Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь

– Мы по личному делу, ненадолго, на пять минут!

– К нему нельзя – у него посетители – а вы по какому вопросу – пройдите в соседний кабинет – там идет прием – вас выслушают… – вновь завела свою шарманку секретарша.

И совершенно напрасно, потому что Дашка, прошмыгнув мимо нее, заглянула за плотно закрытую дверь кабинета:

– Я дико извиняюсь, – сказала она в соседнюю комнату, где, как я поняла, заседал с посетителями долгожданный Николай Лебедянский. – Но у меня срочное дело, и я на минуточку. Коля, котик, выгляни на секунду!

Секретарша так и замерла с поднятыми над клавиатурой руками. «Какая нахалка!» – было написано на ее чрезмерно официальном лице. Я ждала, что вот-вот она поднимет протестующий визг, но этого, по счастью, не случилось.

– Ты что, с ума сошла? Забыла, где находишься? Какой я тебе «котик»?! Любая наглость должна иметь границы, вот что я тебе скажу!

Мой вчерашний знакомый, плотный молодой человек с ранними залысинами и холодным взглядом прозрачных глаз, вышел из кабинета и, оттеснив Дашу в сторону, выговаривал ей все это с плохо скрытым раздражением.

– Чтобы духу твоего тут не было через пять минут!

– Ой, да пожалуйста! – сказала она агрессивно. – Скажи вон этой фре, что ты нас с Катькой сам в свою квартиру впустил, а то нас за уголовниц принимают – и я уйду! Больно надо! Не такой уж ты красавец невозможный, чтобы на тебя смотреть. Без особой необходимости.

Николай обернулся ко мне. Я увидела, как он моментально побледнел и уставился на меня, как на привидение. У него даже губы посинели и задрожали.

– Ну что, поговорим? – спросила я.

Он помолчал. А затем спросил с вызовом:

– А не будет ли с нас разговоров? Вчера не наговорилась, что ли? Я, знаешь ли, с дамочками вроде тебя не сильно жажду общаться. Я вообще могу сказать, что в первый раз в жизни тебя вижу.

– Кому? – резко спросила я. – Кому ты это хочешь сказать?

– То есть как?

– Почему ты так уверен, что в ближайшее время тебя кто-то спросит о том, как давно ты меня знаешь? Ну?

– Да пошла ты…

– Ах, какой кавалер! Какой слог, какие слова! Впрочем, ты и вчера не слишком отличался вежливостью. И сделал все для того, чтобы я воспылала к тебе вполне понятным отвращением. Странно, правда? Идешь соблазнять женщину – а ведешь себя с нею как последний хам!

– И что? Ты мне просто не понравилась, ясно? Между прочим, так бывает, и очень часто! Ну, не понравилась баба, вот и решил от нее избавиться. А как это лучше всего сделать? Да так, чтобы она тебя сама же и прогнала.

– Не получается. Хотел бы от меня избавиться – оставил бы нас еще в клубе. А ты и в гости ко мне навязался, и там еще сидел, пока тебя не выставили открытым текстом. Зачем?

– Да просто так, вечер убить – устраивает?

– Нет. И знаешь, почему? Потому что человек, работающий в таком солидном заведении на такой хорошей должности – я ведь не ошибаюсь, раз ты имеешь отдельный кабинет и секретаршу, значит, у тебя хорошая должность, – так вот, такой человек не будет подрабатывать тем, чтобы охмурять по вечером одиноких дам, которым не хватает мужского внимания. Это совершенно точно! А потому – рассказывай, какую игру ты вел и с кем, когда отправлялся на свидание со мной и моей подругой. Я хочу знать все!

– Знавал я как-то одного малого, который тоже хотел «знать все», – задумчиво протянул Николай, к которому очень быстро вернулась былая самоуверенность. – Очень был любопытный малый, прямо такая у него тяга к знаниям наблюдалась… теперь бы, наверное, уже до доктора наук дошел. Да вот беда – убили беднягу…

С этими словами он вдруг как-то коротко и резко развернулся, затем подался назад и вперед, и последнее, что я увидела и запомнила в этот длинный день, был здоровый белый кулак, со скоростью боевого снаряда летевший к моей голове.

И наступила темнота.

Когда я очнулась, то долго не могла понять, открыты или закрыты у меня глаза – такая полная, ослепляющая темнота стояла вокруг. Ни одной щели, ни одного лучика света, пусть даже похожего на иголочку, который бы мог просочиться в эту щель.

Темнота – но не тишина: откуда-то из другого угла подвала (спину холодил каменный пол, и в воздухе чувствовался запах сырости и затхлости, свойственный только подвалам) доносился чей-то плач. Вернее, приглушенные всхлипывания.

– Ой, мамочка… ой, мамочка… ой, мамочка… – тоненько, через равные промежутки времени вскрикивала Дашка. Я узнала ее по голосу.

При первой же попытке пошевелиться я поняла, что руки и ноги у меня связаны. Похоже – скотчем. Еще одна широка полоска залепляла мне рот от уха до уха.

– Мммм…

– Ой, мамочка!

Несмотря на темноту, я уловила чье-то движение. Кто-то живой и тяжелый шевельнулся в нескольких шагах от меня. Даша?

Чтобы убедиться в этом, надо было ее позвать, а чтобы позвать, требовалось освободиться от скотча. Это было не так сложно, как кажется: меня всегда удивляли эти беспомощные жертвы в американских боевиках, которые только глупо таращили глаза и начинали пускать слезу сразу же, как только им залепляли рот скотчем.

Я много раз, сидя перед телевизором, думала – как это глупо. Вместо того чтобы рыдать и думать о том, что «кончена жизнь», в этом случае надо было просто включить логическое мышление: ведь основу любой клейкой ленты составляет полиэтилен, который, как известно, очень эластичен, а значит, при некотором напряжении сил его можно попытаться отодрать, разорвать или растянуть.

Я сделал глубокий вдох и, несколько раз перевернувшись, как куль с мукой, откатилась к стене. Или нет? Судя по шершавой и ребристой поверхности, в которую я ткнулась щекой, передо мной были упаковочные ящики. Прекрасно! Упершись в них головой и плечами, я подтянула к себе колени и вскоре устроилась – даже вполне уютно.

– Эй… – тихо позвала Даша.

Я что-то промычала.

– Эй, как тебя… даже не знаю, как зовут… Ты жива, да? Ты что делаешь?

Ну и глупая все-таки девка! Помощи от нее можно дожидаться вплоть до дня Страшного суда.

Осторожно ощупывая щекой поставленные друг на друга ящики, я наконец наткнулась на то, что искала: торчавший тонкий гвоздь или скрепку, которым скрепляется тара. Ура! Полдела сделано: следующую минуту я потратила на то, чтобы, обдирая кожу, подцепить край скотча острием гвоздя и располосовать ленту на лоскутки. Ффу!

Положение по-прежнему оставалось незавидным, но теперь я могла говорить, а это уже было кое-что.

– Даша! – тихо позвала я в темноту, отплевываясь от кусочков целлофана, лезших мне в рот.

– Ой, мамочки!!!

– Не кричи. Можешь ориентироваться по голосу? Ползи сюда.

Она вздохнула и зашуршала, передвигаясь неловко, как медвежонок. Наконец я почувствовала рядом с собой ее горячее дыхание.

– У тебя зубы хорошие?

– Что?

– Зубы, говорю, у тебя хорошие? Стоматолога посещаешь регулярно?

– А…

– Грызи!

– Что?

– Скотч грызи! У меня на руках!

Тяжело перевернувшись на живот, я подставила ей руки, схваченные у запястий все тем же скотчем. Правда, на этот раз задача была посложнее – девочке предстояло разорвать зубами сразу несколько слоев липкой ленты, которая к тому же отличалась завидной крепостью и толщиной.

Она не сразу сообразила, что от нее требуется: пришлось повторить еще раз. Только тогда Даша склонилась надо мной.

Всхлипывая, она рвала зубами мои путы, и через пару минут стало понятно, что ей это удалось. Вскоре я уже разминала затекшие руки.

– А я? – всхлипнула Даша.

– Погоди.

Чтобы освободить Дарью, понадобилось еще меньше времени. Наконец она тоже могла двигать руками. Еще несколько минут – и мы встали на ноги.

У меня саднила поцарапанная о стенку ящика щека, ныли обломанные ногти, душу тяготило сознание того, что опять я вляпалась во что-то грязное и страшное. Но все-таки я уже не валялась на истоптанном подвальном полу, перехваченная в трех местах клейкой лентой, как бесполезный рулон бумаги!