Расплата (СИ)

Ольга вытерла слезы и совершенно серьезно спросила Сергея:

‒ Сережа, это очень хорошо, что ты уже все за нас решил. Ну, а если мы не поедем и останемся с тобой? Неужели ты считаешь, что мы бросим тебя при первой возможности и уедем загорать в Турцию, пока ты будешь сидеть в тюрьме? А если ты не выйдешь оттуда уже никогда?

Сергей снисходительно посмотрел на жену.

‒ Котик, как говорил Михаил Сергеевич Горбачев: "Не надо драматизировать". Почему я не должен никогда выйти из тюрьмы? Я никого не убивал и не насиловал, исправно платил налоги, никогда не имел левых доходов и не пользовался служебным положением в личных целях. Да и потом, кто сказал тебе, что я вообще сяду в тюрьму? Я просто предупредил тебя в случае чего быть готовой и без лишних разговоров и расспросов сделать то, что будет в тот момент самым лучшим для тебя, Иришки и меня. Подумай, нам с тобой чуть больше сорока, у нас практически уже половина жизни за спиной. Иришке ведь только шестнадцать. Хочешь ли ты, чтобы твоему ребенку была уготована судьба носить передачи отцу в тюрьму и работать продавщицей на складе или упаковщицей на заводе? Имей в виду, что при плохом раскладе у Иры могут возникнуть проблемы с поступлением в МГУ. Это необязательно, но зная, на что готова пойти прокуратура, чтобы добиться признаний и показаний от нужных людей, я уже ничему не удивляюсь.

В какой-то момент у Ольги блеснул огонек в глазах, и она, чуть-чуть повеселев, сказала:

‒ Сережа, я знаю, что ты принципиальный и честный, и таких, наверное, очень мало, поэтому не предлагаю тебе идти наперекор своей совести и вести дело против невинного человека, но ты ведь можешь отказаться от этого дела под каким-то предлогом.

Анциферов грустно посмотрел на жену.

‒ В том-то и дело, что уже нет. Вернее, это будет очень сложно и равносильно увольнению. Вести это дело мне было поручено самим Генеральным прокурором России Попустиновым... ‒ сказал Сергей и осекся, как будто сболтнул что-то лишнее. ‒ Я уже дал согласие на ведение дела, хотя оно было, как ты понимаешь, чисто формальным. От такого предложения невозможно отказаться. Ладно, иди ложись спать, милая. Завтра я встречаюсь с Пёстреньким. Может, сумею убедить его, что недостоин вести это дело или что не могу вести его объективно, поскольку не считаю человека, дело которого мне поручено вести, виновным в преступлении, в котором он обвиняется. ‒ Сергей намеренно не называл фамилию, чтоба Ольга не знал лишнего для своей же безопасности.

Ольга, однако, не хотела отступать.

‒ Сережа, а что если тебе взяться за это дело и потом найти твоему подследственному хорошего адвоката, который докажет его невиновность?

Анциферов сделал усиление, чтобы не засмеяться над предложением жены.

‒ Мысль интересная, но как ты знаешь, милая, находить обвиняемому защитника выходит за пределы компетенции обвинения, но если что, я буду рассматривать это как очень неординарный ход.

Обняв и поцеловав Сергея, Ольга ушла в спальню, оставив его наедине с его мыслями.

Глава 7. Быть или не быть?

Несмотря на усталость, спать Сергею не хотелось. Отодвинув красное вино, Анциферов открыл шкаф и достал оттуда "мужской напиток" ‒ бутылку водки "Флагман".

Конечно, пить в одиночестве ‒ дурной признак, но что поделаешь, если после разговора с женой Сергей окончательно понял, что выбираться из этого дерьма ему придется самостоятельно. Самое ужасное, что в эту ситуацию Сергей загнал себя сам, не захотев поступиться принципами, которые для себя установил.

Он налил полстакана водки и достал из холодильника лимон. Точными движениями Сергей тонко и очень экономно нарезал его дольками. Взяв дольку лимона в одну руку и стакан в другую, он вышел в коридор, где рядом с входной дверью висело большое зеркало.

Анциферов грустно улыбнулся своему отражению в зеркале и произнес:

‒ Ну что, за нас с тобой, Серега! ‒ и залпом выпил водку и, слегка поморщившись, закусил долькой лимона.

Сергей постоял еще минуту-другую у зеркала и, вернувшись в кухню, сел в кресло, стоящее рядом со столом.

Никакие конкретные мысли в голову не приходили, но на душе стало легче. Приятное тепло от алкоголя, как компресс, успокоило его больную от страхов и сомнений голову. Сергей практически ничего в этой жизни не боялся, за исключением мыслей, что может потерять жену и дочь, или того, что какая-то мразь из прокуратуры или еще повыше попытается этим воспользоваться. Еще больше Сергей боялся, что если его поставят перед выбором между правдой и жизнью близких, он может сломаться и дать слабину, как любой нормальный человек.

А что, собственно, ему останется делать, если ему начнут угрожать, что причинят вред его ребенку или жене. Будет ли для него тогда иметь значение, что он, несмотря ни на что, вопреки всему, не отказался от своих убеждений и не стал вести уголовное дело против заведомо невиновного человека?

Может ли он быть на сто процентов уверен, что Хлопонин действительно ни в чем не виновен?

Этот вопрос снова вывел его из равновесия, и он налил себе еще водки. Не вставая с кресла, Сергей залпом осушил стакан, даже не закусывая.

В университете ему говорили о презумпции невиновности, которая, словно клятва Гиппократа для врача, должна проходить золотой нитью через все мысли, поступки и суждения юриста, прокурора и обвинителя. К сожалению, после Октябрьской революции, во времена красного террора и в тридцатые годы этот принцип постоянно нарушался и попирался. В конце 70-х годов апофеозом тотального попрания принципа презумпции невиновности стал поступок знаменитого Глеба Жеглова, подбросившего кошелек вору по кличке Кирпич и прославившегося своей фразой "Вор должен сидеть в тюрьме". Вернее, такие вещи случались и раньше, но когда устами главного героя фильма говорится, что в борьбе с ворами и незаконные методы хороши, то становится ясно, что уже ни о каком торжестве закона говорить не приходится. Теперь, в нулевые годы XXI века, принцип попирания презумпции невиновности снова начинает успешно применяться. "Ты нам не нравишься, и мы хотим, чтобы ты или навечно замолчал, или сидел в тюрьме до смерти, а есть ли доказательства твоей вины, неважно. Если надо, прокуратура их просто нарисует в воздухе и очень правдоподобно оформит, чтобы обыватель даже и подумать не мог, что посадили невиновного человека".

От этих мыслей Сергея начало тошнить в самом прямом смысле. Он резко ущипнул себя за запястье и с размаху ударился головой об стену. Благодаря суровости способа, вызвавшего искры из глаз, в голове немного просветлело. Сергей, шатаясь, пошел в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Включив свет, он увидел усталое и опухшее лицо. Как оказалось, лоб был сильно разбит. Шишка еще не успела полностью оформиться, но место удара было четко обозначено. Помимо прочего, Анциферов немного рассек себе левую бровь.

‒ Ничего не скажешь, красавчик, ‒ подумал он. ‒ Наверное, завтра не только Пёстренький, но и весь отдел будет надо мной прикалываться. Да что там, в какой-нибудь Северной Рейн-Вестфалии за появление в таком виде на работе мне могли бы вынести дисциплинарное взыскание, а у нас ‒ дело житейское, да и народ понимающий.

Сергей улыбнулся от этих мыслей. Достав из шкафчика одеколон, он аккуратно промыл рассеченную бровь и наклеил на нее тонкий пластырь телесного цвета.

‒ Ладно, с гримом мне завтра утром Оля поможет, ‒ буркнул он себе под нос и направился в кабинет.

В квартире Анциферовых, помимо большой совместной спальни, гостиной и дочкиной комнаты, имелся еще маленький рабочий кабинет Сергея, где он мог заночевать в случае необходимости. Не такая уж роскошь для работника прокуратуры его ранга...

Войдя в кабинет, Сергей рухнул на кровать, даже не раздеваясь, едва успев снять с нее покрывало. Практически сразу он провалился в глубокий и тяжелый алкогольный сон. Однако ближе к утру его посетило странное видение. Косматый и страшный сатана и его прислужники тащили его за руки и за ноги за собой. У Сергея от страха пропал голос, и он уже не мог говорить и только шептал: "За что, я ведь ни в чем не виноват". В этот момент врата отворились, и он увидел восседающего на троне Иисуса Христа, рядом с которым находились апостол Петр и Мария Магдалина.