Шекспир должен умереть

– Глупости, – покачал я головой. – Это их отношения, их амбиции. Мы с тобой – совсем другая песня.

– Примерно на тот же мотив, – фыркнула Соня. – У меня к тебе не меньше претензий, чем у тебя ко мне. И потом, пусть я и невзлюбила твою Мимозу с первого взгляда, а все-таки стоит признать: я тоже не умею летать и молчать. Каюсь!

Настало время показать себя галантным кавалером. Произнося свою тираду, я по ее ходу даже слегка поклонился в сторону уцепившейся за мой локоть подруги:

– Ну, насчет последнего позволю себе не согласиться. – Соня удивленно приподняла бровь, а я многозначительно улыбнулся. – Когда ты пишешь свои картины – разве ты не летаешь? Конечно, не в прямом смысле, но… Ты – человек искусства, а потому полет у тебя в крови.

Согласитесь, я вполне заслужил оглушительных и восторженных аплодисментов! Соня даже остановилась на месте, уставившись на меня округлившимися глазами. Улыбка на ее лице расползалась все шире, шире…

– Послушай, дорогой, а ведь ты прав! – Она потянулась ко мне и крепко чмокнула в лоб. – Благодарю за блестящий комплимент, хотя, если говорить откровенно, ты никогда не был поклонником моей живописи – признайся! И все-таки так приятно услышать от тебя подобный комплимент!

Мы вновь побрели рука об руку по улочкам в интересно сгущающихся сумерках. В мягко темнеющем небе зажигались одна за одной звезды, и, словно их отражение на земле, там и тут вспыхивали окна домов.

– Замечательно прошел день! – подвела итог Соня, прижимаясь ко мне чуть теснее. – Все было: прелестный завтрак в английском стиле, милый турнир и даже свеженький труп – специально для моего друга-детектива. Ну, а для меня, летающей в облаках художницы, завтра будет настоящий пленэр. И лично ты, Аленчик, отнесешь все мои причиндалы на лужайку куда-нибудь под стены замка, чтобы я смогла нарисовать что-нибудь в романтическом стиле.

Я было начал говорить о том, что с утра мы договаривались встретиться с инспектором Бондом, но Соня грозно приложила к моим губам свой пальчик с безупречным маникюром.

– И прошу не протестовать! Сам напросился.

Протестовать бесполезно – в данной ситуации гораздо разумнее было отложить вопрос до следующего дня.

Глава 11. Диалоги на пленэре

Утро следующего дня вновь, как по заказу, было солнечным. Мы с Соней легко уложились с завтраком в полчаса, после чего без лишних проблем собрались и ровно в 9.30 уже находились на месте пленэра.

Представьте себе: бескрайняя лужайка, покрытая изумрудной травой, пестрыми звездочками цветков там и тут, слева – изгиб реки, за которой – зеленые поляны и сурово-серые каменные стены замка, безмолвно уносящиеся в небеса. Естественно и натурально, под стенами шли очередные шоу перед несколькими группами туристов: на одной полянке сражались на мечах отважные рыцари, а чуть в стороне показывал свое Шоу сов уже знакомый нам со всех сторон последний романтик Ларри Брайт.

Сказать по правде, моя прекрасная Соня являлась едва ли не лучшей составной прекрасного пейзажа: гибкая, тонкая, синеокая, она стояла перед своим мольбертом, рассеянно перебирая кисточки и краски, настраиваясь на великие труды. Ну, а я, бездельник, беспечно валялся на зеленой травке, жевал стебелек и со счастливейшей улыбкой пялился в голубое бездонное небо.

– Что ни говори, а я доволен нашим знакомством с доброй старой Англией, – неторопливо, словно уже одной ногой в нирване, неспешно проговаривал я свои мысли. – Наверное, потому, что она действительно оказалась доброй и старой – то бишь древней, хранящей дыхание веков.

– Я полагаю, ты уже был в Англии. Разве не так? – небрежно перебила меня Соня, с прищуром глядя в перспективу перед собой.

Я вздохнул – эти слова невольно вернули меня в собственное золотое детство. Боже, как же давно все это было!

– Да, ты права – я был в Англии, будучи школьником средних классов. Помнится, отец устроил нам с сестренкой визит в Лондон, чтобы мы попрактиковались в языке – английский мы изучали в лицее вторым языком после французского.

Я усмехнулся.

– И вот я наяву увидел все эти достопримечательности британской столицы, что мы проходили по теме «London is a capital of Great Britain», – Тауэр и Темза, Сити, музей Шерлока Холмса, площадь Пиккадилли…

Я ностальгически вздохнул.

– Но, знаешь, все-таки тогда я по-настоящему не почувствовал Англию как страну, как особое место на карте. Скорее, для меня это был очередной урок английского языка. И лишь теперь я кожей ощутил неповторимый колорит Великобритании…

На этот раз творческая подруга прервала меня с ноткой легкого раздражения:

– С этим все понятно, можешь не углубляться.

Я едва не поперхнулся. Столь вдохновенно петь гимн вечной Англии и услышать подобный отвод! Это было сродни пощечине.

Я откашлялся:

– Знаешь, если я тебе мешаю творить вечное, могу тихо, как говорится, по-английски удалиться и побеседовать с тем же инспектором Бондом.

Соня только хохотнула.

– Ну, конечно! С этого и надо было начинать: дорогая, мне влом сидеть с тобой на пленэре, я предпочитаю общаться с копом.

Что ни говори, а вот такие резкие повороты женского настроения, боюсь, сделают меня вечным холостяком. Я покорно исполнил роль чернорабочего – притащил на себе все Сонины причиндалы художницы, помог установить этюдник и прочее и прочее. Я даже постарался заполнить паузу романтической прозой, а в итоге оказался неблагодарным неучем, только и мечтающим покинуть красавицу.

Я поднялся с травы, уселся по-турецки и внимательно посмотрел на Соню. Увы, она не почувствовала мой проникновенный взор – как пялилась куда-то в сторону замка, то и дело выставляя прямо перед собой кисточку и многозначительно прищуриваясь, так и продолжала свои фокусы, не удостоив меня и кратким взглядом. Бестия!

– Соня, – я постарался, чтобы голос мой прозвучал значительно, – не могла бы ты уточнить: что конкретно я должен делать, чтобы ты была довольна?

Она так и не соизволила бросить взгляд в мою сторону, ограничившись кратким:

– Немного помолчи.

Я почувствовал, как во мне закипает вулкан, который принялся немедленно тушить – согласно советам мудрых оракулов, широко улыбнулся и постарался возлюбить весь мир, включая и дерзкую художницу.

– Хорошо, я молчу. Если усну – накрой меня пледом.

С этими словами я вновь повалился в траву, представляя себе в красках, как беру Соню поперек тела, достаю толстый кожаный ремень и…

– Это будет настоящий шедевр, – проговорила Соня, по всей видимости, не расслышав мою нижайшую просьбу или попросту ее проигнорировав. – Как душки-совы вписываются в общий пейзаж! Надо бы договориться с этим последним романтиком – неплохо, чтобы он попозировал мне хотя бы пару часиков…

Жизнь груба! Вот так – ты исполняешь все капризы прекрасной дамы, выслушиваешь ее мечты и покорно их исполняешь, но все это не играет и малейшей роли, если у дамы внезапно изменилось настроение. А ведь, прикрикни я сейчас на дерзкую, – глядишь, красотка быстренько прикусила бы язычок.

С другой стороны, есть французская поговорка: «Если женщина не права, извинись перед ней». Так и будем действовать. Я молча поднялся, потянулся, подошел к Соне и чмокнул ее в щечку, потрепав по плечу.

– Прости меня, родная, и за все сразу! Твори, не буду мешать – отправлюсь покуда в помощь инспектору Бонду. Когда творческий процесс завершится – позвони мне, дай знать. Удачного пленэра.

Тут же, не делая и малейшей паузы, я решительно направился по тропинке к замку. Бог с ней, с капризницей! Пусть пишет свои картины, а я помогу, чем смогу, британской полиции.

Как сообщил мне вчера на прощанье инспектор Бонд, сегодня с утра он намеревался допросить в первую очередь профессора Ната Хатвилла, которого я уже успел выслушать вчера на ночь глядя, после чего отправиться в госпиталь, чтобы там допросить приходящего в себя после мощного наркоза Перкинса.