Дело о наезде

я до его кабинета, я назвал свое имя по меньшей мере четырем его служащим.

Я сказал, что я - Честер Скотт.

Он открыл лежавшую на столе папку и постучал по ней пальцем:

- Ваша работа?

В папке было около двух десятков вырезок из разных газет и журналов реклама, сделанная мной за последние четыре-пять месяцев.

Я сказал, что это - моя работа.

Он закрыл папку и начал вышагивать по комнате.

- Не так уж плохо, - заметил он. - Вы могли бы мне подойти. Сколько они вам платят?

Я назвал сумму.

Он приостановился и уставился на меня, как будто не расслышал.

- Вам известно, что вы стоите больше?

Я сказал, что известно.

- Почему же вы сидите сиднем и ничего не предпринимаете?

Я сказал, что последнее время у меня было много работы и думать о чем-то другом не приходилось.

- Может, для вас работа важнее денег?

- Я бы не сказал, - ответил я. - Просто последнее время я действительно был занят.

Еще несколько секунд он не спускал с меня глаз, потом обошел вокруг стола и сел в свое кресло.

- У меня вы будете получать на сотню в неделю больше, чем сейчас. На работу можете выйти с понедельника.

Так я начал работать в "Международном".

С тех пор прошло два года. За это время я стал в агентстве вторым человеком после Эйткена и подчинялся только ему самому. Получал я столько, сколько два года назад мне и присниться не могло. У меня появились "кадиллак" с открывающимся верхом, бунгало с тремя спальнями и видом на океан, мальчишка-филиппинец, помогавший мне вести холостяцкое хозяйство, а также счет в банке на кругленькую сумму.

Только не думайте, что я вышел на этот уровень, посиживая в кресле и покуривая сигаретки. Если вы попадаете к Эйткену, вам приходится вкалывать до седьмого пота. Каждый день, включая субботы, я садился за свой стол ровно в девять утра и нередко просиживал до полуночи. Платили в "Международном" прилично, но Эйткен за эти деньги драл три шкуры. Я, наверное, в жизни своей так много не работал, но мне это нравилось, к тому же со мной работали хорошие ребята: каждого парня или девушку Эйткен отбирал лично, а это кое-что значило. Короче говоря, я был на вершине блаженства. Слезать с этой вершины я никак не собирался, но, к сожалению, иногда обстоятельства складываются не так, как нам хочется.

Однажды жарким июльским вечером все вдруг полетело кувырком. Я поздно засиделся на работе - был уже десятый час. Со мной оставались только моя секретарша Пэт Хэнесси и художник-график Джо Феллоуз. Остальные ушли домой. Мы работали над рекламой нового туалетного мыла. Работа была большая и ответственная, кое-что делалось специально для телевидения, и вкладывалось в это дело около двух миллионов долларов.

Феллоуз показывал мне какие-то куски рекламы для еженедельников, и тут на столе Пэт зазвонил телефон.

Она подошла к столу и сняла трубку.

Пэт - девушка очень симпатичная. Высокая, длинноногая, с рыжими волосами и большими голубыми глазами, цвет лица - как на картинке. Ей двадцать