точно такой же поднимался рядом с

домиком Паши и Саши, и там же крутилась наша молодежь. Сабантуй,

оказывается, приобретал масштаб почти общеотрядный.

Не буду объяснять, что было дальше. И так ясно, что водку выпили,

шашлык весь, до последнего кусочка, съели. И, самое примечательное, в

разгар веселья к нам в домик зашла смелая Розочка, и прежде чем все

пришли в себя от удара ее красотой и смелостью, протянула Лене… бутылку

вина:

«Вот, Леонид Дмитрович, долг вам возвращаю! Большое спасибо!» - и

одарила его бесподобной улыбкой!

В другое время, будучи при исполнении обязанностей начальника

отряда и в состоянии трезвом, Леня напустил бы на себя серьезность и мог

бы просто бутылку забрать, оставив девушку без ответа. Сейчас же, в

состоянии полной расслабухи, он, как и остальные мужики, расплылся в

улыбке и показал рукой на кровать, рядом с единственной в нашей компании

женщиной – Томочкой:

«Какой у нас гость! Присаживайся, красавица! А бутылку на стол!»

Все на Розочку уставились, в ожидании, на что решится. Она же, пожав

плечиками и изобразив на лице смущение, которое никогда и никто у нее не

замечал, рядом с Томочкой присела и бутылку на стол поставила. После чего

та Леней была вскрыта, вино разлито по стаканам, и провозглашен

подобающий моменту тост:

«За наших женщин!»

Выпили без возражений, хотя было понятно, кого тост касался в

большей мере – за Томочку мы уже выпили раньше и не раз. И за столом все

как то попритихли, не зная, о чем с красавицей-гостьей можно поговорить, а

не просто пялить на нее глаза. Розочке такое положение точно не

понравилось, не привыкла она, что б мужики к ней не приставали все сразу и

по очереди, и наверное ждала, кто первый из нас не выдержит. Не выдержал

62

самый старший – Егорыч. Для которого красота Розочки была лишь фактом, а

не стимулирующим толчком к последующим действиям. Он и предложил:

«Пора перекурить, мужики!» - и начал из-за стола выбираться. К моему

удивлению, остальные тоже начали подниматься и из домика выходить.

Никто рядом с Розочкой остаться не согласился! Побаивался ее народ, после

всех приключений в отряде!

Пришлось девуле из домика тоже выйти, и – даже я это пропустил –

незаметно исчезнуть. И, с перекура вернувшись, никто о ней уже не

вспоминал.

Вечером долго лежал в кровати и не мог заснуть. Что же мне делать

дальше? Принять, как и другие, что партизан – наш канавщик Гриша, и на

этом деле поставить точку? Или же продолжить считать его подставой, а

исполнителем преступления другого, тоже канавщика, с большой ногой? Так

ни к чему и не пришел.

Часть семнадцатая.

Ажиотаж вокруг событий в отряде начал затихать, и я, наверное,

остался единственным, кто в официальную версию, что партизан – это

канавщик Гриша, не поверил. И продолжал бы фантазировать, как личное

убеждение подтвердить, если бы не неотвратимо приближающееся для меня

событие: рождении ребенка. Как у православных принято, я обязан