Лонтано

Хилая попытка Серано, все еще размазанного по стене, вернуть былой апломб.

– Ладно. Дальше?

– Сергей Боргиснов. Он занимается русскими управляющими фондами. Сделал состояние с собственными рудными ресурсами. И вдруг, непонятно с чего, захотел африканских. Именно «Колтано». Говорил, там будет круто.

– И больше ничего не сказал?

– Нет, но и этого более чем достаточно. Боргиснов серьезный мужик.

– Он не говорил об отчете экспертов?

– Нет.

– Не объяснил, откуда сведения?

– НЕТ! Только пошутил: сказал, что черпает «из первоисточника».

Братья снова переглянулись: африканская утечка прослеживалась все отчетливей.

– И сколько ты их купил?

– Уже не помню. Ловил, что всплывало. Я покупал дороже, но наскреб еще несколько тысяч.

– Когда?

– В начале сентября.

Эрван в этом не разбирался, но мог себе представить, что после таких манипуляций курс акций взлетел стрелой. Он не отслеживал это дело, и ему было плевать. Однако он подозревал, что проблемы возникли сразу на нескольких уровнях: во-первых, эти закупки поставили Морвана в деликатное положение (африканцы неизбежно предположили, что он и был заказчиком), во-вторых, позиционные изменения опирались на сведения, которые он попытался скрыть. Еще одна из его махинаций.

– Ты слышал о смерти Жан-Пьера Кло? – заорал Лоик, все больше вживаясь в роль Тони Монтана в исполнении Аль Пачино.

– Я его знать не знаю!

– Другие покупатели были?

– Еще один, в прошлый понедельник.

– Кто?

– Китаец, мы много лет знакомы. Джонни Леунг.

С таким именем только в гонконгских боевиках про бойцов кун-фу играть. Все это дело отдавало ирреальностью.

– Не знаю такого! – безапелляционно рявкнул Лоик.

– Он работает в «Hong Kong Securities», в отделе приобретений.

– Сколько он купил?

– Около двадцати тысяч.

– Он не сказал, кто его информатор?

– Он не из тех, кто вообще что-то говорит. Но я так понял, что он хочет облапошить собственных клиентов. Показать им, на что он способен.

– А ты не поинтересовался, с чего эти типы вдруг набросились на «Колтано»?

– На моей памяти и не такое случалось…

– Сам не рискнул прикупить?

– Только потому, что трое недоумков решили пуститься во все тяжкие?

– Ты уверен, что они друг друга не знают?

– Уверен, и, кстати, они никогда бы не поделились информацией.

– Но они все в Париже.

– Масон мотается между Парижем и Мадридом. Боргиснов приезжает время от времени. У Леунга офис в Париже, но его самого там никогда нет.

Эрван попытался прикинуть возможный сценарий, но ничего не получилось. Геологи, о которых говорил Лоик, вообще не вписывались: он не очень представлял, как они являются в парижские гостиные со своими отчетами под мышкой. С его точки зрения, африканский источник тоже маловероятен: даже если до какого-нибудь бельгийца, француза или конголезца дошли слухи о новых месторождениях в тех краях, с какой стати ему связываться именно с этими тремя банкирами, отловив их между двумя самолетами?

– Ладно. Пошли отсюда, – сказал он, похлопав Лоика по плечу.

Серано широко распахнул глаза: до него дошло, что настоящий босс на самом деле тот, кого он принял за нанятую гориллу.

На улице Лоик все еще не мог успокоиться и приплясывал, как боксер на ринге.

– Рано радоваться, – предупредил Эрван, – мы так и не знаем, кто источник.

– Но у нас есть имена покупателей! Достаточно засечь их, а потом…

Эрван ухватил его, заставив остановиться:

– Делай что хочешь, я возвращаюсь на работу.

– Папа сказал, что…

– Заткнись.

Его удивило, какая тонкая у Лоика шея. По его воспоминаниям, братец, оправившись от своих закидонов, весил килограммов семьдесят пять, упакованных в костюмы за многие тысячи евро. А сейчас рубашка на нем болталась. Наркотик снова изглодал его до костей.

– У кого были доклады о месторождениях?

– Существуют всего два экземпляра: один у меня, один у папы.

– Тебя не обкрадывали?

Лоик заколебался, но промолчал.

– К тебе вламывались или нет?

– Нет. Я проверил: отчет по-прежнему в сейфе.

– А в Катанге? – спросил Эрван, отпуская его.

– Никто не в курсе. Даже карт местности ни у кого нет. Папа рассказывал, что вертолет высаживал геологов за много километров от зоны. Потом они несколько дней добирались пешком с носильщиками, которые даже не знали, что они ищут.

– Папа начал разработку?

– Я не в курсе, но даже если так, он наверняка нанял бы местных, у которых нет никаких связей с Парижем.

– Тогда разбирайся сам. Я обещал помочь тебе добыть имена, и ты получил как минимум три. Извини, но я веду серьезное расследование.

Он оставил растерянного брата у метро «Курсель» и сел в машину. Полдень. У него только и оставалось времени доехать до Орли, чтобы не опоздать на свой рейс в 14:00 на Марсель.

93

Улочка, которую он искал, была исполосована полуденным светом. Морван разгладил костюм и поправил ворот рубашки – галстуков он не носил. Ресторан распахивал перед ним объятия: облупившаяся витрина, сероватые занавески, скромное меню. Неподалеку прогуливались два телохранителя: Монтефиори всегда вел себя то ли как крестный отец, то ли, наоборот, как судья, борющийся с мафией, – он так и не понял.

Он повернул ручку – как обычно, с трудом: нечего надеяться, что здесь смажут штыри или обстругают порог. С тайным удовлетворением оглядел зал с низким потолком, пол из черно-белых кафельных квадратов, бежевые скатерти на столах. Тихий рокот голосов, позвякивание приборов, мало клиентов. Запах старого дерева и пшеничной муки.

Морван двинулся вперед в полумраке: занавески приглушали солнечные лучи. Все здесь казалось выцветшим, отчего возникало ощущение дедовской мудрости. Морван заметил хлебцы в корзиночках, которые загадочным образом имели привкус царившей старомодной атмосферы, как облатка имеет вкус церкви.

Монтефиори сидел в глубине зала. По части пунктуальности он любому мог дать фору. Если вы решали прийти заранее, он об этом догадывался и оказывался на месте еще раньше. В результате, едва присев, вы были вынуждены извиняться и каяться.

Морван ограничился улыбкой, сел и придвинулся к столу, придерживая двумя руками сиденье стула.

– Не волнуйся, – заметил итальянец на прекрасном французском, – здесь все крепкое.

Жестянщик был почти неграмотным, но свободно говорил на нескольких языках. «У меня музыкальное ухо», – утверждал он. А главное, барабанная перепонка этого уха была настроена на строго коммерческую волну: он всегда осваивал только те языки, которые были полезны для его дел.

– Я знаю, – бросил в ответ Морван, снимая пиджак (есть с закатанными рукавами было частью ритуала). – Спасибо за приглашение на обед.

– Мне это в удовольствие.

– Я видел твою дочь несколько дней назад.

– Тебе везет.

– Ей удалось заставить Лоика подписать соглашение. «Все решено», как она выразилась.

Монтефиори улыбнулся. У него был рубленый профиль, как у греков, постоянный загар, правильные черты, подчеркнутые глубокими морщинами. Яркие синие глаза сверкали, как два освежающих озерца в глубине пещеры. Этот Кондотьер начинал с нуля, но у него всегда было лицо князя.

– Что касается Софии, тут у меня всегда было преимущество по сравнению с тобой, – заявил он, грызя хлебец.

Морван водрузил на нос очки и углубился в меню. Обед здесь был для него праздником. Сердце билось ровно. Тело расслабилось. Казалось, ruota осталась где-то далеко.

– Я ее знаю тридцать шесть лет. Я видел, как она росла, зрела и остывала, словно металл. Она скроена из сплава, который больше не изменится.

– Ты говоришь, как жестянщик.

– Sono ferrovecchio! [122] – воскликнул тот, слегка привстав, будто приветствуя воображаемую публику.