Банда

— Послушай, Павел, — с деланным раздражением произнес Анцыферов, — где оперативники? Чем заняты? У меня такое ощущение, что ты совершенно устранил их из расследования!

— Да бестолковые они какие-то, — Пафнутьев виновато развел руками. — Не могу же я всюду бывать с ними только для того, чтобы подсказывать... Что сказать, о чем спросить, как поступить...

— Но если всю работу взвалишь на себя, тоже, пользы будет немного!

— Да загрузил я их... Пусть повозятся. Один отрабатывает общество охотников — стреляли ведь из обреза. Может, обнаружатся какие-то концы. Второй исследует контору Голдобова. Уж если Пахомов был персональным водителем, а убили его не случайные собутыльники, уж если убийство было по всем показателям заказное...

— Так уж и заказное! — вспылил Анцыферов. — Никогда у нас не было заказных убийств!

— Возможно, я ошибаюсь, — миролюбиво протянул Пафнутьев, — но мне так показалось... И я предположил — свели счеты. Или устранили исходящую от него опасность, утечку информации...

— Какое-то уж больно зловещее у тебя понимание этого происшествия!

— Простоват! — Пафнутьев виновато улыбнулся. — У меня же это убийство первое... Всюду мерещатся покушения, погони, трупы... Тот же Жехов... Вечером я с ним потолковал, а утром ему уж вскрытие в морге делала.

— Не вижу никакой связи!

— Я тоже не вижу, может, в самом деле слаб по этому делу, но чудится мне, Леонард, — Пафнутьев доверительно понизил голос, — чудится мне, что и этот труп не последний.

— Ну, ты даешь! — Анцыферов побледнел. — Кто же следующий?

— Откуда мне знать... Приходят в голову мысли, я и делюсь ими. Ведь кто-то же замарал шаловливые свои ручонки об эти два трупа, кто-то приложил усилия...

— Опять ты их связываешь вместе! Ведь установлено — по пьянке вывалился мужик. К бабе полез на соседний балкон!

—  — А я что? Я ничего... Пусть так, Леонард Леонидович, пусть так. Тем лучше, как говорится.

— Почему лучше? — опять насторожился Анцыферов.

— Да потому что преступления нет. Есть несчастный случай. И не надо никаких расследований. И статистика в порядке. И все прекрасно. А напился мужик, или с балкона ему дали под зад коленом... Так ли это важно!

Стремительный Анцыферов в темно-синей тройке, голубоватой рубашке, в галстуке с изысканными красно-синими полосами, пробежал по кабинету, мимолетно отражаясь в застекленных шкафах, набитых сводами законов, и, успев оценить прекрасное свое отражение в высоких стеклах, резко остановился перед Пафнутьевым.

— Звонил Колов, — произнес он так, словно все сказанное до сих пор было пустой болтовней и вот только теперь пора приступать к главному.

— Да? — неуклюже повернулся Пафнутьев. — Как поживает? У него все в порядке? Жена? Дети?

— Он просил тебя зайти к нему, — Анцыферов попросту не услышал следователя.

— Но мне нечем его порадовать... Может быть, нашлось письмо, которое исчезло с его стола? Да, наверно, письмо, — утвердился Пафнутьев в своей догадке и поднялся, чтобы уйти.

— Он ничего не говорил о письме, — бесстрастно сказал Анцыферов, с трудом сдерживая гнев. — Он говорил о том, что ты доставил в милицию хулигана, а тот пытался спекулировать его именем.

— Этого хулигана звали Олег Михайлович Жехов, — ответил Пафнутьев, потупив глаза.

— Ты хочешь сказать, — растерялся Анцыферов. — Ты утверждаешь, что...

— Да, Леонард! Именно это я и хочу сказать. Как бы мы с тобой не относились к этому делу, но их двое. Пока двое.

— Кого их?!

— Пахомов и Жехов. И я своевременно ставлю тебя об этом в известность.

Анцыферов некоторое время молчал. Потом посмотрел на часы — в затруднительном положении он всегда смотрел на часы, будто надеялся увидеть подсказку — что сказать, как поступить, какое решение принять. Через некоторое время опять выбросил левую руку вперед и взглянул на часы, похоже, не видя ни стрелок, ни цеферблата.

— Но ты все-таки зайди к нему, — сказал устало.

— Зайду, как не зайти... Прошлый раз он очень хорошо отнесся ко мне... Принял, поговорил...

— Кончай, Павел, трепаться. Куда сейчас?

— Хочу в автоинспекцию заглянуть. Может, чего о мотоциклистах узнаю... Рокеры-шмокеры, мало ли...

— Тоже верно. Сходи... Помощь нужна? Как знаешь.. Тогда — ни пуха.

— К черту! — с веселой злостью ответил Пафнутьев и увидел входящего Фырнина. Робкого, слегка подавленного величием кабинета и собственной незначительностью. Пафнутьева он не узнал, лишь кивнул отстранение и бочком протиснулся в кабинет. — К вам посетитель, Леонард Леонидович, — Пафнутьев закрыл дверь с наружной стороны и, поковырявшись в кармане пиджака, выключил диктофон. Постоял в коридоре, прошелся взад-вперед, ожидая — не пригласит ли Анцыферов для разговора с журналистом? Нет, не пригласил. Не счел. Ну и хорошо. Ну и ладно. Переживем. Переморгаем.

Двор оказался самым обычным, какой только можно себе представить у девятиэтажного дома, выстроенного на пустыре — со всех сторон он и просматривался и продувался. Зимой здесь, конечно, мела поземка и злые сквозняки выдували тепло и из самого дома, и из прохожих, а сейчас от вытоптанной земли поднимались жаркие волны горячего воздуха. Неизменные старушки сидели у подъезда на скамейках. Пафнутьеву показалось даже, что это одни и те же старушки кочуют за ним от дома к дому, поворачивая к нему свои высохшие лица, на которых неизменно было написано одно и то же — настороженное любопытство.

— Привет, бабули! — поздоровался следователь, присаживаясь рядом. — Ну, рассказывайте, что тут у вас произошло? Что случилось?

— А что случилось? — опасливо зашелестели старушки. — Ничего не случилось.

— Ну как же! У вас что, каждую ночь люди из окон выпадают? Так привыкли, что уж и не замечаете?

— Да, беда, — проговорила одна, скорбно кивая головой. — Ох, беда...

— Хорошо знали парня-то? Ну, который выпал?

— Да знали... Он лет пять здесь жил. Как дом построили, так и вселился. От завода ему квартиру дали.

— Бобылем жил?

— Как сказать... Захаживали к нему девушки, и хорошие девушки, случалось, захаживали... А вот не женился. То ли они ему не очень подходили, то ли он им...

— Может, поддавал крепко?

— Олег, что ли? Да вы что! Ни разу не видела его поддавшим... Не-е-ет! Это наговоры. И в праздник мы его видели, и когда возвращался поздненько... Мой сын как-то попросил его помочь мебель затащить в квартиру... Помог. А от рюмки отказался. Так, из уважения пригубил, поздравил и был таков. Больно общительным его не назовешь, это правда, ну, а с другой стороны — чего с нами якшаться... У него свои друзья.

— И много друзей?

— Были, — кратко ответила старуха. — Были, — повторила она, подумав о своем.

— Заезжали за ним?

— А то как же! И заезжали, и заходили... Без этого нынче и нельзя.

— На машине? — уточнил Пафнутьев.

— И на машине, и на мотоциклах... Вот разве что на велосипедах не видела.

— А машина? — вел свою линию Пафнутьев. — Большая, иностранная, зеленого цвета, верно?

— Не помню... — пригорюнилась старушка. — Иностранная, да еще зеленая? Нет, не могу припомнить такой.

— Не было, — твердо сказала старуха, сидевшая рядом.

— Она знает, — закивали остальные. — Тихоновна — она разбирается. Ты ее слушай, Тихоновну-то.

— Ну, спасибо, подружки... Пойду с его соседкой познакомлюсь. Говорят, невиданной красоты девка, а? И что дружил он с ней душа в душу, а?

— А! — Тихоновна махнула загорелой до черноты рукой. — С ней особенно не задружишь... Да и зачем Олежке с ней путаться? Прощелыга и весь тут сказ, — Тихоновна даже рот вытерла, настолько неприятно было ей говорить о жеховской соседке.

— А там как знать, — рассудительно протянула маленькая старушка, до сих пор не проронившая ни слова. — Соседи, через стенку живут, дело молодое, организм своего требует...

— Что ты несешь?! — возмутилось сразу несколько ее подружек, а Пафнутьев, воспользовавшись общим гамом, нырнул в подъезд. За спиной его продолжалось осуждение безнравственного заявления маленькой старушки, а он уже мчался в грохочущем лифте. Убедившись, что диктофон на месте, нажал кнопку на запись и позвонил в квартиру. Его долго рассматривали в глазок, но, наконец, то ли любопытство взяло верх, то ли внешность Пафнутьева успокоила хозяйку, замок щелкнул, дверь приоткрылась. На пороге стояло существо вида весьма странного. На девушке было малиновое трико и длинный, растянутый свитер. Нечесаные волосы торчали во все стороны от миловидного личика, и прошло какое-то время, пока Пафнутьев убедился, что кавардак на голове и есть прическа.