Капкан на честного лоха

дух. Изо рта валил густой пар, а сердце готово было лопнуть. Шаги Климова гулким эхом разносились по всему зданию.

Стараясь ступать неслышно, зашагал к тому месту, где работал Шмель. Климов выглянул из-за угла как раз в тот момент, когда Шмель выгреб из бетономешалки остатки раствора, залил в чашу два ведра теплой воды. Из-за угла Климов полторы минуты наблюдал за Шмелем, выбирая момент. Тот прихватил ветошь, высоко задирая ноги, забрался в чашу бетономешалки. Климов прижался спиной к стене.

Надо действовать. Надо решиться. Он почувствовал, как под шапкой вспотела голова.

Климов надел тряпичные рукавицы. Сделал два длинных прыжка вперед, подскочил к электрощиту, обхватил двумя руками деревянную рукоятку рубильника и замер. Тихо. Слышно только, как Шмель, протирая чашу бетономешалки изнутри, напевает себе под нос: «А над лагерем светит безрадостный вечер, их ещё впереди девятьсот тридцать два». Поет, надо же…

И вправду, ничего нет лучше свободного труда, под душевную песню.

Климов дернул вниз рукоятку рубильника, ток пошел. Барабан, рассчитанный на четыреста килограммов загрузки, сразу закрутился на высоких оборотах. Песня, доносившаяся из бетономешалки, оборвалась. Шмель коротко вскрикнул и тут же затих. Десять секунд Климов слушал, как работает движок, а в чаше с сухих хрустом перемалываются человеческие кости. Затем отключил электричество.

Обернувшись, он бросил короткий взгляд на бетономешалку. Пол забрызган кровью и ещё каким-то темно-коричневым веществом. Дерьмом что ли… Климов, боясь, что его вывернет наизнанку, не стал заглядывать в чашу. Он сорвался с места, бросился бежать обратной дорогой.

Шмеля хватились только на перекличке. Кого-то из бригады отправили наверх. А потом на производственную зону нагрянул сам кум Ткаченко с операми. Допрашивали каждого работягу, кто что видел, кто где был. Когда допрашивали Климова, он сообщил, что после съема отпросился у бригадира по нужде в сортир. Проверять показания не стали. Да и как проверишь?

Бугор, согнувшись, бегал за кумом и лепетал: «Видно, коротнуло. Видно, ток прошел».

Была суббота, оперативники особенно не усердствовали, они спешили по своим делам. В поселковом клубе накрыли столы, там вечером отмечали какой-то праздник. Гибель Шмеля слишком мелкий, слишком незначительный эпизод, чтобы отвлечь начальство от субботней пьянки. Майор Ткаченко полюбовался на лужу крови, на кишки зэка, перемешанные с тряпками, и ушел.

«Главное, техника цела», – бросил он через плечо.

Останки Шмеля выгрузили из бетономешалки совковыми лопатами и покидали в неструганный ящик. Его смерть списали на несчастный случай.

Глава седьмая

Климов думал, что история со Шмелем закончилась в тот самый момент, когда останки вымогателя схоронили на кладбище, расположенном за оградой колонии, а в холмик мерзлой земли воткнули деревянную дубину с номером, который при жизни носил зэк.

Климов ошибался, история имела продолжение.

Наступил май, а вместе с ним первые оттепели. Откладывать побег