У ангелов нелетная погода

«Ну, пройдусь еще пять минут – и назад, – решила Аня, – а то заблужусь еще». С площади вели несколько улиц. Она пошла по ближайшей, попыталась прочитать табличку на угловом доме.

«Av. D’Eylau» – получалось что-то нелепое, турецкое.

Улица расширилась и перетекла в широкую площадь, в центре которой стоял зеленый от патины памятник – хмурый дядька верхом на невеселой лошади. Напротив высился большой серый дом с прямоугольными колоннами, чем-то похожий на Ленинскую библиотеку в Мо скве.

Аня прошла еще немного вперед и увидела, что справа стоит второй такой же, дом-близнец, а между ними – широкая площадь, уставленная разными скульптурами. На ней копошились толстые голуби, выклевывая что-то меж каменных плит. Аня пошла вперед, разглядывая скульптуры, тоже неуловимо похожие на фонтанные шедевры ВДНХ. И вдруг перед глазами мелькнуло что-то совсем знакомое. Она остановилась в полном шоке.

За балюстрадой, ограничивающей площадь, в сиреневой дымке плыла, стремительно уходила в небо громада, силуэт которой невозможно было не узнать. Она и помнила его с детства, как, наверное, все люди в мире с того самого года, когда беспокойный француз Гюстав Эйфель построил свою башню. Аня ухватилась за парапет, чтобы не сесть на камни. Ноги не держали.

Перед ней вниз по склону спускались монументальные фонтаны с золочеными статуями. Пенилась листва деревьев. Внизу извивалась перламутровая лента реки, перехваченная пряжками мостов, а за ней спокойно плыла на фоне легких облаков Эйфелева башня. И это, вне всякого сомнения, была никакая не Анталия, а город Париж, в который так стремились попасть герои любимого Аниного мультфильма – собака Жужа и кошка Маха.

20 августа 2008 года, среда, утро

Маша с тихим ужасом наблюдала за Ларисой. Та равнодушно, уставясь в одну точку, жевала салат, который Маша щедрой рукой навалила на ее тарелку. Обвисшие щеки, темные круги под глазами, морщинки, взявшие рот в скобки, – такой подругу Маша никогда не видела, какие бы испытания ни выпадали ей за долгие годы их дружбы.

– Ларочка, очнись! – Она прикрыла ладонью руку Ларисы, вяло лежащую на столе. – Ты не можешь расслабиться, понимаешь?

– А? Ты что-то сказала? – Лариса подняла на нее безжизненные глаза. – Я задумалась…

– О чем? – Маша сама готова была разрыдаться от сухого шелеста Ларисиного голоса. – Ты знаешь, я звонила Илье…

При звуке знакомого имени Лариса немного встряхнулась.

– Илье? Он что-то узнал? Я ему тоже звонила, но пока ничего.

– Да нет, ничего особенного он не узнал. – Маша помедлила, решая про себя, стоит ли говорить Ларисе о подозрениях Ильи. – Он дал денег, много, вот карточка. – Она протянула золоченый прямоугольник. – Здесь пять тысяч долларов. Он сказал, если надо будет еще, он положит на счет…

Глаза Ларисы стали медленно заполняться слезами, она взяла карточку, сжала ее в ладони.

– Он говорил со мной. – Маша заторопилась, чтобы Ларка не расплакалась, чтобы как-то переключить ее. – Он предполагает, что, может, тебе мстит какой-нибудь сумасшедший автор? А, как ты думаешь?

– Автор? – Лариса явно не понимала, о чем речь.

– Ну, автор! – Маша похлопала ее по руке. – Ты какому-нибудь фанатику отказала в публикации, отвергла рукопись, а он тебе за это мстит, понимаешь? Были у тебя такие сумасшедшие графоманы?

– Этого не может быть… – растерянно начала Лариса. – Ты думаешь?.. Нет, это же чудовищно, если из-за рукописи…

– Ну что ты, каких только придурков на свете не бывает! – Маша покачала головой. – Пойдем, ты все равно ничего не ешь, пойдем покумекаем.

Она подхватила Ларису под руку и чуть ли не бегом повела ее к лифтам. Они поднялись в номер, Лариса все так же оцепенело села в большое кресло, Маша устроилась напротив, открыла большой блокнот.

– Давай-ка думай, были у тебя конфликты с авторами? – Она погрызла кончик ручки. – Или, наоборот, может, были романы, которые плохо закончились?

– Ты что, Маша, какие романы? – Лариса устало усмехнулась. – Если ты про Кругликова, так это когда было… Пять, нет, шесть лет назад. Ну ты же помнишь, он меня еще в ресторан водил, а там выяснилось, что у него денег не хватило расплатиться?

– Ну хорошо, Кругликова отметаем. Кстати, а ты не знаешь, где он, что с ним теперь?

– Н-нет. – Лариса покачала головой. – Работал в журнале каком-то вроде… Но мне больше не звонил, не заходил. Последняя книжка у него вышла тогда, в 2002-м…

– Так, а из отказных? – Маша нарисовала в блокноте чертика. – Ну тех, кому ты давала отрицательную рецензию?

– Да много, мы же получаем тонны самотека, ты сама знаешь…

– Нет, тут не просто отказ должен быть, а что-то необычное – скандальное, обидное, ты должна помнить. – Маша пририсовала чертику рога подлиннее.

– Обидное… Да нет, авторы вроде не скандалили, ничего такого… А, нет!

– Вспомнила? – с надеждой наклонилась к ней Маша.

– Был у нас такой старик… Бывший замминистра какой-то промышленности, не помню. – Лариса зажмурилась. – Весь в орденах, значках каких-то. Приносил рукопись мемуаров, жутко скучную, и требовал, чтобы издали. Кричал, грозился, что дойдет до президента, что мы не уважаем ветеранов и тому подобное… Но неужели он мог так мстить? Не поверю никогда!

– Да, клиент не тот! – Маша надела на чертика шляпу с пером. – Давай-давай, еще вспоминай!

Лариса опустила голову, вздохнула:

– Да нет, Манечка, не та я персона, чтобы мне мстить так изощренно.

Зазвонил телефон, Лариса быстро схватила трубку:

– Да, алло! Илья? Да, я! Мобильный не отвечает? Да у меня его украли… Да, так получилось, я сама виновата…

Маша усмехнулась: не выдержал все-таки красавчик, позвонил, чтобы получить свою порцию благодарностей за проявленную щедрость и благородство.

– Да, Илюша, спасибо тебе огромное. Ты… Да, я все знаю. Да, спасибо тебе! Чем помочь? Да ты и так помог, я тебе очень признательна. Нет, пока никакой информации. Да, Маша со мной. Ну, конечно, звони, до свидания…

Лариса нажала на рычаг, еще некоторое время держала трубку, прижимая к груди. Подняла взгляд на Машу.

– Что, проверил, привезла я карточку или нет? – Маша засмеялась, взъерошив волосы.

– Зачем ты, Манечка, он правда беспокоится.

– Ну прости, ты же знаешь, что я его не очень… Ревную, наверное.

20 августа 2008 года, среда, утро

Тихий ветерок холодил лоб и щеки. Если бы не он, Аня, наверное, упала бы в обморок – так потрясло то, что с ней произошло. Она долго сидела на высоком парапете, не веря своим глазам, вглядывалась в панораму Парижа. Даже укусила себя за палец, чтобы убедиться: нет, не спит, руке больно.

«Что же теперь делать? Как я тут очутилась? Где мама? Что это за больница?» Вопросы теснились в голове, ответы требовались немедленно. Но кому их задать, Аня не знала.

Ей было страшно и тоскливо – к кому тут можно обратиться за помощью, в чужом городе, да еще за границей?

Молодая пара самозабвенно целовалась у балюстрады, их белобрысый малыш лет двух вылез из прогулочной коляски и доковылял до Ани. Он протягивал ей обмусоленное яблоко и что-то настойчиво повторял, не выговаривая половины звуков.

Забавно было слышать французский язык в таком исполнении. Она растерянно взяла огрызок, малыш удовлетворенно улыбнулся, показывая новенькие зубки, но потом протянул грязную ручку и снова повторил ту же фразу. Аня поняла: отдай обратно. Она отдала огрызок, ребенок сжал его в ладошке и поковылял к родителям, которые продолжали страстно целоваться.

Так, решила Аня, спокойно, сейчас она вернется в больницу и все узнает! Надо спросить Павла… Да, но если ей так долго врали, значит, ее украли, значит, у них плохие намерения. Павел ведь явно русский, хотя и доктор, и медсестрички, конечно, не наши. Если Павел русский, значит, люди, которые все это организовали, наши. Что им от нее надо? Если все сделали тайно, значит, ничего хорошего, а какую-то гадость. Значит, надо от них избавиться. Может, получится что-нибудь узнать?